Муж переводит. Снова говорит.
– В конце концов, разница стерлась.
– После расстрела евреев немцы пришли к ним в дом – убивали, жгли, грабили. И партизаны тоже. Голодные, они выходили из болот с ружьями наперевес.
– Отец запирал двери, заколачивал гвоздями, но они все равно врывались.
– Она говорит, что боялась. Все время боялась. Женщин насиловали, мужчин уводили. Никому нельзя было верить. Все менялось каждую неделю, каждый день.
– Она пряталась в сарае. Иногда убегала на кукурузное поле. Иногда на речку, в камыши.
– Она вспоминает, как, не переставая, плакала и плакала ее мать, и как мужчины отнимали у них еду. Увели корову. Последнее, что у них оставалось.
Замолчав, Елена вытирает лицо. Из ее слабых легких тяжело рвется дыхание. Колесник, взглянув на нее, снова застывает. Когда она начинает говорить, он опускает глаза и смотрит на свои сжатые кулаки.
– Когда деревню сожгли, стали жить в землянках.
– Когда кто-нибудь приходил – жег, грабил, убивал, она не разбирала, кто это. Сразу убегала и пряталась.
– А если они пели, на своем языке, тогда можно было разобраться. День – немцы, на другой – партизаны. Потом еще русские добавились.
Миха перебивает. Ему важно знать.
– Кто из них был хуже всех?
Елена смотрит на мужа, и тот повторяет вопрос, а потом переводит взгляд на Миху, но не отвечает.
– Я имею в виду– коммунисты, фашисты, партизаны, красные… Кто был хуже всех?
У Елены по щекам катятся слезы. Миха видит их отблески возле рта, когда она поворачивается к свету. Не скажет.Возможно, она не хочет даже в такой момент показаться грубой, но Михе нужен честный ответ. Фашисты. Фашисты были куда хуже остальных.
Переждав немного, Миха спрашивает.
– И обо всем этом вы просто сожалеете?
Колесник переводит, и Елена смотрит на Миху сердито. Ответ адресует мужу.
– Она не понимает, что вы хотите сказать.
Миха пытается по-новому сформулировать вопрос, но у него не получается. Елена, поднявшись, что-то говорит; не Михе, одному только Колеснику. Перевязывает платок, туго, резко затягивая узел под подбородком. Она плачет. Муж за нее отвечает.
– Она говорит, что на другие чувства уже не способна.
* * *
Миха собирает сумку, поглядывая в окно на вечереющую улицу. На крыльце, на стуле, сидит Елена, сложив руки на коленях. Михе в окно видна фигура, но не видно лица.
–Она вспоминает. Ей тяжело. Она через какое-то время вернется.
Колесник стоит и смотрит, как Миха смотрит на его жену.
– Елена сказала, что она сожалеет.
– Да.
– Сожалеет о вас и о брате.
– Да.
Миха ждет, пока Колесник разливает водку.
– У нас нет детей. Мы поженились, когда я вернулся. Елене было уже много лет. Она считает, что это кара за те времена.
– А вы?
– Что я?
– Вы тоже сожалеете?
– Нет.
– Нет?
Колесник поднимает глаза на Миху. Взгляд твердый. Очевидно, тут дело принципа.
– Вам хотя бы стыдно?
–Как я могу оправдаться?
Этого вопроса он ждал. Ответ у старика заготовлен.
– Как я могу оправдаться? И перед кем? Кто может меня простить?
Колесник смотрит на Миху. Никто. Никого в живых не осталось.Так Миха думает, но вслух не произносит.
– За себя мне не стыдно.
Миха ищет в стариковском лице слабинку, но напрасно. Не плачет.
– Вы тоже считаете, что это вам была кара?
– Нет.
– Даже тюрьма?
– Все равно нет.
– И бездетность?
– Нет.
Миха глядит на старика. Этот человек ему непонятен. Непонятны его резкие ответы.
– Ваша жена плакала, когда со мной разговаривала.
– Я плакал в тюрьме. После расстрела евреев несколько ночей плакал. Другие тоже. Я был неправ, когда расстреливал, и когда плакал, тоже был неправ.
Порой голос Колесника срывается на хрип.
– Елена плачет – она тоженеправа?
–Елена ничего не сделала. Она девчонкой была. Хоронилась ото всех, вот и выжила.
Слова падают отчетливо и тяжело.
– Однако вашу жену постигла кара. У нее нет детей.
– Елена считает, что это ей в наказание. А я… За то, что я сделал, наказания нет. Никакого сожаления не хватит и никакого наказания.
* * *
Утром Миха оставляет магнитофон у Андрея – в своей комнате, на столе. В сумку кладет фотоаппарат и едет к Колесникам. Когда они входят в кухню, Елена встает, и Миха вынимает камеру, чтобы она видела. Она улыбается и кивает, тихо говорит что-то мужу и заправляет под платок выбившиеся пряди.
– Спасибо, герр Лехнер. Моя жена говорит, это очень мило с вашей стороны.
– Ну что вы.
