.. Это ваш сундучок?
- Мой.
- Вот их с сундучком. Скажи: я спрашиваю.
Сотский мрачно повернулся и пошел, топая пудовыми сапогами и стуча палкой. Писарь посмотрел ему вслед.
- Тоже вот... обстоятельный мужик, а только зашибает.
- Бывает, - сказал Егор Шибаев.
Ему было очень лестно, что писарь отзывается при нем о других мужиках, как бы не причисляя его, Шибаева, к ним.
А потому он счел нужным поддержать свое достоинство и, разгладив усы, сказал:
- Вот у нас, в третьей роте, тоже один солдатик, из цыган он, Белокопытин по фамилии, так тоже, ежели трезвый - куда хочешь его ткни, а напьется и - дрянь человек. Уж его и так, и этак... А тоже обстоятельный, как следовает быть, по всей форме солдат...
- Это случается, - согласился теперь писарь.
В это время старшина кашлянул и раскрыл рот.
На платформе показался сотский Шпрунь, со своей палкой и бляхой, а за ним, в оборванном азяме, в стоптанных лаптишках - Мозявый.
- Вот, - сказал сотский, икнул и из уважения к начальству отошел.
Мозявый поспешно сдернул шапчонку и остановился в трех шагах от них, вывернув носки и вытянув тонкую черную шею. Слезящимися глазками он глядел на начальство с видом забитого животного, потому что Шпрунь не заблагорассудил пояснить ему, зачем он понадобился начальству, а сам по себе, по опыту и вкоренившейся привычке, он от начальства добра не ждал.
Писарь сразу превратился во властное начальство.
- Эй ты, вот отвезешь их в Дерновое. Ты сейчас?
- Сею минуту, - поспешно и хрипло, точно слова с усилием выходили у него из горла, ответил Мозявый.
- Сундучок там у них... вот этот самый.
Мозявый посмотрел на сундучок и заморгал глазами: сундучок был довольно велик, а лошадь у него была плохая и не кормленная целый день. Мозявому было жаль своей лошади, но ослушаться писаря он не посмел и даже с видом готовности засуетился, засунул шапку за пояс и обхватил обеими тонкими и корявыми руками сундук, но с трудом только приподнял его. Он засуетился еще больше, переложил шапку под мышку и опять ухватился за сундук.
Шпрунь смотрел на него с явным презрением.
- Пущай!
Он оттолкнул Мозявого, взял без всякого усилия сундук и понес. Мозявый, почесывая спину движениями костлявых лопаток и производя носом хлипающий звук, пошел за ним.
- Тэк-с, - сказал писарь, - вот он вас и доставит.
- А теперь до свиданья-с, - сказал Егор Шибаев, премного вам благодарен.
- Не за что-с, - возразил писарь, - я всегда с моим удовольствием приличному человеку всякое одолжение... До свиданья-с. Изволите кланяться вашей супруге.
- Очень вам благодарен. До свиданья-с.
- До свиданья-с.
Старшина опять ничего не сказал, вздохнул и неловко, не сгибая своих заскорузлых пальцев, тряхнул руку Шибаева.
IV
Мозявый ждал, стоя около своей телеги, на которой уже громоздился сундук.
Они уселись, и лошаденка, пузатая и шершавая, поплелась вялой рысцой.
Сначала мимо тянулись железнодорожные пути, груды гнилых шпал, ржавых рельс и бесконечно длинные ряды товарных вагонов, между которыми, шипя, двигался взад и вперед рабочий паровоз и резко бряцал буферами. Потом пути стали реже и пустыннее и скоро слились в одну ровную, гладкую ленту, убегавшую вдаль к горизонту, а по сторонам пошли опять голые, то черные, то рыжие поля, с теми же грачами, гуляющими по пахоте, и сухим чернобыльником, уныло мотавшимся по меже.
Мозявый сидел понуро, далеко выдвинув сухие лопатки, и изредка тоненько причмокивал, подергивая голову лошади веревочными вожжами. Лошаденка помахивала редким хвостом и трясла ушами.
И опять душу Егора Шибаева охватило радостное чувство простора.
Тучи на небе стали разрываться местами; по равнине пробегал тусклый и мимолетный солнечный луч и, скользя по бледной спине пузатой лошаденки и рваному армяку Мозявого, ярко золотил их.
Мозявый чуть-чуть подымал ему навстречу свои подслеповатые, слезящиеся глазки и поводил худыми лопатками. Егору же становилось еще лучше и радостнее и хотелось говорить.
- Чай, меня не знаешь, дядя? - спросил он.
Мозявый быстро взглянул на него и поспешно ответил:
- Признал... как же...
Потом помолчал и вдруг прибавил таким тоном, что видно было, как всецело завладела им эта мысль:
- А меня драть будут.
Егор Шибаев поразился и от неожиданности заявления, и от сомнения, что такого старого и худого мужика можно драть.
- За что? - спросил он.
- Леску, значит... казенного, который...
Шибаев подумал, что ему, как начальству, следует внушить, и, приняв строгий вид, сказал:
- Как же ты, брат, это?..
