Я поднялся и снова двинулся в путь. Должно быть, мне потребовалось около часа, прежде чем добрался наконец до площади. Террасы кафе, только что политые водой, укрывались в тени платанов. Я зашел в первое же, что попалось мне на пути. Вот там-то, должно быть, из-за усталости я окончательно перестал понимать, что за история со мной приключилась, и мне вдруг показалось, будто у меня ни за что не хватит сил жить дальше. Правда, длилось это недолго. Стоило мне закрыть глаза, а потом снова открыть их, как все сразу прошло. Официант, весь в белом, с салфеткой через руку, спросил, что бы я желал выпить. Я ответил: кофе. Нет, я не умер от любви к Женщине Гибралтарского матроса.
– Со льдом?
– Не знаю.
– Вам нехорошо?
– Нет, хорошо, просто устал.
– Тогда, наверное, лучше горячий.
– Ладно, горячий, – согласился я.
Он ушел. По отношению к морю площадь была самой высокой точкой города. Он расстилался передо мной вплоть до торгового порта, а чуть подальше, справа от него, виднелась пристань, где причаливали яхты. Там стоял и «Гибралтар», он был самым большим среди всех прочих яхт и сразу бросался в глаза. Интересно, она еще спит или уже проснулась и задает себе вопрос: куда же это я мог исчезнуть? А может, поди знай, там, на борту, уже объявился этот Гибралтарский матрос? Вернулся официант с кофе.
– Не хотите что-нибудь перекусить?
Я не чувствовал голода. Он заметил, что я смотрю на порт, в ту сторону, где швартовались яхты. Было время обеда, когда в кафе мало посетителей, так что он мог немного поболтать.
– Сегодня утром здесь пришвартовался «Гибралтар», – сообщил он.
Должно быть, я даже слегка вздрогнул, но официант ничего не заметил, тоже глядел на порт. Его явно интересовали корабли.
– Вы его знаете?
– Не так уж много тридцатишестиметровых яхт, а эта одна из последних, так что кто ж ее не знает.
Я залпом проглотил обжигающий кофе. Он оказался вполне сносным. Я любил кофе. И уже немало выпил его утром. На площади было одностороннее движение, и грузовики огибали ее непрерывным потоком. Железные опилки сверкали на солнце. Около меня остановился торговец-араб. Он продавал открытки вполне невинного свойства, с видами города. Я купил у него одну. Вытащил из кармана карандаш и написал справа адрес Жаклин, иначе говоря, свой собственный. Я пообещал себе, что сделаю это прежде, чем покинуть Европу. Пока я писал, взгляд мой упал на руки. С Рокки я ни разу не сменил одежды за неимением последней, и у меня не было ни времени, ни потребности слишком часто мыться. Стоя подле меня, официант глядел на порт. Я был ему глубоко безразличен. Но в этот час дня официанты кафе обычно не знают, куда себя девать, и пользуются временным бездельем, чтобы поболтать с клиентами.
– Там живет одна женщина, – проговорил он. – Совершает кругосветное путешествие.
– Это что, прямо так, без остановки вокруг света, что ли?
– Говорят, будто она кого-то ищет. Но чего только не говорят…
– Да, что правда, то правда… Чего только не говорят…
– Вот что точно, так это, что она богата, как Крез. Так что надо же ей чем-то себя занять.
Появился одинокий посетитель и позвал его. Я все пытался придумать, что бы такое написать Жаклин. Но ничего не приходило в голову. Руки у меня были грязные. Я вывел: думаю о тебе. Потом порвал открытку. Пришвартованные яхты покачивались на волнах. Мимо террасы проходили женщины – праздные дамочки, пара-тройка шлюх, высматривающих одиноких и незанятых мужчин. Все они вновь возвращали мои мысли к ней, той, что все еще спала у меня в каюте. Я вспоминал, как она спала, с каким-то бесстыдством. Когда я представлял себе ее слишком явственно, у меня сразу начинало ломить все тело.
Вернулся официант и снова встал около меня. Я заказал мятный ликер со льдом. Мне хотелось заморозить себя до самых внутренностей. Чтобы не испытывать больше боли. И выпил его залпом. Но и мятный ликер тоже вернул меня к ней. Я попытался восстановить в памяти свои флорентийские мятные ликеры, которые занимали меня целиком и которые я в одиночестве выводил наружу вместе с потом, но все было тщетно. Этот ликер был совсем другим, у него был какой-то изнуряющий привкус. Я уже больше не помнил ни жары, ни своего одиночества в эту жару в течение тех пяти дней, что она длилась. Я превратился в человека без воспоминаний. Мне было так же трудно восстановить в памяти Жаклин, как и вкус тех флорентийских мятных ликеров, я уже не помнил ни ее лица, ни ее голоса. А ведь прошло всего шесть дней, как мы расстались.
