Один управлюсь, — довольно резко отозвался Силин.
— Ну, как хочешь, — пожал плечами прораб.
Примерно через полчаса после этого Паршин, Шалим и рыжеусый Мирон куда-то уехали на машине прораба. Силин пришёл за раствором, но спрашивать у хмурого Шпона, занявшего его место у бетономешалки, ничего не стал. Вернулись все трое к самому ужину, подавленные и мрачные.
— Все, похоронили Димку, — сказал Шалим, заходя в вагончик. При этом он покосился на взрывного Шпона, тот передёрнулся всем телом, но промолчал. К удивлению Нумизмата, бригадир достал из сумки три бутылки водки, сказав при этом:
— Ну что, помянем пацана, пусть московская земля будет ему пухом.
Пить Силину не хотелось, но он знал, насколько болезненно подозрительны простые работяги к таким, как он, трезвенникам.
— А что вы так долго? — спросил рыжего кто-то из рабочих после поминовения.
— В ментовку опять заезжали, — пояснил бригадир, морщась, — так и хотят нам это дело пришить. Все интересовались, не держал ли на Димку кто зла, не было ли в тот вечер в общежитии драк. Эти придурки в нашей комнате даже шмон навели. Все следы крови искали.
Возмущению работяг не было предела. Наконец взорвался и Шпон.
— А может, у меня там тысяча баксов лежит, какое они имеют право! — заорал он.
— Откуда у тебя, голодранца, тысяча баксов? — окрысился Шалим. — А право они имеют. Прописки у нас нет, регистрации тоже. Да не возбухай ты! Присматривали мы там, чтобы никто из них ничего не стырил.
В этот момент в вагончике появился прораб.
— Васильич, помянешь Димку? — спросил бригадир, поднимая бутылку с остатками водки.
— Нет, я же за рулём. Насчёт переезда решили что?
— Пока с парнями не говорил.
— В общем так, мужики! В сроки мы явно не успеваем, есть предложение распроститься с общагой и переехать на эту неделю сюда. Работать будем не по часам, а по необходимости. Питание четырехразовое. Ну, как вам такая идея?
— А из общаги нас все равно пнут, сегодня уже комендант подходил, — меланхолично заметил рыжий.
— Куды ж деваться-то. Гроши нужны, працать буде як тэ робы в Египте, — за всех отозвался Мирон.
— Ну хорошо, сейчас приедет грузовик, Шпон, ну и… Сергунчик! Сьездите за вещами. — Прораб обернулся к Силину: — Ну, а ты как, Дмитрич, на все это смотришь?
— Да никаких проблем. Сейчас только позвоню своей.
Пока Паршин раздавал во дворе последние указания, Силин в его кабинете воспользовался телефоном:
— Надя! Здравствуйте, это Михаил. Я больше не приду, можете сдавать комнату другим.
— Хорошо, — по дрогнувшему голосу женщины Михаил понял, что она огорчена. — Спасибо, что позвонили.
— Всего хорошего, до свидания.
Последние слова слышал и подошедший прораб.
— Как ты с ней вежливо. Строгая, что ли, супруга? — спросил Паршин.
— Да она мне не жена, так, сожительница, — невозмутимо отозвался Михаил и, чтобы пресечь все разговоры о личной жизни, быстро покинул сторожку.
И потекли для него дни, как в той песне: «на бои похожие». Каждый из них был и бесконечен, и краток, как мгновение. В шесть утра рабочие уже вставали, в семь, после кружки крепкого, как хина, чая вовсю трудились, в девять привозили завтрак. Особых разносолов не было, это отметил даже неприхотливый в еде Силин.
— Из заводской столовой, что ли, жратву возят? — спросил он как-то за ужином.
— Вот именно, с мебельной фабрики. Одно и то же полгода, в глотку уже не лезет, — пробурчал штатный ворчун Шпон.
— Эх, а я два года назад у одной актрисы ремонт делал, вот она нас кормила! — вздохнул Сергунчик. — Пельмени, салаты, отбивные. А на отвальную и бутерброды с чёрной икрой не пожалела. Мы ей квартиру как игрушку отделали.
— Что за актриса-то?
— Да не помню я фамилии, Людой зовут. В кино часто снимается, в театр нам билеты давала, мужики-то пошли, а я нет.
— Нажрался поди? — зыркнул глазами в его сторону бригадир.
Сергунчик только глаза виновато отвёл. Работник он был безупречный, но по части выпивки слаб на удивление.
— А, это всегда так. Чем богаче, тем к нам, работягам, хуже относятся. А уж скупые!..
Разговор перекинулся на «мадам» Балашову, и Силин задал вопрос, давно вертевшийся у него на языке.
— Вы все «мадам» да «мадам». А мужик её что же, не приезжает?
— Ни разу не был! — почти хором ответили строители.
Силин опешил:
— Что, вообще?
— Даже не знаем, какой он, — подтвердил бригадир. — Всем строительством жена руководит. А он только оплачивает её закидоны.
