Удивленные и недоверчивые крестьяне не решались попробовать его дар. Пришлось их уговаривать. После этого Родерик выслушал столько благословений, что у него уши горели. Но охота предстала перед ним уже другой стороной. Оказывается, кому-то его развлечение может принести редкий праздник...
— Отец, почему они не охотятся? — спросил Родерик своего отца, когда вечером они сели отдохнуть у камина. Правая часть дома уже полностью была обустроена. Первый этаж предоставили сэру Конраду, и в его распоряжении была спальня, кабинет и малый столовый зал. В этом-то зале и сидели отец с сыном.
— Кого ты имеешь в виду, сынок?
— Крестьян. Жителей Баттериджа. Окрестных сел тоже. Они живут рядом с лесом, но не охотятся. А почему?
Лорд Арден вздохнул и принялся объяснять.
— В Англии есть законы, сын мой. Согласно этим законам, лес и все звери принадлежат лорду — хозяину земли. Только он и имеет право убивать дичь в лесу. Он сам, или его люди, но с его разрешения.
— А почему в Египте не так?
— Там другое дело. Большая часть земли там — пустыня. Любой, кто способен выжить в пустыне, может охотится на животных, которых найдет и сумеет поймать или убить. За шкуру льва даже крестьянин может получить вознаграждение, потому что лев — хищник, опасный для людей и скота... И крокодил в нильских болотах, и даже птицы, когда они летят стаей и, сев на поле, уничтожают весь урожай... А тут зверь никогда не покидает леса. Большинство земли — это поля или луга, где пасут скот. Только волки иногда зимой нападают на стада. И дичи в Англии вовсе не столько, сколько на юге. Есть королевские леса, где даже местный барон не имеет права охотится.
— А зайцы? Я слышал, они грызут яблони и вредят огородам. Их что, тоже нельзя убивать?
— Тебе можно, — великодушно позволил сэр Конрад.
— А крестьянам?
— Ну, им нельзя.
— Почему? — настаивал справедливый Родерик.
Конрад опять вздохнул.
— Таковы в этой стране обычаи. Земледельцы должны растить хлеб, выпасать скот, трудиться на земле, а не пользоваться готовыми дарами леса. Лес — он один, а крестьян на моей земле две тысячи. Что, если все захотят убить по оленю? Даже не убить — только посмотреть на него. Если тысячи людей кинутся в лес, там не только оленей и кабанов, там ни одного дерева не останется.
Родерик с минуту подумал. Потом нашел возражение:
— Но если вообще не охотиться, зверей станет чересчур много. Им в их лесу не прокормиться. Они захотят выйти попастись на полях, а за ними и волки. Или еще какой хищник. Разве это не опасно?
— Вот потому-то каждый лорд охотится со своими людьми в своих лесах. И он может, если считает нужным, взять на охоту крестьян или кого захочет. И вознаградить их добычей. По обычаю, в Англии это делают осенью, как раз в это время. Другое дело, что такая охота иной раз похуже волчьей... Поля вытаптывают, распугивают стада. Селяне предпочитают вообще забыть о лесном зверье, лишь бы охотники не уничтожали их труд и их урожай.
— А мы? Мы же не топчем ничьих полей, правда? И не пугаем коров.
— Вас на охоте не больше десятка человек. А у баронов, случалось, по две сотни загонщиков выходило... Я еще помню, как это делали. А что, для тебя это так важно?
— Мне нравится охота, — признался Родерик. — Животных жалко, но их очень много. Мы видели с Эвальдом стадо диких свиней. Было два вепря, таких огромных, клыки как рыцарские шпоры! Всего дюжины полторы. А мы взяли трех молодых поросят. Эвальд сказал, у старых вепрей жесткое мясо.
— Верно. Но это когда есть из чего выбрать... Когда голод, бьют всех зверей, каких только можно добыть.
— Но сейчас не голод? — уточнил Родерик. — А то эти крестьяне как будто в первый раз ели зайчатину.
— Очень возможно. Некоторые лорды никому не дают войти в лес. А то, что я слышал о прежнем Ардене, вполне это подтверждает. Он не был добрым хозяином.
— Это вы об отце Роланда? — заинтересовался сын графа.
— Вот именно. Кстати, где сейчас этот твой друг? Почему он сегодня не обедал?
— В деревне. У мастера Вулиджа, корчмаря, дочка родилась! Роланда попросили крестить ее.
— Крестить? А откуда у них священник? — удивился граф.
— Монахи из Ноттингема проезжали. Они задержались на день, ради крестин. И еще вроде бы кого-то венчают... Не помню точно.
— А наш Роланд — крестный отец, значит... Гм... Его, видно, любят в деревне. Тебя, кстати, на эти крестины не пригласили?
— А я уже был там, — похвастался юный Родерик. — Я отдал Вулиджу свой нож, помнишь, мне в Сицилии подарили?
