– Да. Верно. Просто мне кажется, что людям стоит читать и о тех, кто это совершал. О реальных, обычных людях. Понимаешь? Не только о Гитлере, Эйхмане и кто там был еще? То есть о всякой мелкой сошке. Ученикам необходимо читать о жизни тех, кто по-настоящему убивал.
–Тут ты, по-моему, перегибаешь.
– Я серьезно.
–Михаэль, чертов ханжа, ну до чего ты занудный! Пожалуйста, поговорим о чем-нибудь другом или просто ляжем спать.
Мина ждет, но Миха не в состоянии придумать, что бы такое сказать. Она гасит свет, и Миха докуривает сигарету в темноте. Ложась в постель, он отворачивается от Мины и, чтобы не слышать ее дыхания, затыкает уши. Пытается забыться, но ярость и стыд не уходят.
Так сказала Мина. Нет здесь места ханжеству.
* * *
Дядя удивлен Михиному визиту. Бросив секретарше, что скоро будет, он смотрит на племянника снизу вверх и смущенно откашливается.
– Я в твоем распоряжении столько, сколько потребуется, Михаэль. Конечно же.
И предлагает пойти пообедать за его счет.
Миха не знает, с чего начать, и, пока несут блюда, повисает неловкая тишина, но, услышав вопросы, Бернт расслабляется.
– Он пил. Сколько себя помню, он, наверное, все время пил, хотя по-настоящему пьяным я помню его всего два или три раза.
– А почему, ты думаешь, опа пил?
–Я не знаю, Михаэль. Может быть, Россия, плен, вот откуда это, наверное, пошло.
– А до того?
– До женитьбы?
– Нет, до войны.
– А-а.
Бернт набивает полный рот. Похоже, он увиливает.
– Я хотел спросить, как ты думаешь, могло с ним что-нибудь такое произойти? Или сам он совершил на войне нечто такое, из-за чего потом стал пить?
– Возможно. Возможно.
Может быть, он вправду не знает.
–Да, он пил, и иногда так напивался, что нам приходилось убегать из дому. Мутти, твоя ома, уводила меня и Катрин, и мы гуляли в парке, пока он не приходил в себя.
– Однажды он выбил окно, так ведь?
– Да. Тебе твоя мать рассказала? Да.
– Почему?
– Почему? Я не знаю. Ну, он злился, хотел показать, на что способен.
– А как это случилось?
–Он разбил окно кулаком, и мутти нас увела. Но я не таким его запомнил, понимаешь? Не это я сейчас вспоминаю.
– А что?
– Знаешь, он был замечательным отцом.
Бернт краснеет. Миха, несмотря на все внутренние запреты, не в силах сдержать улыбку; ему приятно это слышать, приятно видеть дядину любовь.
– Он был добрый. У отцов моих друзей было много правил и запретов: этого не смотри, этого не слушай и все такое. Но папа другой был. Он разрешал нам бегать по дому и петь, поднимать дом на уши. Ему это нравилось. Я бы даже сказал, он это обожал.
– Так. А когда он напивался или был слегка пьян? Он вел себя иначе?
–Не знаю. Думаю, да. Можно и так на это дело смотреть.
– Но ты смотришь по-другому?
– Да. Не знаю. Я никогда об этом не задумывался, Миха.
– А не кажется тебе, что в нем всегда это скрывалось?
– Алкоголизм?
– Жестокость.
–Да не был он жестоким.
– Но он ведь разбилокно. Вам приходилось убегать из дома. То есть я хочу сказать, что вы боялись, и ома тоже боялась, наверное.
–Послушай, Михаэль. Таких случаев за все годы было три, максимум четыре. Да, он напивался пьяным, раздражался, и мы уходили, пережидали это на улице. Но это было, как я уже сказал, своего рода исключение и только.
Бернт сердито улыбается. Они молча едят, а Миха думает.
Возможно, он прав.