Нумизмат испытал лёгкий шок. Надежда приблизиться к Балашову снова оказалась призрачным миражом.
В два привозили обед, в шесть ужин, обещанный второй ужин оказался сухим пайком: хлеб, масло, колбаса. Мужики ругались, часто вспоминали домашние галушки, вареники со сметаной. Это немножко смешило Силина. Из всей бригады лишь один Мирон оказался самым настоящим, коренным хохлом. Остальные — русские, мордвин, чуваш, даже татарин, Ренат. Но все они поголовно были женаты на хохлушках, и домашний борщ, горилку и сало поминали родными блюдами.
Заканчивали работать поздно: когда в десять часов вечера, а когда и за полночь. Все зависело от усталости, только она служила уважительной причиной для отбоя. Дело продвигалось быстро, но ощущение того, что они не успевают, преследовало всех. Силин за короткое время сумел завоевать в бригаде довольно крепкие позиции. Все оценили его мастерство и профессионализм. Паршин с удивлением заметил, что, где бы новичок ни работал, одежда его оставалась чистой, без пятен красок и раствора.
Обращались к Силину довольно своеобразно, переделав отчество в имя: Михалыч. Единственный, кто волновал Нумизмата своим поведением, был Шпон. От былой весёлости и доброжелательности парня не осталось и следа. И почему-то особенно он не был расположен именно к новичку.
— А за что его Шпоном прозвали? — спросил Нумизмат как-то у бригадира, в очередной раз поругавшегося с черноглазым парнем.
— Да вечно лезет куда не надо! В каждой дырке затычка! — Шалим махнул рукой. — Одно слово — Шпон!
Дня два Силин поведение парня относил за счёт того, что он, Нумизмат, занял его место. Теперь уже Шпон, а не Силин заведовал бетономешалкой, подносил раствор, варил чай — словом, выполнял работу покойного Димки. Но все оказалось гораздо хуже, чем он предполагал.
В тот вечер Силин дольше обычного задержался на чердаке, там планировалось разместить биллиардную, и Михаил оббивал её дубовыми рейками. Он подошёл к дверям спальни, когда мужики уже выключили свет, но ещё не спали, переговаривались в темноте.
— Да ладно тебе, такую чушь порешь! За такое не убивают!
Судя по голосу, это был бригадир. Силин уже потянулся к ручке двери, но яростный голос Шпона заставил его замереть на месте:
— А я говорю, что это он убил Димку! Следователь ясно сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— Ну, как хочешь, — пожал плечами прораб.
Примерно через полчаса после этого Паршин, Шалим и рыжеусый Мирон куда-то уехали на машине прораба. Силин пришёл за раствором, но спрашивать у хмурого Шпона, занявшего его место у бетономешалки, ничего не стал. Вернулись все трое к самому ужину, подавленные и мрачные.
— Все, похоронили Димку, — сказал Шалим, заходя в вагончик. При этом он покосился на взрывного Шпона, тот передёрнулся всем телом, но промолчал. К удивлению Нумизмата, бригадир достал из сумки три бутылки водки, сказав при этом:
— Ну что, помянем пацана, пусть московская земля будет ему пухом.
Пить Силину не хотелось, но он знал, насколько болезненно подозрительны простые работяги к таким, как он, трезвенникам.
— А что вы так долго? — спросил рыжего кто-то из рабочих после поминовения.
— В ментовку опять заезжали, — пояснил бригадир, морщась, — так и хотят нам это дело пришить. Все интересовались, не держал ли на Димку кто зла, не было ли в тот вечер в общежитии драк. Эти придурки в нашей комнате даже шмон навели. Все следы крови искали.
Возмущению работяг не было предела. Наконец взорвался и Шпон.
— А может, у меня там тысяча баксов лежит, какое они имеют право! — заорал он.
— Откуда у тебя, голодранца, тысяча баксов? — окрысился Шалим. — А право они имеют. Прописки у нас нет, регистрации тоже. Да не возбухай ты! Присматривали мы там, чтобы никто из них ничего не стырил.
В этот момент в вагончике появился прораб.
— Васильич, помянешь Димку? — спросил бригадир, поднимая бутылку с остатками водки.
— Нет, я же за рулём. Насчёт переезда решили что?
— Пока с парнями не говорил.
— В общем так, мужики! В сроки мы явно не успеваем, есть предложение распроститься с общагой и переехать на эту неделю сюда. Работать будем не по часам, а по необходимости. Питание четырехразовое. Ну, как вам такая идея?
— А из общаги нас все равно пнут, сегодня уже комендант подходил, — меланхолично заметил рыжий.
— Куды ж деваться-то. Гроши нужны, працать буде як тэ робы в Египте, — за всех отозвался Мирон.
— Ну хорошо, сейчас приедет грузовик, Шпон, ну и… Сергунчик! Сьездите за вещами. — Прораб обернулся к Силину: — Ну, а ты как, Дмитрич, на все это смотришь?