— На крестинах дарят новорожденной, а не ее отцу, — развеселился граф Арден. — Ты, сын, только представь, как малышка твоим ножом в колыбельке играть станет...
— А я ей тоже кое-что подарил, — возразил Родерик в тон. — Хайди свое ожерелье отдала. Из розовых бусинок. Гленда Вулидж — мастера Джона дочь — сказала, что оно слишком дорогое. Но они все-таки его взяли.
— Еще бы! — сэр Конрад вспомнил розовый жемчуг, мелкий, но очень милый на детской шейке, что его дочь носила несколько лет. Такой подарок стоил примерно столько, сколько вся корчма Вулиджа. Его сын слишком щедр.
Граф вздохнул в третий раз:
— Сынок, это очень хорошо — делать подарки. Но в следующий раз, когда захочешь кого-нибудь одарить, спроси у Леонсии. Или у меня, или хоть у Мак-Аллистера. Чтобы не ошибиться.
— Я ошибся? — лицо Родерика вытянулось огорченно.
— Немножко, — подтвердил граф. — Слишком дорогие подарки могут принести горе. Ты только вообрази: маленькая крестьянка гуляет на лугу с розовым жемчугом на шее! Хоть бы эти Вулиджи догадались спрятать твой дар в сундук.
— Может, догадаются, — с надеждой предположил Родерик. — Мастер Вулидж — очень рассудительный человек.
— А монахи видели твой подарок? — с интересом спросил отец.
— Видели. А один из них мне сказал, что щедрость — дар божий.
— Что дар — это, конечно, верно. Но теперь они придут в замок. Их наверняка выслали собирать пожертвования к Рождеству. И нас не минуют.
— Это что — плохо? — не понял мальчик.
— Плохо? Нет. Но на всякий случай подготовиться надо.
— А что нужно готовить?
— Предупредить людей. Чтобы лишнего не болтали. Денег я им дам, и немало, но в крепости не задержу. Переночуют, поедят вволю, а с утра дам повозку, лошадей, и пускай их везут назад в монастырь. Все равно после моего дара собирать милостыню нет смысла. По миру ходить с золотом, чтобы его всякий отнять мог, на то самый глупый монах не решится.
— Может, хоть одного оставить? — с сомнением предложил Родерик.
— А зачем? — хитро прищурился сэр Конрад.
— Я слышал, на Рождество принято служить церковные службы. Петь песни, слушать истории об Иисусе и Пресвятой Деве. Так все христиане делают! Это как закон. И нужен для этого священник. Или хоть монах.
— Чтобы рассказывать святые истории?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
— Отец, почему они не охотятся? — спросил Родерик своего отца, когда вечером они сели отдохнуть у камина. Правая часть дома уже полностью была обустроена. Первый этаж предоставили сэру Конраду, и в его распоряжении была спальня, кабинет и малый столовый зал. В этом-то зале и сидели отец с сыном.
— Кого ты имеешь в виду, сынок?
— Крестьян. Жителей Баттериджа. Окрестных сел тоже. Они живут рядом с лесом, но не охотятся. А почему?
Лорд Арден вздохнул и принялся объяснять.
— В Англии есть законы, сын мой. Согласно этим законам, лес и все звери принадлежат лорду — хозяину земли. Только он и имеет право убивать дичь в лесу. Он сам, или его люди, но с его разрешения.
— А почему в Египте не так?
— Там другое дело. Большая часть земли там — пустыня. Любой, кто способен выжить в пустыне, может охотится на животных, которых найдет и сумеет поймать или убить. За шкуру льва даже крестьянин может получить вознаграждение, потому что лев — хищник, опасный для людей и скота... И крокодил в нильских болотах, и даже птицы, когда они летят стаей и, сев на поле, уничтожают весь урожай... А тут зверь никогда не покидает леса. Большинство земли — это поля или луга, где пасут скот. Только волки иногда зимой нападают на стада. И дичи в Англии вовсе не столько, сколько на юге. Есть королевские леса, где даже местный барон не имеет права охотится.
— А зайцы? Я слышал, они грызут яблони и вредят огородам. Их что, тоже нельзя убивать?
— Тебе можно, — великодушно позволил сэр Конрад.
— А крестьянам?
— Ну, им нельзя.
— Почему? — настаивал справедливый Родерик.
Конрад опять вздохнул.
— Таковы в этой стране обычаи. Земледельцы должны растить хлеб, выпасать скот, трудиться на земле, а не пользоваться готовыми дарами леса. Лес — он один, а крестьян на моей земле две тысячи. Что, если все захотят убить по оленю? Даже не убить — только посмотреть на него. Если тысячи людей кинутся в лес, там не только оленей и кабанов, там ни одного дерева не останется.
Родерик с минуту подумал. Потом нашел возражение:
— Но если вообще не охотиться, зверей станет чересчур много. Им в их лесу не прокормиться. Они захотят выйти попастись на полях, а за ними и волки. Или еще какой хищник. Разве это не опасно?
