Вон у "Тихого кабака" у немецкого в дверях толчея. Санька протолпился, у стойки хозяин улыбается и, как подарок, подает каждому кружку, никто не сидит, все стоят, говорят, и вон целуются, ух, как целуются, будто помирились только что, и слезы на глазах.
- ...и мы, и мы терпели, - и кружку к бороде прижал господин какой-то, - и жертвовали, чем могли. Да ведь меня с четвертого курса поперли... и чем мог, всем, чем... - и он вдруг схватил свободной рукой почтового чиновника, потянул к себе. - Дождались! Господи!
Кто-то махал Саньке поднятой кружкой, низенький, из кучки людей профессор, старичок мой! Санька с кружкой тискался к нему, проливал на соседей, а все только чокались по дороге, кивали мокрыми усами и все: "Дождались! Слушайте! Замечательно? Ведь это черт его теперь, что у нас будет!"
- Ну, понимаете, я дальше, - слышал Санька веселый бас, - и дальше ни одного, как вымерли городовые, глазам своим...
- Чокнуться с вами! Ах, дьявол заешь - ведь по-новому, ей-богу, как с начала жить начнем!
Санька тянул кружку старику-профессору. Старик кивал, и не слышно было, что говорил, что-то радостное, лукавое, веселое, хорошее что-нибудь очень говорит и, наверно, хитроумное. Санька не мог протиснуться, он кивал издали, смеялся и пил из кружки как будто общее пиво, залог какой-то, черт его знает, но замечательное, замечательное пиво.
- ...и читал лекции в народной аудитории - рабочие сплошь. Хорошо агитация. А это, знаете, тоже. Нет, нет! Не пустяк! - Седоватый, в крылатке, и шляпу сдвинул на затылок, он тыкал мохнатой папиросой, закуривал, и вдруг сверху, как глашатай:
- Ведь рано или поздно, - услышал Санька знакомый голос, - все равно должно было - безусловно!.. безусловно! капи-ту-ля-ци-я! - Башкин взмахнул шапкой надо всей публикой.
- Ура! - закричали в углу.
- Ура! - крикнул Башкин и махнул шапкой.
- Ура-а! - крикнули все; все глядели весело на Башкина, в блестящие, счастливые глаза.
Он снова махнул шапкой и как будто дернул запал - грохнуло, как выстрел, - ура! - и все ждали третьего раза, глядели на Башкина.
Санька пробирался прочь.
- Дружище, дружище! - ухватил, тряс руку Башкин. - Ох, что я тебе расскажу! Я приду, я тебе все расскажу! - голос с волнением, с радостной тревогой, до слез. Санька отвечал на пожатие, наконец, вырвал руку от Башкина. На улице чуть реял солнечный свет из-за облаков и то раздувался, то снова мерк, и Саньке казалось, что сейчас, сейчас дойдет и с радостным грохотом грянет свет, а Башкин - больной просто с зайчиком каким-то, есть вот в нем, бывает - ой, идут, идут какие-то, с флагом, толпа целая, прямо по мостовой, вон впереди! Санька прибавил шагу. Поют, кажется. Санька заспешил вслед. В это время из-за угла с грохотом веселой россыпью раскатился извозчик, Андрей Степанович молодцом нагнулся на повороте, он махал серой шляпой кому-то на тротуаре, кивал, вскинул волосами и отмашисто посадил шляпу на голову. Вон еще, еще кому-то машет, и бойко гонит извозчик. Вон поравнялся с флагом, встал на пролетке, салютует шляпой.
Санька влетел в гущу народа на Соборной площади, потерял из глаз флаг, не догнал, ничего! Все, все идут туда, к Думе. И на широкой Думской площади черно от народу.
- Го-го! - кричат, вверх смотрят все, вон над часами на гипсовом Нептуне черный человек, маленький какой, около флагштока.
