— громким шепотом говорит он. — Гудит где-то…
Поспешно покидаю палатку, прислушиваюсь. Сомнений нет, где-то недалеко идут немецкие самолеты.
— Тревога, Ваня! — кричу я, а сам в самолет — и в воздух.
Не успеваю набрать и двухсот метров, как в стороне уже вижу темные силуэты фашистских штурмовиков. Пятерка МЕ-110 пикирует на аэродром. Делаю резкий разворот и бросаюсь на ведущего. Вражеский стрелок с соседнего самолета дает очередь по моей машине. Барабанной дробью прокатывается эта очередь по деревянному фюзеляжу И-16. Впрочем, мой самолет держится нормально, и я атакую вторично. Но МЕ-110 уже сбросили бомбы. Сизый дым заволакивает стоянку и край леса. Надежда, что мне на помощь придет Тенюгин, рушится. Я атакую то одного, то другого фашиста. Обороняясь, «мессершмитты» образуют круг над аэродромом. Потом они вытягиваются в цепочку и уходят. Я нападаю на машину, идущую последней, и даю по ней очередь. Огненная трасса уходит влево. Беру поправку на погрешность прицела и бью по левому мотору «мессершмитта». Машина дымит, но продолжает уходить почти на прежней скорости. Отчаянно строчит вражеский стрелок. На правом крыле моего самолета уже есть дырки. Я веду огонь, но безуспешно. «Мессершмитты» прижимаются к земле и на большой скорости уходят. Я некоторое время преследую их, а потом возвращаюсь. Может прийти другая группа вражеских самолетов.
Наконец взлетает Тенюгин. Он догоняет меня, пристраивается. Что ж, вдвоем веселее.
Минут через двадцать мы приземляемся. С тяжестью на душе выбираюсь я из кабины. Не сбил! Ни одного самолета не сбил! А какие были условия! Как на полигоне…
Расстегиваю лямки парашюта. Наш моторист Алферов помогает мне снять его.
— А здорово вы их, товарищ лейтенант! — явно пытаясь утешить меня, говорит он. — Только, наверное, бронированные они, не пробить…
— Дело не в броне, Борис, Тут другое. Вспомни, как дрался Гусейн Алиев. Считанные минуты — и два самолета сбиты. Такие же, как эти, самолеты. У него тогда закончились боеприпасы, а то и третий «мессершмитт» врезался бы в землю. Значит, бить их можно. А у нас, ты же знаешь, сбился прицел. Я думал, что мы его утром отрегулируем. А тут вылет— Лицо Алферова делается озабоченным.
Понял, товарищ лейтенант!
Ну вот, а теперь передай инженеру: пусть оружейники займутся прицелом.
Отчеканив «Есть!», Алферов положил парашют на стабилизатор и побежал к оружейной палатке, Тенюгин тщательно осмотрел мой самолет.
Везет тебе. Столько пробоин — и ни одна пуля не задела кабину! — Он помолчал немного, крутя в руках шлем. — А все же ты зря вылетел один. Надо было разбудить меня, пошли бы вместе.
Каждая секунда была дорога, Володя.
Вообще-то да, — сказал Тенюгин. — Я едва успел добежать до самолета, как они уже начали пикировать. И бросили бомбы опять в тот же угол, что и в прошлый раз. И опять никого не задели, только лес попортили. Три бомбы настоящие, остальные, как и тогда, жестянки. Ну и дыму от них!
Да, немцы не знали, где укрыты наши бомбардировщики, и это радовало. Но что будет дальше? Нас только двое. А если фашисты прилетят, когда наши самолеты заправляются? Могут прилететь большой группой да еще с истребителями. Тогда как?..
Тенюгин протер платком свои летные очки, взглянул на меня.