Должно быть, я просидел в кафе довольно долго. Оно потихоньку заполнялось только что отобедавшими людьми. Официант больше со мной не разговаривал, теперь у него было дел по горло. На террасе уже не осталось ни одного свободного места. Он подошел ко мне и вежливо дал понять, что мне надо бы покинуть заведение.
– С вас сто франков, – проговорил он. – Вы уж извините.
Я вынул бумажник. В нем было все, чем я владел, все сбережения недавней жизни, которая длилась восемь лет и о которой у меня не осталось никаких воспоминаний. Положил на стол стофранковую бумажку и сказал официанту, что хотел бы остаться здесь еще немножко.
– Тогда вам придется что-нибудь заказать.
Я заказал еще кофе. Он тут же принес мне его и сообщил, что теперь с меня причитается сто тридцать пять франков. Я протянул тысячефранковую купюру. У него не оказалось сдачи, и он пошел разменять деньги. Так я выиграл еще минут десять. Выпил кофе. Он обжег мне рот, как аромат ее волос. Вернулся официант со сдачей. Я наконец-то решился уйти. Снова принялся мерить шагами город. Кажется, теперь я чувствовал себя чуть меньше усталым, зато от выпитого кофе так колотилось сердце, что я мог идти только очень медленно. Рестораны пустели. Ветер утих, и жара ощущалась куда сильнее, чем утром. А я все шел и шел. Вскоре до меня донесся бой курантов – два часа. Конечно, я был голоден, но мне и в голову не приходило поесть. У меня хватало других забот, я не знал, вернусь ли на яхту, дам ли ей уплыть без меня. Нашел скверик. Свободную лавочку в тени платана. Уселся и заснул. Проспал, наверное, с полчаса. А когда проснулся, счастье по-прежнему наполняло меня ужасом, и я так и не знал, вернусь ли снова на яхту. Однако, так ничего и не решив, все-таки встал и принялся искать бульвар, по которому сюда пришел. Это отняло у меня какое-то время. Он был все такой же утомительный, перерезанный красными светофорами и пешеходными дорожками, с неспокойной сплошной лентой поднимавшихся из порта грузовиков. Все так же не спеша, тем же самым путем, что и утром, я выбрался на набережную. «Гибралтар» был на месте, весь освещенный солнцем, на палубах ни души. Заправлялись мазутом. Бруно был дежурным. Он подошел ко мне.
– Ты должен вернуться на яхту, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
– Со льдом?
– Не знаю.
– Вам нехорошо?
– Нет, хорошо, просто устал.
– Тогда, наверное, лучше горячий.
– Ладно, горячий, – согласился я.
Он ушел. По отношению к морю площадь была самой высокой точкой города. Он расстилался передо мной вплоть до торгового порта, а чуть подальше, справа от него, виднелась пристань, где причаливали яхты. Там стоял и «Гибралтар», он был самым большим среди всех прочих яхт и сразу бросался в глаза. Интересно, она еще спит или уже проснулась и задает себе вопрос: куда же это я мог исчезнуть? А может, поди знай, там, на борту, уже объявился этот Гибралтарский матрос? Вернулся официант с кофе.
– Не хотите что-нибудь перекусить?
Я не чувствовал голода. Он заметил, что я смотрю на порт, в ту сторону, где швартовались яхты. Было время обеда, когда в кафе мало посетителей, так что он мог немного поболтать.
– Сегодня утром здесь пришвартовался «Гибралтар», – сообщил он.
Должно быть, я даже слегка вздрогнул, но официант ничего не заметил, тоже глядел на порт. Его явно интересовали корабли.
– Вы его знаете?
– Не так уж много тридцатишестиметровых яхт, а эта одна из последних, так что кто ж ее не знает.
Я залпом проглотил обжигающий кофе. Он оказался вполне сносным. Я любил кофе. И уже немало выпил его утром. На площади было одностороннее движение, и грузовики огибали ее непрерывным потоком. Железные опилки сверкали на солнце. Около меня остановился торговец-араб. Он продавал открытки вполне невинного свойства, с видами города. Я купил у него одну. Вытащил из кармана карандаш и написал справа адрес Жаклин, иначе говоря, свой собственный. Я пообещал себе, что сделаю это прежде, чем покинуть Европу. Пока я писал, взгляд мой упал на руки. С Рокки я ни разу не сменил одежды за неимением последней, и у меня не было ни времени, ни потребности слишком часто мыться. Стоя подле меня, официант глядел на порт. Я был ему глубоко безразличен. Но в этот час дня официанты кафе обычно не знают, куда себя девать, и пользуются временным бездельем, чтобы поболтать с клиентами.
