Анна позаботилась захватить с собой достаточное количество бутылок итальянского вина, чтобы ужин затянулся далеко за полночь и никто по-настоящему не удивился истории, поведанной нам другом Луи.
Вот она, эта история. Он рассказал нам ее часов около двух ночи, полушепотом – полиция рыщет повсюду, пояснил он, – так, будто пересказывал какой-то мистический народный эпос, уже изрядно напившись под монотонный аккомпанемент исполненных героической печали песнопений Атокары.
Есть в Абомее, столице Дагомеи, древнем обиталище наших дагомейских царей, которых принято считать кровожадными и – как вы, конечно, помните – самый величайший из которых оказался, увы, последним, я имею в виду Беханзина, Око Мира, заслужившего, чтобы без промедления написали наконец его правдивую биографию и оправдали перед историей, так вот, есть в Абомее один Белый Господин. Этот Белый Господин, судя по описаниям Луи и его истории – вот уже два года он мне ею все уши прожужжал, – как две капли воды похож, насколько два человека вообще могут быть похожи друг на друга, я бы даже сказал, просто вылитая копия другого Белого Господина, который интересует вас, мадам, и поискам которого вы посвятили свою жизнь. Остальные белые в нашей колонии обычно называют его сволочью или подонком, а иной раз еще сутенером – не знаю, так ли оскорбительно это последнее прозвище, как и все прочие, но Луи утверждает, будто это даже еще почище. Еще белые говорят о нем, будто он позор всей колонии, но лично я никак не возьму в толк, почему это один белый из всего этого, прошу прощения, как говорит Луи, борделя должен отдуваться за всех остальных. Но вот чем этот господин и вправду отличается от других, так это тем, что его разыскивает вся белая полиция Порто-Ново, и Котону, и всех городов, где она есть – за исключением Абомеи, где, повторяю, этот Белый Господин и нашел себе пристанище и где, вы уж извините, как говорит Луи, у полиции кишка тонка, – я хочу сказать, ведь там, где есть белая полиция, черная полиция – потому что она черная, – не имеет права разыскивать белых преступников. Я вам сразу сказал, что этого господина разыскивает белая полиция, потому что, насколько я смог раскинуть своими слабыми мозгами, пусть они у меня и не очень хорошо работают, именно в этом-то и состоит самая главная особенность того другого господина, чьи поиски, и уже давно, стали вашим излюбленным времяпрепровождением. Я имею в виду, вы уж простите великодушно, этого господина Гибралтарского матроса.
Обвинений, предъявляемых этому господину Гибралтарскому матросу, много, и они самого разного свойства. Да, среди них всевозможные злодеяния, грабежи и, вы уж извините меня, мадам, что мне приходится брать на себя смелость использовать при вас такие непотребные выражения, но что поделаешь, я ведь должен сказать вам всю правду, еще и изнасилования тоже. Насчет этих последних обвинений я хочу сказать, якобы он насиловал женщин, сразу же спешу пояснить, что здесь есть одна тонкость, которой никак не хотят понять белые: у нас в Дагомее это преступление, скажем так, довольно относительное. Особенно если речь идет о господине Гибралтарском матросе, ведь он у нас здесь такой знаменитый человек, мы все его так глубоко почитаем, а раз мы, то, стало быть, и наши жены и дочки, которые, что поделаешь, все еще тоскуют по старым временам, когда у нас в Дагомее любовью занимались, как дышали, и стар и млад, в любое время дня, в любой позе и без всяких там судей или понятых, следящих, по закону все это делается или нет.
Вот для меня, к примеру, прямо скажу, свести знакомство с господином Гибралтарским матросом было очень даже большой честью. Сам-то я, может, вы этого и не знаете, родился в Абомее, жена моя живет там почти весь год, да и сам я частенько туда наведываюсь, надо же время от времени насладиться радостями супружеской жизни. Такие путешествия вполне позволяет мне моя профессия школьного учителя, которая не из тех занятий, что не оставляет вам времени для досуга. Благодаря этому обстоятельству мне и выпала большая радость и великая честь познакомиться с господином Гибралтарским матросом и даже наслаждаться с ним порой откровенными беседами самого дружеского свойства.
Правда, мы, дагомейцы, обычно не называем этого господина Гибралтарским матросом. А все потому, что, кроме Луи да меня самого, узнавшего об этом благодаря Луи, никто здесь больше не знает, что именно это и есть его истинное предназначение, настоящее имя, я хочу сказать, то, какое дали ему вы, для кого он, как говорится, дороже всех земных почестей и любых золотых ожерелий. Мы, дагомейцы, знаем его под смиренным именем Жеже. Я имею в виду именно Жеже, а не, прошу прощения, вы ведь могли бы и спутать, Гле-Гле или Ока Акулы, прославленного отца царя Беханзина.