— Ну вот что. Пока суть да дело, пойдем в столовую…
С Тенюгиным мы подружились здесь, в эскадрилье. В училище он как-то сторонился меня. Видимо, сказывалась разница в возрасте (я немного старше Володи). Там, в Ейске, он восхищал всех нас, блестяще выполняя упражнения на спортивных снарядах. Летал Тенюгин очень хорошо, любил прыгать с парашютом. Всегда собранный, опрятный, он даже здесь, на фронте, регулярно меняет подворотнички, драит до блеска пуговицы, умудряется гладить брюки.
Всю жизнь Тенюгины жили в Осташкове, Живописная природа верховья Волги, неповторимая красота озера Селигер с детства полюбились Володе. У него спокойный, уравновешенный характер волгаря. Он прям в суждениях, немногословен, бесстрашен. Глядя на него, мысленно говорю себе: «Как хорошо, что рядом такой хороший человек!..»
Позавтракав, мы идем краем леса к своей палатке.
— Ты посмотри, — закрывшись рукой от солнца и задрав голову, останавливает меня Тенюгин, — посмотри, какое сегодня небо! Как над Селигером! Скажи, ты бывал когда — нибудь на Селигере, а?
Я не успеваю ответить Тенюгину. К нам бежит Ваня Гомонов. В чем дело? Оказывается, меня срочно зовут к телефону. Скорее в палатку! Снимаю трубку:
— Лейтенант Каберов слушает.
— На нас идут бомбардировщики!
— Кто говорит? — пытаюсь я уточнить, полагая, что это звонок из штаба соседней части.
— Говорит пост ВНОС, наблюдатель! А откуда бомбардировщики? Откуда идут? С какой стороны?
— Пока что не видно…
— Ну как же так? — В сердцах я бросаю трубку на рычаг телефонного аппарата.
— Где он, этот пост ВНОС?
Мы с Володей выбегаем из палатки. Он указывает мне на крайнюю высокую сосну. Наблюдатель сидит на ней, как кукушка. Сидит на семой вершине,
— Эй, служба! — кричу я ему, — Где же бомбардировщики?
Он подносит к глазам полевой бинокль.
— Вот они!
— Далеко?
— Нет, рядом!..
Мы бросаемся к самолетам. Тенюгин занимает свое место в кабине и запускает двигатель. Я не могу это сделать. Мой истребитель, задрав хвост, стоит на козелке, нацеленный на дерево, на котором висит лист белой бумаги.
— Грицаенко! — окликаю я техника, — В чем дело?
— Прицел проверяли, товарищ командир. Теперь порядок!
Я приказываю убрать козелок, поднимаю машину в воздух и устремляюсь за Тенюгиным. Между тем мой ведущий уже подает мне сигнал и разворачивается. Я следую за ним. Что ж, наблюдатель прав. Действительно, западнее аэродрома на малой высоте идут самолеты. Смотрю на прицел. «Не подведи, дружок!..»
Самолеты уже совсем близко. Тенюгин заходит в атаку. Я тоже пикирую на ближайшую ко мне машину. Вот она уже в перекрестье прицела, пальцы ложатся на гашетки, и вдруг… Меня словно током пронизало с головы до пят. Я вижу на крыльях атакуемых нами самолетов звезды. Свои! Ухожу в сторону. Тенюгин делает то же самое. Он покачивает самолет с крыла на крыло, подавая мне сигнал следовать за ним. Мы набираем высоту, осматриваемся. Ну конечно же, это наши ПЕ-2. Видимо, они возвращаются с задания. Сначала три, потом два самолета, а за ними, далеко отстав от них, идет еще один. Видать, тяжелый бой вели они, если идут разрозненно, кто как может…
Я вспоминаю о нашем наблюдателе. И кто только придумал этот пост! Ну, за восемь — десять километров еще можно увидеть с вершины дерева приближающиеся к аэродрому вражеские самолеты. А что толку? Такое расстояние они преодолеют минуты за полторы. Пока наблюдатель звонит нам, пока мы бежим к машинам, садимся в кабины, запускаем и прогреваем двигатели, пока выруливаем — эти полторы минуты проходят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Поспешно покидаю палатку, прислушиваюсь. Сомнений нет, где-то недалеко идут немецкие самолеты.
