Михе неловко. Старик стоит чересчур близко. Миха хватается за велосипедную раму. Ему хочется отвернуться.
– Мой отец был учителем. Он выучил меня языкам, польскому и немецкому, и когда пришли немцы, я им помогал. Я с ними сотрудничал. Правильно я сказал?
– Да.
Миха изо всех сил пытается не выдать своего потрясения. А то он заметит.Колесник, кивнув, продолжает.
– Все об этом знают. И здесь, и в округе. Я думал, они потому вас ко мне и послали, понимаете?
– Да. Я понимаю.
Сотрудничал с немцами.Михе и в голову не могло такое прийти.
– Я знал немецкий и поэтому работал переводчиком полтора, нет, почти два года. Работа была не постоянная, время от времени. Но переводил я и для эсэсовцев, и для полицаев. Поэтому-то я все знал, что они творили. Понимаете?
Коротко кивает, будто бы сам себе.
– А еще я расстреливал евреев. И других тоже, партизан, но чаще всего евреев.
– Понятно.
– Я знаю, что мы так не договаривались. Я сказал, что не хочу об этом говорить, но тогда я думал, что вы обо всем знаете. А теперь понял, что невозможно говорить о тех временах, когда вы ни о чем не подозреваете. Поэтому я подумал, что все вам расскажу, а затем мы продолжим.
Миха кивает. Тугими пальцами отвязывает сумку от руля. Он не в силах стоять спокойно. Возится с застежками, с ремнями, с велосипедом, поднимается по ступенькам на крыльцо. Свыкнуться бы. А еще – сохранить дистанцию между собой и стариком.
Миху трясет.
Миха думает: «Я не хотел этого знать».Но слишком поздно.
* * *
– Ну как, вы сегодня разговаривали?
Миха впервые за все это время позвонил домой, и, похоже, Мина рада его слышать.
– Вроде того. Но не очень-то продвинулись.
– Он не захотел тебе отвечать?
– Да нет. Дело во мне. Я просто не смог. Через десять минут уехал, колесил весь день.
Мина какое-то время молчит. Миха садится на корточки, прислоняясь спиной к телефонной будке.
– Он помнит твоего деда?
– Еще не спрашивал.
– А-а.
– Он убивал евреев.
Миха прислушивается, как она отреагирует. В трубке тихо.
– Я имею в виду– Колесник. Не опа. Хотя опа, может быть, тоже. Вполне возможно. Он принимал участие в расстрелах. Сам мне сегодня об этом сказал. После такого я не мог остаться. Не мог смотреть на него, разговаривать.
–С тобой все нормально?
– Нет.
–Миха.
– Все хорошо, Мина, прости. Со мной не все в порядке, но в целом все хорошо.
–Миха. Может, тебе просто вернуться домой?
Да, это выход. Набирая номер, он так и собирался поступить. Но теперь, когда об этом сказала Мина, он засомневался. Молча слушает, как Мина вздыхает.
– А ты как? Все нормально?
– Да, у меня все в порядке.
– Что новенького?
–Записалась на курсы будущих мам.
– Правда? Когда первое занятие?
–На следующей неделе. В среду вечером. Приглашаются роженицы и их мужья. Ты пойдешь?
– В следующую среду? Не знаю. В другой раз буду точно. Они ведь длятся до самых родов?
– Да.
Приподнявшись, Миха бросает в щель телефона еще несколько монет.
– Слушай, Миха, я, наверное, пойду. Я сегодня рано встала.
– Ага.
–С тобой ведь все нормально?
– Да, все хорошо.
Прислушиваясь к шумам в трубке, Миха пытается представить, где именно находится сейчас Мина. Холодильник не шумит, телевизор не работает, машин с улицы не слыхать. Лежит на полу в коридоре, ноги задрала на стену Без тапочек, в одних носках.
– Послушай, я бы приехал на курсы, но тогда выезжать пришлось бы, скорее всего, завтра, из-за нестыковок в расписании. Я и так вернусь совсем скоро, ты же знаешь.
–Да. Я знаю. Мы потом их нагоним.
– Да.
–Если не хочешь, тебе вовсе не обязательно снова ехать к этому человеку.
– Я знаю.
– Я хочу сказать, если он тебе неприятен.
– Да. Знаю. Просто мне кажется, что разгадка уже рядом.
Он говорит это и знает: услышанное сегодня ничего не отменяет, вопрос еще не задан.
– Но ведь есть и другие варианты. Можно поспрашивать еще у кого-нибудь.
– Но у кого? Я все думаю об этом. О том, что он рассказал. Конечно, это ужасно, но может, именно поэтому лучше него никого не найти.
Мина долго молчит, а потом вздыхает.
– Понятно. Да.
Слышно, как она барабанит по аппарату. Ногтями или ручкой. Интересно, она уже все руки себе изрисовала?
– Хорошо. Что же, если у тебя все хорошо, буду прощаться.
Миха молчит. Ему не хочется, чтобы она клала трубку.
– Пока, Миха.
– Ну ладно, пока.
– Пока.
* * *
Старик говорит наполовину в микрофон, наполовину Михе. Сегодня он нервничает. Как тогда, в первый день, на кухне. Михе трудно на него смотреть.
– Сейчас я живу в этой деревне, а родился в соседнем городе, там и вырос, при советской власти, до фашистов еще.
Колесник закуривает новую сигарету.
– Когда немцы пришли, мне было девятнадцать. Я работал переводчиком, а когда мне исполнился двадцать один, поступил к полицаям.
Миха смотрит строго перед собой, на магнитофон.
– А потом, когда вернулись коммунисты, я сидел в лагере.
– Где?
– В России. Семнадцать лет.
На восемь лет дольше, чем опа.Молчание.
– Давайте на этом остановимся.
Старик прищуривается. За окном проезжает машина.
– Может, завтра будет легче. Еще день на то, чтобы привыкнуть. Вы продумаете вопросы, что вы хотите от меня узнать. Запишете их, а завтра спросите.
Ночью жарко, и Миха спит с раскрытым окном. Лежит на одеяле, шерсть колет под коленями. На огонь летит мошкара, роится в яркой лужице света.
Не спится. Темнота, плотная и душная, не дает ему покоя; он видит ее и с закрытыми глазами.
Рассвет Миха встречает с облегчением.
* * *
– Тот человек, который застрелился. Немец. Я все о нем думаю: вы сказали, что он убивал детей по приказу.
– Да.
– А что бы случилось, если бы он воспротивился? То есть, я хочу спросить, была ли у него возможность отказаться?
– Да!
– Да?
Этим утром Колесник был готов к его приходу заранее. На столе сигареты, водка и два стакана. Елены не видать.
Старик придвигается к столу. Теперь он ближе еще на несколько сантиметров. Минуту или две он думает.
– Были приказы, но были и добровольцы.
– Приказывали вызываться добровольно?
– В какой-то мере. Да.
– В какой мере?
Теперь Михе можно быть нетерпеливым. И можно эту нетерпеливость проявлять, Колесник все равно ответит.
– При желании можно было отказаться. Если вы не хотели, никто вас не заставлял.
– И за это никак не наказывали?
– Нет.
– Таквы думаете, тот человек, он убивал детей по собственному желанию?
– Нет, я так не думаю.
– Не думаете?
– Нет.
– Но если его не заставляли и сам он не хотел, почему тогда он это сделал?
Колесник молчит. Миха берет сигарету, другую подталкивает к Колеснику. Старик прикуривает от старой сигареты.
– Разве не мог он стрелять в сторону? Делать вид, что целится, но стрелять мимо?
Колесник пожимает плечами. Миха думает: «А ты, Колесник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66