Мозявый быстро повернулся к нему и вдруг озлобленно заговорил - не одним языком, а как-то всем телом, жестикулируя руками, плечами и тонкой шеей:
- А потому, милый человек, невозможно... Землицы нет, а которая есть, та вся одна глина... А у меня их шестеро ртов, не сумлевайся... Во как! А теперича драть? Да рази я по дурости? Ежели шесть ртов... Вот ты и понимай... Изба - одна смехота: ты ее не подопри седни, завтра она тебя задавит, во как! А за это тоже не хвалят нашего брата...
- И выдерут, чай?
Мозявый опять весь пришел в движение.
- За милую душу... вот как! Отдерут, это уж верно. Писарь не сказывал?
- Нет.
- Отдерут, - убежденно и как будто грустно подтвердил Мозявый.
И вдруг хвастливо прибавил:
- А мне - наплевать.
Егор Шибаев с достоинством сказал:
- А разве не стыдно?.. Старый ты мужик...
Мозявый забегал глазками по сторонам и зашевелился беспокойно и пуще прежнего.
- А мне что? Я рази на такое дело их подбивал, что ли? Пущай дерут за милую душу... драли уж...
- Драли?
- Известно, - подернул лопатками Мозявый, - исхлестали за милую душу. До сей поры спина-то полосатая... Здорово...
- И не стыдно? - с любопытством спросил Егор Шибаев, отвыкший в большом городе от таких грубых и скверных дел.
Мозявый сгорбился, помолчал, причмокнул на лошадь и нехотя ответил:
- Не... спервоначалу, как рубаху стали заворачивать, дюже стыдно было, а опосля ничего... Чего там стыдно?..
Мозявый с неудовольствием подернул лопатками и замолчал.
Егор Шибаев посмотрел ему в спину и недоумевающе ухмыльнулся. Ему было странно и то, что Мозявый как будто находил более стыдным дело поровших его, а уж потом ставил свой стыд; и то, что в городе он видел много очень дурных людей, делавших мерзкие и ужасные преступления, - их за это ссылали в тюрьмы и на каторгу, но не пороли, как этого седого и хлипкого мужика.
Впрочем, мысли Шибаева долго не могли сосредоточиться на одном.
За косогором выглянули какие-то жерди, за ними сейчас же вытянулись крылья мельницы, а потом и сама почерневшая, с крышей, поросшей зеленым мхом, выглянула мельница. За ней другая, третья, десятая; некоторые стояли неподвижно, некоторые с легким скрипом, доносившимся до Егора Шибаева, вертели крыльями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
- Мой.
- Вот их с сундучком. Скажи: я спрашиваю.
Сотский мрачно повернулся и пошел, топая пудовыми сапогами и стуча палкой. Писарь посмотрел ему вслед.
- Тоже вот... обстоятельный мужик, а только зашибает.
- Бывает, - сказал Егор Шибаев.
Ему было очень лестно, что писарь отзывается при нем о других мужиках, как бы не причисляя его, Шибаева, к ним.
А потому он счел нужным поддержать свое достоинство и, разгладив усы, сказал:
- Вот у нас, в третьей роте, тоже один солдатик, из цыган он, Белокопытин по фамилии, так тоже, ежели трезвый - куда хочешь его ткни, а напьется и - дрянь человек. Уж его и так, и этак... А тоже обстоятельный, как следовает быть, по всей форме солдат...
- Это случается, - согласился теперь писарь.
В это время старшина кашлянул и раскрыл рот.
На платформе показался сотский Шпрунь, со своей палкой и бляхой, а за ним, в оборванном азяме, в стоптанных лаптишках - Мозявый.
- Вот, - сказал сотский, икнул и из уважения к начальству отошел.
Мозявый поспешно сдернул шапчонку и остановился в трех шагах от них, вывернув носки и вытянув тонкую черную шею. Слезящимися глазками он глядел на начальство с видом забитого животного, потому что Шпрунь не заблагорассудил пояснить ему, зачем он понадобился начальству, а сам по себе, по опыту и вкоренившейся привычке, он от начальства добра не ждал.
Писарь сразу превратился во властное начальство.
- Эй ты, вот отвезешь их в Дерновое. Ты сейчас?
- Сею минуту, - поспешно и хрипло, точно слова с усилием выходили у него из горла, ответил Мозявый.
- Сундучок там у них... вот этот самый.
Мозявый посмотрел на сундучок и заморгал глазами: сундучок был довольно велик, а лошадь у него была плохая и не кормленная целый день. Мозявому было жаль своей лошади, но ослушаться писаря он не посмел и даже с видом готовности засуетился, засунул шапку за пояс и обхватил обеими тонкими и корявыми руками сундук, но с трудом только приподнял его. Он засуетился еще больше, переложил шапку под мышку и опять ухватился за сундук.
Шпрунь смотрел на него с явным презрением.
- Пущай!
Он оттолкнул Мозявого, взял без всякого усилия сундук и понес. Мозявый, почесывая спину движениями костлявых лопаток и производя носом хлипающий звук, пошел за ним.