Описать Жеже, прощу прощения, господина Гибралтарского матроса, мне было бы несколько затруднительно. Будучи, как вы изволили заметить, негром, я по причинам расового толка в некотором смысле неспособен чувствовать физиономические различия белых людей. Настолько путаю их друг с другом, что, встретив однажды господина нашего генерал-губернатора, возьми да и скажи ему: как дела, старина, спутав его, это случилось еще в самом начале нашего знакомства, с присутствующим здесь нашим общим другом Луи. Сами понимаете, такая ошибка могла мне дорого обойтись. И все-таки, если уж на то пошло, мне кажется, я мог бы сказать, нет, я ничего не утверждаю, просто так, к слову, по-моему, господин Гибралтарский матрос чуть-чуть похож на господина Эпаминондаса. Трудности, какие я испытываю, стараясь описать вам его лицо, усугубляются еще и тем обстоятельством, что господин Гибралтарский матрос носит пробковый шлем и темные очки и я ни разу не встречал его на улицах Абомеи без этих защитных приспособлений, без которых не может обойтись ни один белый человек в нашей Дагомейской колонии, ведь она, как вам известно, расположена совсем близко к экватору. Тем не менее могу сказать вам, что наши женщины, вы уж извините меня, мадам, если я подвергаю жестоким испытаниям ваши нежные чувства, но наши женщины говорят, будто глаза у него синего цвета. Одни утверждают – мне поневоле пришлось навести справки на этот счет, чтобы как можно точнее рассказать потом об этом вам, – что они голубые, как подернутое лазурью утреннее небо, другие – будто они синие, словно окутанные закатным туманом высокогорные озера Атокары. Но, по правде сказать, сквозь темные очки много не разглядишь, так что лично я насчет цвета его глаз ничего определенного сказать вам не могу. Стало быть, раз уж вы сюда приплыли, придется вам основываться на этих тонких наблюдениях весьма поэтического свойства. Что же касается меня, одно могу сказать, что черты лица вокруг черных очков, которые были у него вполне нормальные и изготовлены по всей форме, тоже распределялись совершенно симметрично, а волосы – из-за шлема я, прошу прощения, ничего не могу утверждать совсем уж наверняка, – похоже, довольно равномерно покрывали всю поверхность головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Вот она, эта история. Он рассказал нам ее часов около двух ночи, полушепотом – полиция рыщет повсюду, пояснил он, – так, будто пересказывал какой-то мистический народный эпос, уже изрядно напившись под монотонный аккомпанемент исполненных героической печали песнопений Атокары.
Есть в Абомее, столице Дагомеи, древнем обиталище наших дагомейских царей, которых принято считать кровожадными и – как вы, конечно, помните – самый величайший из которых оказался, увы, последним, я имею в виду Беханзина, Око Мира, заслужившего, чтобы без промедления написали наконец его правдивую биографию и оправдали перед историей, так вот, есть в Абомее один Белый Господин. Этот Белый Господин, судя по описаниям Луи и его истории – вот уже два года он мне ею все уши прожужжал, – как две капли воды похож, насколько два человека вообще могут быть похожи друг на друга, я бы даже сказал, просто вылитая копия другого Белого Господина, который интересует вас, мадам, и поискам которого вы посвятили свою жизнь. Остальные белые в нашей колонии обычно называют его сволочью или подонком, а иной раз еще сутенером – не знаю, так ли оскорбительно это последнее прозвище, как и все прочие, но Луи утверждает, будто это даже еще почище. Еще белые говорят о нем, будто он позор всей колонии, но лично я никак не возьму в толк, почему это один белый из всего этого, прошу прощения, как говорит Луи, борделя должен отдуваться за всех остальных. Но вот чем этот господин и вправду отличается от других, так это тем, что его разыскивает вся белая полиция Порто-Ново, и Котону, и всех городов, где она есть – за исключением Абомеи, где, повторяю, этот Белый Господин и нашел себе пристанище и где, вы уж извините, как говорит Луи, у полиции кишка тонка, – я хочу сказать, ведь там, где есть белая полиция, черная полиция – потому что она черная, – не имеет права разыскивать белых преступников. Я вам сразу сказал, что этого господина разыскивает белая полиция, потому что, насколько я смог раскинуть своими слабыми мозгами, пусть они у меня и не очень хорошо работают, именно в этом-то и состоит самая главная особенность того другого господина, чьи поиски, и уже давно, стали вашим излюбленным времяпрепровождением. Я имею в виду, вы уж простите великодушно, этого господина Гибралтарского матроса.
