птицы поднялись в воздух и, хлопая крыльями, улетели, а Йама стал красться по тропе, сжимая обеими руками копье. На повороте тропинки что-то дико трепыхалось в листве. Провалившись по бедра в ловушку, в яме барахтался человек. Как раз там, где Йама вырезал подстилку тропы и спрятал капкан. Капкан был длиною в две пяди, с широким отверстием, к концу он сужался. Сплетенный из гибких молодых корней, он имел внутри острые бамбуковые колья, направленные так, чтобы рыба, войдя внутрь за наживкой, не смогла выйти назад. Теперь эти колья впивались своими остриями в ногу пришельца, когда он пытался освободиться. Он истекал кровью и выл от боли, нагнувшись к ноге, как человек, пытающийся снять слишком тесный башмак. Йаму он не видел, пока острие копья не коснулось жирных складок на его крапчатой коже.
Йама забрал у пришельца спрей, растворяющий клей на нитях, и освободил Кафиса, тот сразу хотел убить человека, который убил бы и съел его самого, но Йама не позволил, и Кафис вынужден был удовлетвориться тем, что связал ему за спиной большие пальцы и оставил с одной ногой в ловушке. Как только они скрылись из виду, человек начал кричать:
– Я ведь отдал вам спрей! Я не хотел ничего плохого! Отпусти меня, господин. Отпусти меня, и я ничего не скажу! Я клянусь!
Кафис и Йама отчалили от смоковницы, а он все кричал и кричал.
Костлявые голени рыбаря были так длинны, что колени торчали выше темени, когда он скрючился в ялике. Греб он медленными сноровистыми движениями. Нити ловушки оставили на нем сотни красных рубцов. Он сказал, что, как только его кровь разогреется, он перевезет Йаму на берег.
– То есть если ты не возражаешь помочь мне с ночным уловом.
– Ты мог бы доставить меня в Эолис, это недалеко. Кафис кивнул:
– Конечно, недалеко, но у меня уйдет целый день, ведь надо грести против течения. Кое-кто из наших ездит туда торговать, оттуда я в прошлом году и получил свой прекрасный наконечник для копья. Но мы никогда не выходим из лодок, когда приезжаем туда, потому что это мерзкий город.
Йама сказал:
– Я там живу. Тебе нечего бояться. Даже если этот человек сумеет освободиться, его сожгут за то, что он хотел тебя убить.
– Возможно. Но тогда его семья объявит вендетту моей семье. Так уж заведено. – Кафис посмотрел на Йаму и сказал: – Помоги мне с удочками, а потом я отвезу тебя на берег. Пешком ты дойдешь быстрее, чем я буду грести. Но, думаю, тебе не помешает позавтракать, прежде чем отправляться в путь.
Они причалили у громадной смоковницы в полулиге ниже по течению. В перевернутом черепашьем панцире Кафис разжег из сухого мха костер и вскипятил в котелке чай, заварив ломкие полоски коры с кустика, который рос, по его словам, среди верхних ветвей смоковницы. Когда чай стал закипать, Кафис бросил в него какие-то плоские семена, от которых напиток вспенился, и передал котелок Йаме.
Чай горчил, но уже после первого глотка Йама почувствовал, как прогревается его кровь, и выпил котелок до дна. Он сидел у огня и жевал кусок сухой рыбы, а Кафис сновал по покрытой мохом поляне, у которой они причалили. Своими длинными ногами, коротким телом, медлительными осторожными шагами рыбарь напоминал цаплю. У него были перепонки между пальцами, а крючковатые когти и хрящеватые шпоры на пятках помогали ходить по скользким переплетенным ветвям смоковниц. Он собрал какие-то семечки, лишайник, особый вид мха, добыл жирных личинок жуков из крошащейся гнилой древесины и тут же их съел, выплевывая головки.
– Все, что человеку нужно, можно найти в смоковницах, – говорил Кафис. Рыбари обрабатывали листья и из волокнистой массы пряли и ткали себе одежду. Из молодых опорных корней делали ловушки и ребра лодок, а корпус ткали из полосок коры, вымоченных в древесном соке после перегонки. Вызревающие круглый год ядра плодов смоковницы перемалывались в муку. Яд, чтобы глушить рыбу, извлекался из кожи особого вида лягушек, живущих в крошечных водоемах, собирающихся в живых вазах бромелиад. Сотни видов рыб резвились среди корней, и тысячи видов растений селились на ветвях смоковниц. Все они находили свое применение, все имели своих духов-хранителей, и каждого следовало умилостивить.