— Тревога, Ваня! — кричу я, а сам в самолет — и в воздух.
Не успеваю набрать и двухсот метров, как в стороне уже вижу темные силуэты фашистских штурмовиков. Пятерка МЕ-110 пикирует на аэродром. Делаю резкий разворот и бросаюсь на ведущего. Вражеский стрелок с соседнего самолета дает очередь по моей машине. Барабанной дробью прокатывается эта очередь по деревянному фюзеляжу И-16. Впрочем, мой самолет держится нормально, и я атакую вторично. Но МЕ-110 уже сбросили бомбы. Сизый дым заволакивает стоянку и край леса. Надежда, что мне на помощь придет Тенюгин, рушится. Я атакую то одного, то другого фашиста. Обороняясь, «мессершмитты» образуют круг над аэродромом. Потом они вытягиваются в цепочку и уходят. Я нападаю на машину, идущую последней, и даю по ней очередь. Огненная трасса уходит влево. Беру поправку на погрешность прицела и бью по левому мотору «мессершмитта». Машина дымит, но продолжает уходить почти на прежней скорости. Отчаянно строчит вражеский стрелок. На правом крыле моего самолета уже есть дырки. Я веду огонь, но безуспешно. «Мессершмитты» прижимаются к земле и на большой скорости уходят. Я некоторое время преследую их, а потом возвращаюсь. Может прийти другая группа вражеских самолетов.
Наконец взлетает Тенюгин. Он догоняет меня, пристраивается. Что ж, вдвоем веселее.
Минут через двадцать мы приземляемся. С тяжестью на душе выбираюсь я из кабины. Не сбил! Ни одного самолета не сбил! А какие были условия! Как на полигоне…
Расстегиваю лямки парашюта. Наш моторист Алферов помогает мне снять его.
— А здорово вы их, товарищ лейтенант! — явно пытаясь утешить меня, говорит он. — Только, наверное, бронированные они, не пробить…
— Дело не в броне, Борис, Тут другое. Вспомни, как дрался Гусейн Алиев. Считанные минуты — и два самолета сбиты. Такие же, как эти, самолеты. У него тогда закончились боеприпасы, а то и третий «мессершмитт» врезался бы в землю. Значит, бить их можно. А у нас, ты же знаешь, сбился прицел. Я думал, что мы его утром отрегулируем. А тут вылет— Лицо Алферова делается озабоченным.
Понял, товарищ лейтенант!
Ну вот, а теперь передай инженеру: пусть оружейники займутся прицелом.
Отчеканив «Есть!», Алферов положил парашют на стабилизатор и побежал к оружейной палатке, Тенюгин тщательно осмотрел мой самолет.
Везет тебе. Столько пробоин — и ни одна пуля не задела кабину! — Он помолчал немного, крутя в руках шлем. — А все же ты зря вылетел один. Надо было разбудить меня, пошли бы вместе.
Каждая секунда была дорога, Володя.
Вообще-то да, — сказал Тенюгин. — Я едва успел добежать до самолета, как они уже начали пикировать. И бросили бомбы опять в тот же угол, что и в прошлый раз. И опять никого не задели, только лес попортили. Три бомбы настоящие, остальные, как и тогда, жестянки. Ну и дыму от них!
Да, немцы не знали, где укрыты наши бомбардировщики, и это радовало. Но что будет дальше? Нас только двое. А если фашисты прилетят, когда наши самолеты заправляются? Могут прилететь большой группой да еще с истребителями. Тогда как?..
Тенюгин протер платком свои летные очки, взглянул на меня.