— Вот потому-то каждый лорд охотится со своими людьми в своих лесах. И он может, если считает нужным, взять на охоту крестьян или кого захочет. И вознаградить их добычей. По обычаю, в Англии это делают осенью, как раз в это время. Другое дело, что такая охота иной раз похуже волчьей... Поля вытаптывают, распугивают стада. Селяне предпочитают вообще забыть о лесном зверье, лишь бы охотники не уничтожали их труд и их урожай.
— А мы? Мы же не топчем ничьих полей, правда? И не пугаем коров.
— Вас на охоте не больше десятка человек. А у баронов, случалось, по две сотни загонщиков выходило... Я еще помню, как это делали. А что, для тебя это так важно?
— Мне нравится охота, — признался Родерик. — Животных жалко, но их очень много. Мы видели с Эвальдом стадо диких свиней. Было два вепря, таких огромных, клыки как рыцарские шпоры! Всего дюжины полторы. А мы взяли трех молодых поросят. Эвальд сказал, у старых вепрей жесткое мясо.
— Верно. Но это когда есть из чего выбрать... Когда голод, бьют всех зверей, каких только можно добыть.
— Но сейчас не голод? — уточнил Родерик. — А то эти крестьяне как будто в первый раз ели зайчатину.
— Очень возможно. Некоторые лорды никому не дают войти в лес. А то, что я слышал о прежнем Ардене, вполне это подтверждает. Он не был добрым хозяином.
— Это вы об отце Роланда? — заинтересовался сын графа.
— Вот именно. Кстати, где сейчас этот твой друг? Почему он сегодня не обедал?
— В деревне. У мастера Вулиджа, корчмаря, дочка родилась! Роланда попросили крестить ее.
— Крестить? А откуда у них священник? — удивился граф.
— Монахи из Ноттингема проезжали. Они задержались на день, ради крестин. И еще вроде бы кого-то венчают... Не помню точно.
— А наш Роланд — крестный отец, значит... Гм... Его, видно, любят в деревне. Тебя, кстати, на эти крестины не пригласили?
— А я уже был там, — похвастался юный Родерик. — Я отдал Вулиджу свой нож, помнишь, мне в Сицилии подарили?
— На крестинах дарят новорожденной, а не ее отцу, — развеселился граф Арден. — Ты, сын, только представь, как малышка твоим ножом в колыбельке играть станет...
— А я ей тоже кое-что подарил, — возразил Родерик в тон. — Хайди свое ожерелье отдала. Из розовых бусинок. Гленда Вулидж — мастера Джона дочь — сказала, что оно слишком дорогое. Но они все-таки его взяли.
— Еще бы! — сэр Конрад вспомнил розовый жемчуг, мелкий, но очень милый на детской шейке, что его дочь носила несколько лет. Такой подарок стоил примерно столько, сколько вся корчма Вулиджа. Его сын слишком щедр.
Граф вздохнул в третий раз:
— Сынок, это очень хорошо — делать подарки. Но в следующий раз, когда захочешь кого-нибудь одарить, спроси у Леонсии. Или у меня, или хоть у Мак-Аллистера. Чтобы не ошибиться.
— Я ошибся? — лицо Родерика вытянулось огорченно.
— Немножко, — подтвердил граф. — Слишком дорогие подарки могут принести горе. Ты только вообрази: маленькая крестьянка гуляет на лугу с розовым жемчугом на шее! Хоть бы эти Вулиджи догадались спрятать твой дар в сундук.
— Может, догадаются, — с надеждой предположил Родерик. — Мастер Вулидж — очень рассудительный человек.
— А монахи видели твой подарок? — с интересом спросил отец.
— Видели. А один из них мне сказал, что щедрость — дар божий.
— Что дар — это, конечно, верно. Но теперь они придут в замок. Их наверняка выслали собирать пожертвования к Рождеству. И нас не минуют.
— Это что — плохо? — не понял мальчик.
— Плохо? Нет. Но на всякий случай подготовиться надо.
— А что нужно готовить?
— Предупредить людей. Чтобы лишнего не болтали. Денег я им дам, и немало, но в крепости не задержу. Переночуют, поедят вволю, а с утра дам повозку, лошадей, и пускай их везут назад в монастырь. Все равно после моего дара собирать милостыню нет смысла. По миру ходить с золотом, чтобы его всякий отнять мог, на то самый глупый монах не решится.
— Может, хоть одного оставить? — с сомнением предложил Родерик.
— А зачем? — хитро прищурился сэр Конрад.
— Я слышал, на Рождество принято служить церковные службы. Петь песни, слушать истории об Иисусе и Пресвятой Деве. Так все христиане делают! Это как закон. И нужен для этого священник. Или хоть монах.
— Чтобы рассказывать святые истории?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110