– У нас есть все, что нам надо, кроме металлов и абака, поэтому мы и торгуем с племенами суши. А в стальном – мы свободны, как рыбы, и всегда были такими. Мы никогда не поднимались над своим животным естеством, с тех пор как Хранители дали нам для жизни смоковницы, вот Болотные люди и видят в этом предлог, чтобы на нас охотиться. Но мы – древний народ, мы многое видели, и у нас хорошая память. Есть такая поговорка: все возвращается в реку, обычно так и бывает.
У Кафиса на плече была татуировка: змея, выполненная красным и черным цветом, прогнувшаяся так, что могла проглотить собственный хвост. Он коснулся кожи под рисунком когтем большого пальца и сказал:
– Даже река возвращается сама в себя.
– Что это значит?
– Разве ты не понимаешь? Куда, ты думаешь, девается река, когда падает с Края Мира? Она глотает сама себя, возвращается к истокам и обновляется. Таким создали наш мир Хранители. Мы из тех, кто был здесь с самого начала, и потому помним, как было дело. Потом все стало меняться, с каждым годом река спадает. Может, она уже не кусает собственный хвост, однако тогда я не понимаю, куда она девается теперь.
– А вы помните… ваше племя помнит Хранителей? Глаза Кафиса затянулись пленкой. В голосе его зазвучали поющие нотки:
– До Хранителей Вселенная была ледяной пустыней. Хранители принесли свет, он растопил лед и оживил заключенные там семена смоковниц. Первые люди были сотворены из древесины смоковницы, такой громадной, что она сама была целым миром, стоящим во вселенной воды и света. Но древесные люди отвернулись от Хранителей, не чтили животных и даже себя не уважали. Они так сильно разрушали великое древо, что Хранители напустили на них великий потоп. Дождь шел сорок дней и сорок ночей, вода поднялась выше корней, потом выше ветвей, пока на поверхности не остались лишь самые верхние молодые листочки, но в конце концов скрылись и они. Все сущее в мире погибло, кроме лягушки и цапли. Лягушка вцепилась зубами в последний листок, выглядывающий из вод, и стала взывать к сородичам, но услышала ее одна цапля, она склонила шею и проглотила лягушку. Хранители это видели, и лягушка начала расти в животе у цапли, она все росла и росла, покуда цапля не разорвалась надвое и оттуда появилась не лягушка и не цапля, а новое существо с признаками обоих родителей. Это был первый человек нашего племени и точно так же, как он не был ни лягушкой, ни цаплей, он не был ни мужчиной, ни женщиной. В тот же миг потоп стал отступать. Новое существо прилегло на гладкий болотистый берег и заснуло, а пока оно спало, Хранители разделили его на части и сотворили из ребер еще пятьдесят созданий – мужчин и женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Йама забрал у пришельца спрей, растворяющий клей на нитях, и освободил Кафиса, тот сразу хотел убить человека, который убил бы и съел его самого, но Йама не позволил, и Кафис вынужден был удовлетвориться тем, что связал ему за спиной большие пальцы и оставил с одной ногой в ловушке. Как только они скрылись из виду, человек начал кричать:
– Я ведь отдал вам спрей! Я не хотел ничего плохого! Отпусти меня, господин. Отпусти меня, и я ничего не скажу! Я клянусь!
Кафис и Йама отчалили от смоковницы, а он все кричал и кричал.
Костлявые голени рыбаря были так длинны, что колени торчали выше темени, когда он скрючился в ялике. Греб он медленными сноровистыми движениями. Нити ловушки оставили на нем сотни красных рубцов. Он сказал, что, как только его кровь разогреется, он перевезет Йаму на берег.
– То есть если ты не возражаешь помочь мне с ночным уловом.
– Ты мог бы доставить меня в Эолис, это недалеко. Кафис кивнул:
– Конечно, недалеко, но у меня уйдет целый день, ведь надо грести против течения. Кое-кто из наших ездит туда торговать, оттуда я в прошлом году и получил свой прекрасный наконечник для копья. Но мы никогда не выходим из лодок, когда приезжаем туда, потому что это мерзкий город.
Йама сказал:
– Я там живу. Тебе нечего бояться. Даже если этот человек сумеет освободиться, его сожгут за то, что он хотел тебя убить.
– Возможно. Но тогда его семья объявит вендетту моей семье. Так уж заведено. – Кафис посмотрел на Йаму и сказал: – Помоги мне с удочками, а потом я отвезу тебя на берег. Пешком ты дойдешь быстрее, чем я буду грести. Но, думаю, тебе не помешает позавтракать, прежде чем отправляться в путь.