- Тэк-с, - сказал писарь, - вот он вас и доставит.
- А теперь до свиданья-с, - сказал Егор Шибаев, премного вам благодарен.
- Не за что-с, - возразил писарь, - я всегда с моим удовольствием приличному человеку всякое одолжение... До свиданья-с. Изволите кланяться вашей супруге.
- Очень вам благодарен. До свиданья-с.
- До свиданья-с.
Старшина опять ничего не сказал, вздохнул и неловко, не сгибая своих заскорузлых пальцев, тряхнул руку Шибаева.
IV
Мозявый ждал, стоя около своей телеги, на которой уже громоздился сундук.
Они уселись, и лошаденка, пузатая и шершавая, поплелась вялой рысцой.
Сначала мимо тянулись железнодорожные пути, груды гнилых шпал, ржавых рельс и бесконечно длинные ряды товарных вагонов, между которыми, шипя, двигался взад и вперед рабочий паровоз и резко бряцал буферами. Потом пути стали реже и пустыннее и скоро слились в одну ровную, гладкую ленту, убегавшую вдаль к горизонту, а по сторонам пошли опять голые, то черные, то рыжие поля, с теми же грачами, гуляющими по пахоте, и сухим чернобыльником, уныло мотавшимся по меже.
Мозявый сидел понуро, далеко выдвинув сухие лопатки, и изредка тоненько причмокивал, подергивая голову лошади веревочными вожжами. Лошаденка помахивала редким хвостом и трясла ушами.
И опять душу Егора Шибаева охватило радостное чувство простора.
Тучи на небе стали разрываться местами; по равнине пробегал тусклый и мимолетный солнечный луч и, скользя по бледной спине пузатой лошаденки и рваному армяку Мозявого, ярко золотил их.
Мозявый чуть-чуть подымал ему навстречу свои подслеповатые, слезящиеся глазки и поводил худыми лопатками. Егору же становилось еще лучше и радостнее и хотелось говорить.
- Чай, меня не знаешь, дядя? - спросил он.
Мозявый быстро взглянул на него и поспешно ответил:
- Признал... как же...
Потом помолчал и вдруг прибавил таким тоном, что видно было, как всецело завладела им эта мысль:
- А меня драть будут.
Егор Шибаев поразился и от неожиданности заявления, и от сомнения, что такого старого и худого мужика можно драть.
- За что? - спросил он.
- Леску, значит... казенного, который...
Шибаев подумал, что ему, как начальству, следует внушить, и, приняв строгий вид, сказал:
- Как же ты, брат, это?..
Мозявый быстро повернулся к нему и вдруг озлобленно заговорил - не одним языком, а как-то всем телом, жестикулируя руками, плечами и тонкой шеей:
- А потому, милый человек, невозможно... Землицы нет, а которая есть, та вся одна глина... А у меня их шестеро ртов, не сумлевайся... Во как! А теперича драть? Да рази я по дурости? Ежели шесть ртов... Вот ты и понимай... Изба - одна смехота: ты ее не подопри седни, завтра она тебя задавит, во как! А за это тоже не хвалят нашего брата...
- И выдерут, чай?
Мозявый опять весь пришел в движение.
- За милую душу... вот как! Отдерут, это уж верно. Писарь не сказывал?
- Нет.
- Отдерут, - убежденно и как будто грустно подтвердил Мозявый.
И вдруг хвастливо прибавил:
- А мне - наплевать.
Егор Шибаев с достоинством сказал:
- А разве не стыдно?.. Старый ты мужик...
Мозявый забегал глазками по сторонам и зашевелился беспокойно и пуще прежнего.
- А мне что? Я рази на такое дело их подбивал, что ли? Пущай дерут за милую душу... драли уж...
- Драли?
- Известно, - подернул лопатками Мозявый, - исхлестали за милую душу. До сей поры спина-то полосатая... Здорово...
- И не стыдно? - с любопытством спросил Егор Шибаев, отвыкший в большом городе от таких грубых и скверных дел.
Мозявый сгорбился, помолчал, причмокнул на лошадь и нехотя ответил:
- Не... спервоначалу, как рубаху стали заворачивать, дюже стыдно было, а опосля ничего... Чего там стыдно?..
Мозявый с неудовольствием подернул лопатками и замолчал.
Егор Шибаев посмотрел ему в спину и недоумевающе ухмыльнулся. Ему было странно и то, что Мозявый как будто находил более стыдным дело поровших его, а уж потом ставил свой стыд; и то, что в городе он видел много очень дурных людей, делавших мерзкие и ужасные преступления, - их за это ссылали в тюрьмы и на каторгу, но не пороли, как этого седого и хлипкого мужика.
Впрочем, мысли Шибаева долго не могли сосредоточиться на одном.
За косогором выглянули какие-то жерди, за ними сейчас же вытянулись крылья мельницы, а потом и сама почерневшая, с крышей, поросшей зеленым мхом, выглянула мельница. За ней другая, третья, десятая; некоторые стояли неподвижно, некоторые с легким скрипом, доносившимся до Егора Шибаева, вертели крыльями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18