Елена ставит к дальней стене, рядом с печкой, два стула, а Миха устанавливает камеру. Ему помогает Колесник, держит треногу, стоит не шелохнувшись, покуда Миха наводит резкость по фактуре его пиджака. Миха, которому неловко работать молча, начинает говорить.
– Это хороший фотоаппарат.
– Правда?
– У него новейшие линзы. С выдвижным объективом, но резкость держит. Снимки четкие получаются.
Колесник смотрит в видоискатель, и чтобы он видел не одни только пустые стулья, Миха входит в кадр. Теперь Колеснику есть что разглядывать. Он улыбается, и Миха тоже улыбается в объектив. Не то чтобы Миха улыбался Колеснику, но старик, довольный, посмеивается.
Елена, приосанившись, садится подле мужа, тот берет ее за руку. Ладонь в ладони, они ждут, пока Миха подстроит свет.
– Я сделаю кадра три-четыре. Для верности. Ладно!
Колесник напрягает шею и, не отрываясь, смотрит в объектив; кивает чуть заметно. Так и сидит все время, пока Миха снимает. И вдруг, в самый последний момент, отворачивается. Он смотрит на Елену, смотрит так, будто бы она – единственное, что заслуживает внимания. Елена смотрит прямо – на Миху, на фотоаппарат, в объектив. А Иосиф вдруг отворачивается.
Прямо как опа.
Миха делает еще два снимка. Не просит Колесника посмотреть в камеру, вообще ничего не говорит.
А потом Елена встает и заходит к Михе за камеру. Улыбаясь, жестами показывает: сядь рядом с мужем, я хочу вас сфотографировать вместе.
Миха переводит взгляд на Колесника, наблюдающего за женой. Та оживленно настаивает, подталкивает Миху к стулу.
– Знаете, я, пожалуй, не буду.
Это грубо и жестоко, но Михе и впрямь не хочется фотографироваться с Колесником. Старик переводит, и Елена смолкает. Она обижена, но старик задет сильнее. Сидит неподвижно, уронив огромные руки на тощие колени.
Миха начинает извиняться. Складывает камеру и уходит.
* * *
В дверях кухни стоят Андрей и его друг – похоже, они смущены и недовольны. Миха отмывает руки под краном. На обратном пути на велосипеде порвалась цепь, и теперь все руки в масле и ржавчине, а под ногтями – бурая грязь. Михины руки, еще не отошедшие от фотосъемки, подрагивают под ледяной струей, текущей из крана. Миха оборачивается навстречу входящим.
– Андрей говорит, что не нужно было приводить сюда этого человека.
Миха этого ждал. Он говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
– В конце концов, разница стерлась.
– После расстрела евреев немцы пришли к ним в дом – убивали, жгли, грабили. И партизаны тоже. Голодные, они выходили из болот с ружьями наперевес.
– Отец запирал двери, заколачивал гвоздями, но они все равно врывались.
– Она говорит, что боялась. Все время боялась. Женщин насиловали, мужчин уводили. Никому нельзя было верить. Все менялось каждую неделю, каждый день.
– Она пряталась в сарае. Иногда убегала на кукурузное поле. Иногда на речку, в камыши.
– Она вспоминает, как, не переставая, плакала и плакала ее мать, и как мужчины отнимали у них еду. Увели корову. Последнее, что у них оставалось.
Замолчав, Елена вытирает лицо. Из ее слабых легких тяжело рвется дыхание. Колесник, взглянув на нее, снова застывает. Когда она начинает говорить, он опускает глаза и смотрит на свои сжатые кулаки.
– Когда деревню сожгли, стали жить в землянках.
– Когда кто-нибудь приходил – жег, грабил, убивал, она не разбирала, кто это. Сразу убегала и пряталась.
– А если они пели, на своем языке, тогда можно было разобраться. День – немцы, на другой – партизаны. Потом еще русские добавились.
Миха перебивает. Ему важно знать.
– Кто из них был хуже всех?
Елена смотрит на мужа, и тот повторяет вопрос, а потом переводит взгляд на Миху, но не отвечает.
– Я имею в виду– коммунисты, фашисты, партизаны, красные… Кто был хуже всех?
У Елены по щекам катятся слезы. Миха видит их отблески возле рта, когда она поворачивается к свету. Не скажет.Возможно, она не хочет даже в такой момент показаться грубой, но Михе нужен честный ответ. Фашисты. Фашисты были куда хуже остальных.
Переждав немного, Миха спрашивает.
– И обо всем этом вы просто сожалеете?
Колесник переводит, и Елена смотрит на Миху сердито. Ответ адресует мужу.
– Она не понимает, что вы хотите сказать.
Миха пытается по-новому сформулировать вопрос, но у него не получается. Елена, поднявшись, что-то говорит; не Михе, одному только Колеснику. Перевязывает платок, туго, резко затягивая узел под подбородком. Она плачет. Муж за нее отвечает.
– Она говорит, что на другие чувства уже не способна.
* * *
Миха собирает сумку, поглядывая в окно на вечереющую улицу. На крыльце, на стуле, сидит Елена, сложив руки на коленях. Михе в окно видна фигура, но не видно лица.
