–О тебе. В тот миг. О себе. О ней. Пойду пройдусь, пусть поспит на свежем воздухе.
Мина размеренно ходит взад-вперед перед скамейкой в парке, пристроив малышку на плече. Миха смотрит на личико, лежащее на мягком шерстяном пальто матери. От утреннего холодка зарозовели щеки; ресницы, кажется, стали еще чернее и гуще.
– В юности я думала, как это чудовищно. Детишки потеряли родителей. Помнишь один снимок? Мальчик в Бельзене бежит по дороге навстречу союзным войскам? Совсем один.
– Помню.
–Теперь я думаю о родителях, которые потеряли своих детей. Детей в концлагерях расстреливали в первую очередь, так ведь?
Миха кивает.
– Я думаю, как это, должно быть, ужасно. Жить после такого. Продолжать жить без них.
Малышка засыпает. Михе хочется взять ее на руки, но боится ее разбудить. Мина останавливается и начинает тихонько, из стороны в сторону, раскачиваться.
– Ты на эти вещи смотришь иначе. Каждый смотрит по-своему. Ты любил своего деда. Ты узнал о нем нечто ужасное, и теперь тебе кажется, что больше его любить нельзя. Естественно, ты об этом и плачешь.
Мина укладывает дочь в коляску, и Миха, подоткнув в ногах малышки одеяло, качает коляску ногой.
– Все это чересчур логично, я знаю.
– Да.
– Логичной быть непросто.
– Да.
– А ведь он, ты помнишь, и хорошее делал тоже. Тебя любил, опять-таки.
– Я не в состоянии об этом думать, Мина.
–Ясно.
Она снимает с ручки коляски сумку и роется в баночках с кремом и упаковках подгузников.
– Что бы ты делала?
–В каком смысле?
– Если бы это был твой опа.
–Честно, Миха? Не знаю. Может, помочилась бы на его могилу. Прости. Я не знаю. Вполне возможно, я бы вообще о нем не вспоминала, даже хорошего.
Ты на эти вещи смотришь иначе.Миха твердит про себя Минины слова, но никакого эффекта. Легче не становится. Он думает о себе, это правда. Эгоист.Но гораздо труднее ему думать о других, о тех, кто его сейчас интересует. Опа и Иосиф. Они убивали, а после этого жили еще целую жизнь.Это не выходит у него из головы: он прокручивает их шаги, распутывает нить за нитью. Годы и поколения. Не поправить. Ни раскаяния, ни прощения.
Ему противно о них думать. Не надо ничего говорить Мине, потому что ей тоже станет противно.
Уже совсем поздно. Малышка спит. Миха в пижаме стоит в темной прихожей и разговаривает по телефону.
В трубке отдается эхо, звонят издалека. Неизвестный голос говорит на трудном немецком. Знакомый сильный акцент.
– Вам звонят от Елены Колесник.
Говорит женщина, но не Елена. Миха слышит Еленин говор где-то на заднем плане. Голос в трубке переводит.
– Я говорю с Михаэлем?
– Да, это я. Это Елена?
–Она рядом. Она хочет вам кое-что сказать. Просит вас сесть.
– Хорошо.
Миха остается на ногах.
– Елена говорит, что умер ее муж. Она очень вас жалеет. Себя жалеет, и вас тоже.
– Колесник?
–Да, Иосиф Колесник. Он умер во сне, и она похоронила его сегодня.
Миха слышит, как Елена без конца произносит его имя. Плачет. Ее голос становится отчетливее, она берет трубку. Говорит с Михой на белорусском. Он разбирает только имя ее мужа. Она тяжело дышит, и Миха только теперь понимает, как велико ее горе, видит, как она стоит в узком коридорчике, держит трубку и плачет.
– Елена, мои соболезнования. Мне очень жалко Иосифа.
Но в телефоне уже та, другая женщина.
– Елена просит вас приехать. Она отведет вас на могилу.
Миха чувствует, как молчит Елена, Миха рисует себе картину: вот она стоит в дверях кухни и ждет, что он скажет. В голосе вертится тысяча причин отказаться.
– Пожалуйста, передайте Елене, что я приеду.
Женщина переводит. Миха представляет, как Елена Колесник воспринимает ответ – интересно, улыбнулась ли она, что почувствовала.
– Я приеду через пару недель. Напишу, когда куплю билеты на поезд.
Когда Миха возвращается в спальню, Мина дремлет, рядом, запрокинув руки, спит малышка. Он сморит на них, а потом шепчет – тихо, чтоб не разбудить:
– Иосиф Колесник умер.
Он скажет это Мине утром. Совсем скоро.
Белоруссия, весна 1999-го
Дорога хорошо знакома. Михе уже привычно ехать в неторопливых поездах и битком набитых автобусах. Он легко привык к мысли, что Колесник умер и он его больше не увидит, – и это удивляет Миху. Он-то думал, что все еще будет ждать: вот старик придет встречать его на остановку – и что дико ему будет идти до места одному, но ничего подобного.
Елена Колесник ждет его на крыльце. Завидев Миху, еще издали машет рукой, и Миха машет в ответ. Рядом с ней другая женщина, помоложе. Наверное, та самая, что говорила по телефону.
Елена отводит Михе свою спальню, свою и своего мужа. Миха хочет отказаться, но соседка говорит, что не нужно обижать Елену.
– Она ляжет на кухне, она так всегда спит, когда гости приезжают.
Елена со стуком выставляет на стол тарелки, нарезает широкими ломтями хлеб. И сердится на Миху. Все не возьмет в толк, почему бы ему не побыть подольше. Он через соседку объясняет, что ему нужно на работу, он и так взял отгул.
– Меня отпустили всего на два дня. Завтра я должен ехать. Простите.
Миха достает сверху из рюкзака фотографии Елены и Иосифа, и за едой Елена не сводит с них глаз. Миха должен был послать их еще много месяцев назад. До того, как Колесник умер. Он снова через соседку приносит извинения, и Елена кивает, но, кажется, толком не слышит. Поглощена лежащими перед ней снимками. Иосиф смотрит на нее, там, в соседней комнате. Всего несколько месяцев назад.
После еды Миха показывает фотографии Мины и дочки, и Елена опять улыбается, но сердиться не перестает. Нужно бы побыть подольше, да не хочется. Не хочется Михе спать там, где спал Колесник и где он умер. Его подмывает заявить Елене, что он не друг ее мужу, да и ей тоже не друг, но слова не идут с языка. Это было бы слишком жестоко, слишком грубо.
Соседка прощается.
– Завтра Елена отведет вас на могилу. Утром, когда вы проснетесь. Идти нужно пешком.
Миха отворачивает на кровати одеяла, сминает простынь, сминает подушку. И ложится в спальном мешке на половике под широким подоконником, пристроив под голову сложенный свитер.
* * *
На кладбище Елена гладит пальцами молоденькую травку. На могиле лежат свежие цветы. Не от Елены, не от Михи. Кто-то скорбит по Колеснику.
Миха не знает, что ему делать. Утро выдалось теплое. На почти чистом небе ярко светит солнце. Миха еще полусонный. Сказывается усталость с дороги и ночь, проведенная на деревянном полу.
Надгробия пока еще нет.Неприметна могила Колесника. Один только высокий холмик да свежий дерн, который Елена, молча став подле Михи на колени, приминает то щекой, то лбом. Миха отворачивается, смотрит на деревню, на речку под холмом. Пытается вызвать в себе хоть малейшее чувство скорби. Тщетно. Единственное желание – как можно быстрее уехать домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66