Они причалили у громадной смоковницы в полулиге ниже по течению. В перевернутом черепашьем панцире Кафис разжег из сухого мха костер и вскипятил в котелке чай, заварив ломкие полоски коры с кустика, который рос, по его словам, среди верхних ветвей смоковницы. Когда чай стал закипать, Кафис бросил в него какие-то плоские семена, от которых напиток вспенился, и передал котелок Йаме.
Чай горчил, но уже после первого глотка Йама почувствовал, как прогревается его кровь, и выпил котелок до дна. Он сидел у огня и жевал кусок сухой рыбы, а Кафис сновал по покрытой мохом поляне, у которой они причалили. Своими длинными ногами, коротким телом, медлительными осторожными шагами рыбарь напоминал цаплю. У него были перепонки между пальцами, а крючковатые когти и хрящеватые шпоры на пятках помогали ходить по скользким переплетенным ветвям смоковниц. Он собрал какие-то семечки, лишайник, особый вид мха, добыл жирных личинок жуков из крошащейся гнилой древесины и тут же их съел, выплевывая головки.
– Все, что человеку нужно, можно найти в смоковницах, – говорил Кафис. Рыбари обрабатывали листья и из волокнистой массы пряли и ткали себе одежду. Из молодых опорных корней делали ловушки и ребра лодок, а корпус ткали из полосок коры, вымоченных в древесном соке после перегонки. Вызревающие круглый год ядра плодов смоковницы перемалывались в муку. Яд, чтобы глушить рыбу, извлекался из кожи особого вида лягушек, живущих в крошечных водоемах, собирающихся в живых вазах бромелиад. Сотни видов рыб резвились среди корней, и тысячи видов растений селились на ветвях смоковниц. Все они находили свое применение, все имели своих духов-хранителей, и каждого следовало умилостивить.
– У нас есть все, что нам надо, кроме металлов и абака, поэтому мы и торгуем с племенами суши. А в стальном – мы свободны, как рыбы, и всегда были такими. Мы никогда не поднимались над своим животным естеством, с тех пор как Хранители дали нам для жизни смоковницы, вот Болотные люди и видят в этом предлог, чтобы на нас охотиться. Но мы – древний народ, мы многое видели, и у нас хорошая память. Есть такая поговорка: все возвращается в реку, обычно так и бывает.
У Кафиса на плече была татуировка: змея, выполненная красным и черным цветом, прогнувшаяся так, что могла проглотить собственный хвост. Он коснулся кожи под рисунком когтем большого пальца и сказал:
– Даже река возвращается сама в себя.
– Что это значит?
– Разве ты не понимаешь? Куда, ты думаешь, девается река, когда падает с Края Мира? Она глотает сама себя, возвращается к истокам и обновляется. Таким создали наш мир Хранители. Мы из тех, кто был здесь с самого начала, и потому помним, как было дело. Потом все стало меняться, с каждым годом река спадает. Может, она уже не кусает собственный хвост, однако тогда я не понимаю, куда она девается теперь.
– А вы помните… ваше племя помнит Хранителей? Глаза Кафиса затянулись пленкой. В голосе его зазвучали поющие нотки:
– До Хранителей Вселенная была ледяной пустыней. Хранители принесли свет, он растопил лед и оживил заключенные там семена смоковниц. Первые люди были сотворены из древесины смоковницы, такой громадной, что она сама была целым миром, стоящим во вселенной воды и света. Но древесные люди отвернулись от Хранителей, не чтили животных и даже себя не уважали. Они так сильно разрушали великое древо, что Хранители напустили на них великий потоп. Дождь шел сорок дней и сорок ночей, вода поднялась выше корней, потом выше ветвей, пока на поверхности не остались лишь самые верхние молодые листочки, но в конце концов скрылись и они. Все сущее в мире погибло, кроме лягушки и цапли. Лягушка вцепилась зубами в последний листок, выглядывающий из вод, и стала взывать к сородичам, но услышала ее одна цапля, она склонила шею и проглотила лягушку. Хранители это видели, и лягушка начала расти в животе у цапли, она все росла и росла, покуда цапля не разорвалась надвое и оттуда появилась не лягушка и не цапля, а новое существо с признаками обоих родителей. Это был первый человек нашего племени и точно так же, как он не был ни лягушкой, ни цаплей, он не был ни мужчиной, ни женщиной. В тот же миг потоп стал отступать. Новое существо прилегло на гладкий болотистый берег и заснуло, а пока оно спало, Хранители разделили его на части и сотворили из ребер еще пятьдесят созданий – мужчин и женщин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90