–Она вспоминает. Ей тяжело. Она через какое-то время вернется.
Колесник стоит и смотрит, как Миха смотрит на его жену.
– Елена сказала, что она сожалеет.
– Да.
– Сожалеет о вас и о брате.
– Да.
Миха ждет, пока Колесник разливает водку.
– У нас нет детей. Мы поженились, когда я вернулся. Елене было уже много лет. Она считает, что это кара за те времена.
– А вы?
– Что я?
– Вы тоже сожалеете?
– Нет.
– Нет?
Колесник поднимает глаза на Миху. Взгляд твердый. Очевидно, тут дело принципа.
– Вам хотя бы стыдно?
–Как я могу оправдаться?
Этого вопроса он ждал. Ответ у старика заготовлен.
– Как я могу оправдаться? И перед кем? Кто может меня простить?
Колесник смотрит на Миху. Никто. Никого в живых не осталось.Так Миха думает, но вслух не произносит.
– За себя мне не стыдно.
Миха ищет в стариковском лице слабинку, но напрасно. Не плачет.
– Вы тоже считаете, что это вам была кара?
– Нет.
– Даже тюрьма?
– Все равно нет.
– И бездетность?
– Нет.
Миха глядит на старика. Этот человек ему непонятен. Непонятны его резкие ответы.
– Ваша жена плакала, когда со мной разговаривала.
– Я плакал в тюрьме. После расстрела евреев несколько ночей плакал. Другие тоже. Я был неправ, когда расстреливал, и когда плакал, тоже был неправ.
Порой голос Колесника срывается на хрип.
– Елена плачет – она тоженеправа?
–Елена ничего не сделала. Она девчонкой была. Хоронилась ото всех, вот и выжила.
Слова падают отчетливо и тяжело.
– Однако вашу жену постигла кара. У нее нет детей.
– Елена считает, что это ей в наказание. А я… За то, что я сделал, наказания нет. Никакого сожаления не хватит и никакого наказания.
* * *
Утром Миха оставляет магнитофон у Андрея – в своей комнате, на столе. В сумку кладет фотоаппарат и едет к Колесникам. Когда они входят в кухню, Елена встает, и Миха вынимает камеру, чтобы она видела. Она улыбается и кивает, тихо говорит что-то мужу и заправляет под платок выбившиеся пряди.
– Спасибо, герр Лехнер. Моя жена говорит, это очень мило с вашей стороны.
– Ну что вы.
Елена ставит к дальней стене, рядом с печкой, два стула, а Миха устанавливает камеру. Ему помогает Колесник, держит треногу, стоит не шелохнувшись, покуда Миха наводит резкость по фактуре его пиджака. Миха, которому неловко работать молча, начинает говорить.
– Это хороший фотоаппарат.
– Правда?
– У него новейшие линзы. С выдвижным объективом, но резкость держит. Снимки четкие получаются.
Колесник смотрит в видоискатель, и чтобы он видел не одни только пустые стулья, Миха входит в кадр. Теперь Колеснику есть что разглядывать. Он улыбается, и Миха тоже улыбается в объектив. Не то чтобы Миха улыбался Колеснику, но старик, довольный, посмеивается.
Елена, приосанившись, садится подле мужа, тот берет ее за руку. Ладонь в ладони, они ждут, пока Миха подстроит свет.
– Я сделаю кадра три-четыре. Для верности. Ладно!
Колесник напрягает шею и, не отрываясь, смотрит в объектив; кивает чуть заметно. Так и сидит все время, пока Миха снимает. И вдруг, в самый последний момент, отворачивается. Он смотрит на Елену, смотрит так, будто бы она – единственное, что заслуживает внимания. Елена смотрит прямо – на Миху, на фотоаппарат, в объектив. А Иосиф вдруг отворачивается.
Прямо как опа.
Миха делает еще два снимка. Не просит Колесника посмотреть в камеру, вообще ничего не говорит.
А потом Елена встает и заходит к Михе за камеру. Улыбаясь, жестами показывает: сядь рядом с мужем, я хочу вас сфотографировать вместе.
Миха переводит взгляд на Колесника, наблюдающего за женой. Та оживленно настаивает, подталкивает Миху к стулу.
– Знаете, я, пожалуй, не буду.
Это грубо и жестоко, но Михе и впрямь не хочется фотографироваться с Колесником. Старик переводит, и Елена смолкает. Она обижена, но старик задет сильнее. Сидит неподвижно, уронив огромные руки на тощие колени.
Миха начинает извиняться. Складывает камеру и уходит.
* * *
В дверях кухни стоят Андрей и его друг – похоже, они смущены и недовольны. Миха отмывает руки под краном. На обратном пути на велосипеде порвалась цепь, и теперь все руки в масле и ржавчине, а под ногтями – бурая грязь. Михины руки, еще не отошедшие от фотосъемки, подрагивают под ледяной струей, текущей из крана. Миха оборачивается навстречу входящим.
– Андрей говорит, что не нужно было приводить сюда этого человека.
Миха этого ждал. Он говорит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66