- Ура-а-а! - кричат, и вон красный флаг подымает на флагшток человек. Заело. Гудит толпа - возится человек, и вдруг сразу, рывком, дернулся флаг и завеял важно на самой вышке.
- Аа-а! - гаркнула толпа, и казалось, криком треплет флаг сильней и сильней.
Затихают, кто-то шапкой машет, будто сгоняет крик. Тихо, и слышен издали, с думского главного подъезда, голос - выкрикивает слова. Не понять, что. И руку над головой, в руке листок. И опять выкрикивает.
- ...сегодняшнийдень... - только и услыхал Санька. И опять ура! И вдруг вон на памятнике, на цоколе тут, против думского крыльца, снял фуражку, потряс в воздухе. Головы обернулись - как густо вокруг памятника. Человек надел фуражку - студенческая! Батин, Батин! - узнал Санька.
Батин оглядел людей, повернул два раза головой, и стало тихо на миг.
- Товарищи рабочие! - на всю площадь прокатил голосом Батин. - Всему рабочему народу я говорю! Нечего нам кричать ура и нечего радоваться. Царя! И капиталистов! Помещиков! Взяли за глотку - с перепугу царь кинул этот обглодок, - Батин швырнул сверху скомканный листок - гулом ответила толпа. - Рабочему человеку от того - шиш!
И Батин сложил кукиш и тряс им перед собою рукой с засученным рукавом.
- Помещичья! Поповская дума за нас не заступится. За что же кровь проливали! На этом станем, так, значит, продадим революцию!
Уже гул подымался в дальних рядах, и с думского крыльца выкрикивал слова новый голос.
- Ура! - кричали на другом конце площади. И урывками бил воздух спешный голос Батина:
- Городаши притаились! Войско под ружьем! Где-то уже пели "Отречемся от старого", и воем перекатывалось по площади ура - обрывками долетали слова сверху:
- ...насильный подарок господам... нашей шкурой заплатим... - и уж видно было, как раскрывал рот Батин, как тряс кулаком, и едва расслышал Санька - ... не кончено!..
И вдруг среди толпы поднялся флаг, все задвигались, зашатались головы, и толпа густо потекла с площади за флагом на главную улицу. Из высокого окна гостиницы сверху медным тонким звуком играл марсельезу корнет-а-пистон. Впереди толпы шел, размахивал шапкой и что-то кричал Санькин портной Соловейчик. "Пятьдесят семь рублей должен", - вспомнил Санька, - но портной так размахивал руками, - "увидит, не вспомнит", думал Санька. С балкона какая-то барышня махала цветным шарфом, и цветистой змеей вился над самыми головами, - били в ладоши. Вон, вон штыки над толпой. Качаются, - это солдаты.
- Ура! - все кричат солдатам ура. Какой-то гимназист закинул красную ленту на штык заднему солдату. Солдаты конфузно улыбаются - это караул из банка - ура!
- Ура! - кричат кому-то. Старый квартальный в полной форме стоял у края тротуара, улыбался и кивал на "ура".
И флаг и толпа пошли вокруг Соборной площади, и на секунду как в щель проглянуло солнце, и загорелся, зардел кровью флаг над толпой и колыхался живым током. У Саньки на миг стало сердце - утверждал флаг кровь, как будто должное, неизбежное - уверенно и открыто - кровь. "И этот еще там. Батин" и Санька сжался нутром; но вон кого-то на руках подняли, и он качается, балансирует над толпой, как пробка в кипятке - и опять ура! И вон на Садовую свернула часть народа, еще, еще, и Саньку утянул поток. Санька не узнавал улиц, не узнал университетского двора - народ валил в медицинскую аудиторию, студенты, цепью взявшись за руки, ровняли народ.
Убью!
НАДЕНЬКА сидела на своем обычном месте за обеденным столом, и Анна Григорьевна рядом - поймала под скатертью Надину руку, не выпускает из своей, жмет, переминает и вдруг сдавит до дрожи и глаза прикроет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73