– Там живет одна женщина, – проговорил он. – Совершает кругосветное путешествие.
– Это что, прямо так, без остановки вокруг света, что ли?
– Говорят, будто она кого-то ищет. Но чего только не говорят…
– Да, что правда, то правда… Чего только не говорят…
– Вот что точно, так это, что она богата, как Крез. Так что надо же ей чем-то себя занять.
Появился одинокий посетитель и позвал его. Я все пытался придумать, что бы такое написать Жаклин. Но ничего не приходило в голову. Руки у меня были грязные. Я вывел: думаю о тебе. Потом порвал открытку. Пришвартованные яхты покачивались на волнах. Мимо террасы проходили женщины – праздные дамочки, пара-тройка шлюх, высматривающих одиноких и незанятых мужчин. Все они вновь возвращали мои мысли к ней, той, что все еще спала у меня в каюте. Я вспоминал, как она спала, с каким-то бесстыдством. Когда я представлял себе ее слишком явственно, у меня сразу начинало ломить все тело.
Вернулся официант и снова встал около меня. Я заказал мятный ликер со льдом. Мне хотелось заморозить себя до самых внутренностей. Чтобы не испытывать больше боли. И выпил его залпом. Но и мятный ликер тоже вернул меня к ней. Я попытался восстановить в памяти свои флорентийские мятные ликеры, которые занимали меня целиком и которые я в одиночестве выводил наружу вместе с потом, но все было тщетно. Этот ликер был совсем другим, у него был какой-то изнуряющий привкус. Я уже больше не помнил ни жары, ни своего одиночества в эту жару в течение тех пяти дней, что она длилась. Я превратился в человека без воспоминаний. Мне было так же трудно восстановить в памяти Жаклин, как и вкус тех флорентийских мятных ликеров, я уже не помнил ни ее лица, ни ее голоса. А ведь прошло всего шесть дней, как мы расстались.
Должно быть, я просидел в кафе довольно долго. Оно потихоньку заполнялось только что отобедавшими людьми. Официант больше со мной не разговаривал, теперь у него было дел по горло. На террасе уже не осталось ни одного свободного места. Он подошел ко мне и вежливо дал понять, что мне надо бы покинуть заведение.
– С вас сто франков, – проговорил он. – Вы уж извините.
Я вынул бумажник. В нем было все, чем я владел, все сбережения недавней жизни, которая длилась восемь лет и о которой у меня не осталось никаких воспоминаний. Положил на стол стофранковую бумажку и сказал официанту, что хотел бы остаться здесь еще немножко.
– Тогда вам придется что-нибудь заказать.
Я заказал еще кофе. Он тут же принес мне его и сообщил, что теперь с меня причитается сто тридцать пять франков. Я протянул тысячефранковую купюру. У него не оказалось сдачи, и он пошел разменять деньги. Так я выиграл еще минут десять. Выпил кофе. Он обжег мне рот, как аромат ее волос. Вернулся официант со сдачей. Я наконец-то решился уйти. Снова принялся мерить шагами город. Кажется, теперь я чувствовал себя чуть меньше усталым, зато от выпитого кофе так колотилось сердце, что я мог идти только очень медленно. Рестораны пустели. Ветер утих, и жара ощущалась куда сильнее, чем утром. А я все шел и шел. Вскоре до меня донесся бой курантов – два часа. Конечно, я был голоден, но мне и в голову не приходило поесть. У меня хватало других забот, я не знал, вернусь ли на яхту, дам ли ей уплыть без меня. Нашел скверик. Свободную лавочку в тени платана. Уселся и заснул. Проспал, наверное, с полчаса. А когда проснулся, счастье по-прежнему наполняло меня ужасом, и я так и не знал, вернусь ли снова на яхту. Однако, так ничего и не решив, все-таки встал и принялся искать бульвар, по которому сюда пришел. Это отняло у меня какое-то время. Он был все такой же утомительный, перерезанный красными светофорами и пешеходными дорожками, с неспокойной сплошной лентой поднимавшихся из порта грузовиков. Все так же не спеша, тем же самым путем, что и утром, я выбрался на набережную. «Гибралтар» был на месте, весь освещенный солнцем, на палубах ни души. Заправлялись мазутом. Бруно был дежурным. Он подошел ко мне.
– Ты должен вернуться на яхту, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97