— Ну вот что. Пока суть да дело, пойдем в столовую…
С Тенюгиным мы подружились здесь, в эскадрилье. В училище он как-то сторонился меня. Видимо, сказывалась разница в возрасте (я немного старше Володи). Там, в Ейске, он восхищал всех нас, блестяще выполняя упражнения на спортивных снарядах. Летал Тенюгин очень хорошо, любил прыгать с парашютом. Всегда собранный, опрятный, он даже здесь, на фронте, регулярно меняет подворотнички, драит до блеска пуговицы, умудряется гладить брюки.
Всю жизнь Тенюгины жили в Осташкове, Живописная природа верховья Волги, неповторимая красота озера Селигер с детства полюбились Володе. У него спокойный, уравновешенный характер волгаря. Он прям в суждениях, немногословен, бесстрашен. Глядя на него, мысленно говорю себе: «Как хорошо, что рядом такой хороший человек!..»
Позавтракав, мы идем краем леса к своей палатке.
— Ты посмотри, — закрывшись рукой от солнца и задрав голову, останавливает меня Тенюгин, — посмотри, какое сегодня небо! Как над Селигером! Скажи, ты бывал когда — нибудь на Селигере, а?
Я не успеваю ответить Тенюгину. К нам бежит Ваня Гомонов. В чем дело? Оказывается, меня срочно зовут к телефону. Скорее в палатку! Снимаю трубку:
— Лейтенант Каберов слушает.
— На нас идут бомбардировщики!
— Кто говорит? — пытаюсь я уточнить, полагая, что это звонок из штаба соседней части.
— Говорит пост ВНОС, наблюдатель! А откуда бомбардировщики? Откуда идут? С какой стороны?
— Пока что не видно…
— Ну как же так? — В сердцах я бросаю трубку на рычаг телефонного аппарата.
— Где он, этот пост ВНОС?
Мы с Володей выбегаем из палатки. Он указывает мне на крайнюю высокую сосну. Наблюдатель сидит на ней, как кукушка. Сидит на семой вершине,
— Эй, служба! — кричу я ему, — Где же бомбардировщики?
Он подносит к глазам полевой бинокль.
— Вот они!
— Далеко?
— Нет, рядом!..
Мы бросаемся к самолетам. Тенюгин занимает свое место в кабине и запускает двигатель. Я не могу это сделать. Мой истребитель, задрав хвост, стоит на козелке, нацеленный на дерево, на котором висит лист белой бумаги.
— Грицаенко! — окликаю я техника, — В чем дело?
— Прицел проверяли, товарищ командир. Теперь порядок!
Я приказываю убрать козелок, поднимаю машину в воздух и устремляюсь за Тенюгиным. Между тем мой ведущий уже подает мне сигнал и разворачивается. Я следую за ним. Что ж, наблюдатель прав. Действительно, западнее аэродрома на малой высоте идут самолеты. Смотрю на прицел. «Не подведи, дружок!..»
Самолеты уже совсем близко. Тенюгин заходит в атаку. Я тоже пикирую на ближайшую ко мне машину. Вот она уже в перекрестье прицела, пальцы ложатся на гашетки, и вдруг… Меня словно током пронизало с головы до пят. Я вижу на крыльях атакуемых нами самолетов звезды. Свои! Ухожу в сторону. Тенюгин делает то же самое. Он покачивает самолет с крыла на крыло, подавая мне сигнал следовать за ним. Мы набираем высоту, осматриваемся. Ну конечно же, это наши ПЕ-2. Видимо, они возвращаются с задания. Сначала три, потом два самолета, а за ними, далеко отстав от них, идет еще один. Видать, тяжелый бой вели они, если идут разрозненно, кто как может…
Я вспоминаю о нашем наблюдателе. И кто только придумал этот пост! Ну, за восемь — десять километров еще можно увидеть с вершины дерева приближающиеся к аэродрому вражеские самолеты. А что толку? Такое расстояние они преодолеют минуты за полторы. Пока наблюдатель звонит нам, пока мы бежим к машинам, садимся в кабины, запускаем и прогреваем двигатели, пока выруливаем — эти полторы минуты проходят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88