Я нахожу совпадения, наверно, потому, что нарочно их ищу, а не потому, что они на самом деле существуют.
Опа пил,потому что он убивал. Опа убивал, потому что пил. Опа пил, потому что мы проиграли войну, потому что чувствовал себя виноватым, потому что долго находился в плену.
– Как ты думаешь, опа кого-нибудь убивал?
Дядя отводит глаза. Миха до отказа набивает рот. Ему приходит на ум, что и дядя может сделать то же самое. И тогда они оба притворятся, будто Миха ничего такого не спрашивал. Но Бернт отвечает.
– Он был солдат.
– Он был вSS.
–Waffen SS,Миха. Солдат.
Миха ждет еще немного, хотя знает, что это весь ответ, и больше ничего спрашивать не решается.
* * *
Выходной. Первый день лета, острые зеленые листочки. К завтраку Мина покупает свежего хлеба и заявляет, что они поедут за город и, может быть, останутся там ночевать.
– Меня сегодня утром не тошнило. Ничуть.
Улыбаясь, она закладывает в тостер новый ломтик хлеба, наливает еще стакан сока, кладет ноги на Михины колени.
– В Таунус?
Здорово будет видеть, с каким удовольствием Мина уплетает обед на свежем воздухе.
– Может, в Одер Фогельсберг? Возьмем у Сема машину. Найдем гостиницу, а завтра к вечеру вернемся.
– Пойдем пешком. Мы еще долго не сможем ходить в походы, когда он появится.
Миха кладет руку на ее пока еще плоский живот. Мина улыбается.
– Как хочешь.
– Ага, отлично. Я схожу в подвал за палаткой.
Когда Миха поднимается обратно, Мина говорит:
– Это здорово. Правда, это замечательно?
– Да, конечно.
И целует ее. Он понимает, что она хочет сказать: оставь деда Аскана дома.
Миха о нем не упоминает, смеется и улыбается все выходные. Он весел и счастлив с Миной и будущим малышом. Но Аскана он дома не оставил. Даже когда Мина разводит костер, а Миха составляет список имен для ребенка, опа сидит рядом с ним на холодной вечерней траве.
* * *
Звонит телефон, и Мина перехватывает Михину руку, тянет обратно на софу.
* * *
– Десять уже было. В будни не следует звонить после десяти вечера.
Миха держит Мину за руки. По громкой связи гулко разносится голос Луизы.
– Послушай-ка, братец, я не знаю, зачем тебе это надо, но прошу, будь поосторожнее, самую малость поосторожнее, ладно? И не вздумай донимать бабушку глупыми вопросами, как Бернта, потому что иначе ты еще хуже, чем я думала. А если ты меня сейчас слышишь, а ты меня слышишь, держу пари, тогда ты к тому же и трус несчастный.
Секунду-другую она громко дышит – и бросает трубку.
– Господи, Михаэль! Что ты натворил?
* * *
Миха на кухне помогает маме готовить обед. Ему не по себе. Мать откидывает волосы с лица, она тоже нервничает. Это видно по глазам.
Бернт рассказал Инге, та рассказала Луизе и заодно, наверное, мутти. Несомненно, мутти в курсе.
Миха не знает, нужно ли что-нибудь говорить.
– Михаэль!
Он перестает орудовать ножом и смотрит на мать. Смерив его взглядом, она отворачивается к открытой духовке.
– Мне просто стало интересно, почему его так долго не было. Почему русские егодержали.
– Много кого держали. Это было в порядке вещей. И так было почти у всех моих одноклассников. Если отцы не погибали – значит, оказывались в плену.
– Знаю. Но может быть, не все были пленными. Простыми пленными.
Мать захлопывает духовку.
– Он ничего не делал, Михаэль.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– Ты тоже интересовалась?
– Нет. Разумеется, нет.
– Ты его спрашивала?
–Не пришлось.
– Тогда откуда ты знаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66