— Да никаких проблем. Сейчас только позвоню своей.
Пока Паршин раздавал во дворе последние указания, Силин в его кабинете воспользовался телефоном:
— Надя! Здравствуйте, это Михаил. Я больше не приду, можете сдавать комнату другим.
— Хорошо, — по дрогнувшему голосу женщины Михаил понял, что она огорчена. — Спасибо, что позвонили.
— Всего хорошего, до свидания.
Последние слова слышал и подошедший прораб.
— Как ты с ней вежливо. Строгая, что ли, супруга? — спросил Паршин.
— Да она мне не жена, так, сожительница, — невозмутимо отозвался Михаил и, чтобы пресечь все разговоры о личной жизни, быстро покинул сторожку.
И потекли для него дни, как в той песне: «на бои похожие». Каждый из них был и бесконечен, и краток, как мгновение. В шесть утра рабочие уже вставали, в семь, после кружки крепкого, как хина, чая вовсю трудились, в девять привозили завтрак. Особых разносолов не было, это отметил даже неприхотливый в еде Силин.
— Из заводской столовой, что ли, жратву возят? — спросил он как-то за ужином.
— Вот именно, с мебельной фабрики. Одно и то же полгода, в глотку уже не лезет, — пробурчал штатный ворчун Шпон.
— Эх, а я два года назад у одной актрисы ремонт делал, вот она нас кормила! — вздохнул Сергунчик. — Пельмени, салаты, отбивные. А на отвальную и бутерброды с чёрной икрой не пожалела. Мы ей квартиру как игрушку отделали.
— Что за актриса-то?
— Да не помню я фамилии, Людой зовут. В кино часто снимается, в театр нам билеты давала, мужики-то пошли, а я нет.
— Нажрался поди? — зыркнул глазами в его сторону бригадир.
Сергунчик только глаза виновато отвёл. Работник он был безупречный, но по части выпивки слаб на удивление.
— А, это всегда так. Чем богаче, тем к нам, работягам, хуже относятся. А уж скупые!..
Разговор перекинулся на «мадам» Балашову, и Силин задал вопрос, давно вертевшийся у него на языке.
— Вы все «мадам» да «мадам». А мужик её что же, не приезжает?
— Ни разу не был! — почти хором ответили строители.
Силин опешил:
— Что, вообще?
— Даже не знаем, какой он, — подтвердил бригадир. — Всем строительством жена руководит. А он только оплачивает её закидоны.
Нумизмат испытал лёгкий шок. Надежда приблизиться к Балашову снова оказалась призрачным миражом.
В два привозили обед, в шесть ужин, обещанный второй ужин оказался сухим пайком: хлеб, масло, колбаса. Мужики ругались, часто вспоминали домашние галушки, вареники со сметаной. Это немножко смешило Силина. Из всей бригады лишь один Мирон оказался самым настоящим, коренным хохлом. Остальные — русские, мордвин, чуваш, даже татарин, Ренат. Но все они поголовно были женаты на хохлушках, и домашний борщ, горилку и сало поминали родными блюдами.
Заканчивали работать поздно: когда в десять часов вечера, а когда и за полночь. Все зависело от усталости, только она служила уважительной причиной для отбоя. Дело продвигалось быстро, но ощущение того, что они не успевают, преследовало всех. Силин за короткое время сумел завоевать в бригаде довольно крепкие позиции. Все оценили его мастерство и профессионализм. Паршин с удивлением заметил, что, где бы новичок ни работал, одежда его оставалась чистой, без пятен красок и раствора.
Обращались к Силину довольно своеобразно, переделав отчество в имя: Михалыч. Единственный, кто волновал Нумизмата своим поведением, был Шпон. От былой весёлости и доброжелательности парня не осталось и следа. И почему-то особенно он не был расположен именно к новичку.
— А за что его Шпоном прозвали? — спросил Нумизмат как-то у бригадира, в очередной раз поругавшегося с черноглазым парнем.
— Да вечно лезет куда не надо! В каждой дырке затычка! — Шалим махнул рукой. — Одно слово — Шпон!
Дня два Силин поведение парня относил за счёт того, что он, Нумизмат, занял его место. Теперь уже Шпон, а не Силин заведовал бетономешалкой, подносил раствор, варил чай — словом, выполнял работу покойного Димки. Но все оказалось гораздо хуже, чем он предполагал.
В тот вечер Силин дольше обычного задержался на чердаке, там планировалось разместить биллиардную, и Михаил оббивал её дубовыми рейками. Он подошёл к дверям спальни, когда мужики уже выключили свет, но ещё не спали, переговаривались в темноте.
— Да ладно тебе, такую чушь порешь! За такое не убивают!
Судя по голосу, это был бригадир. Силин уже потянулся к ручке двери, но яростный голос Шпона заставил его замереть на месте:
— А я говорю, что это он убил Димку! Следователь ясно сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116