Обвинений, предъявляемых этому господину Гибралтарскому матросу, много, и они самого разного свойства. Да, среди них всевозможные злодеяния, грабежи и, вы уж извините меня, мадам, что мне приходится брать на себя смелость использовать при вас такие непотребные выражения, но что поделаешь, я ведь должен сказать вам всю правду, еще и изнасилования тоже. Насчет этих последних обвинений я хочу сказать, якобы он насиловал женщин, сразу же спешу пояснить, что здесь есть одна тонкость, которой никак не хотят понять белые: у нас в Дагомее это преступление, скажем так, довольно относительное. Особенно если речь идет о господине Гибралтарском матросе, ведь он у нас здесь такой знаменитый человек, мы все его так глубоко почитаем, а раз мы, то, стало быть, и наши жены и дочки, которые, что поделаешь, все еще тоскуют по старым временам, когда у нас в Дагомее любовью занимались, как дышали, и стар и млад, в любое время дня, в любой позе и без всяких там судей или понятых, следящих, по закону все это делается или нет.
Вот для меня, к примеру, прямо скажу, свести знакомство с господином Гибралтарским матросом было очень даже большой честью. Сам-то я, может, вы этого и не знаете, родился в Абомее, жена моя живет там почти весь год, да и сам я частенько туда наведываюсь, надо же время от времени насладиться радостями супружеской жизни. Такие путешествия вполне позволяет мне моя профессия школьного учителя, которая не из тех занятий, что не оставляет вам времени для досуга. Благодаря этому обстоятельству мне и выпала большая радость и великая честь познакомиться с господином Гибралтарским матросом и даже наслаждаться с ним порой откровенными беседами самого дружеского свойства.
Правда, мы, дагомейцы, обычно не называем этого господина Гибралтарским матросом. А все потому, что, кроме Луи да меня самого, узнавшего об этом благодаря Луи, никто здесь больше не знает, что именно это и есть его истинное предназначение, настоящее имя, я хочу сказать, то, какое дали ему вы, для кого он, как говорится, дороже всех земных почестей и любых золотых ожерелий. Мы, дагомейцы, знаем его под смиренным именем Жеже. Я имею в виду именно Жеже, а не, прошу прощения, вы ведь могли бы и спутать, Гле-Гле или Ока Акулы, прославленного отца царя Беханзина.
Описать Жеже, прощу прощения, господина Гибралтарского матроса, мне было бы несколько затруднительно. Будучи, как вы изволили заметить, негром, я по причинам расового толка в некотором смысле неспособен чувствовать физиономические различия белых людей. Настолько путаю их друг с другом, что, встретив однажды господина нашего генерал-губернатора, возьми да и скажи ему: как дела, старина, спутав его, это случилось еще в самом начале нашего знакомства, с присутствующим здесь нашим общим другом Луи. Сами понимаете, такая ошибка могла мне дорого обойтись. И все-таки, если уж на то пошло, мне кажется, я мог бы сказать, нет, я ничего не утверждаю, просто так, к слову, по-моему, господин Гибралтарский матрос чуть-чуть похож на господина Эпаминондаса. Трудности, какие я испытываю, стараясь описать вам его лицо, усугубляются еще и тем обстоятельством, что господин Гибралтарский матрос носит пробковый шлем и темные очки и я ни разу не встречал его на улицах Абомеи без этих защитных приспособлений, без которых не может обойтись ни один белый человек в нашей Дагомейской колонии, ведь она, как вам известно, расположена совсем близко к экватору. Тем не менее могу сказать вам, что наши женщины, вы уж извините меня, мадам, если я подвергаю жестоким испытаниям ваши нежные чувства, но наши женщины говорят, будто глаза у него синего цвета. Одни утверждают – мне поневоле пришлось навести справки на этот счет, чтобы как можно точнее рассказать потом об этом вам, – что они голубые, как подернутое лазурью утреннее небо, другие – будто они синие, словно окутанные закатным туманом высокогорные озера Атокары. Но, по правде сказать, сквозь темные очки много не разглядишь, так что лично я насчет цвета его глаз ничего определенного сказать вам не могу. Стало быть, раз уж вы сюда приплыли, придется вам основываться на этих тонких наблюдениях весьма поэтического свойства. Что же касается меня, одно могу сказать, что черты лица вокруг черных очков, которые были у него вполне нормальные и изготовлены по всей форме, тоже распределялись совершенно симметрично, а волосы – из-за шлема я, прошу прощения, ничего не могу утверждать совсем уж наверняка, – похоже, довольно равномерно покрывали всю поверхность головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97