Над аэродромом опять завязался бой. Четверка И-16 сражалась с четверкой Ме-109. Немедленно поднялись в воздух два МиГа. Кроме того, наша тройка — Костылев, Киров, Широбоков, — возвращаясь с задания, решила помочь «ишачкам». Фашисты тотчас вышли из боя...
Мы с Халдеевым и Мясниковым снова сидим в кабинах. Уже ставшее привычным дежурство. С Яка Мясникова еще сняты капоты: идет пополнение боекомплекта, устранение каких-то неисправностей.
Неожиданно к самолету Халдеева подбегает Аниканов:
— Вот они, товарищ командир!.. Над заливом идут...
— Кто?
— Штурмовики. Вы, Мясников и Каберов идете на прикрытие штурмовиков.
— А прикрытие аэродрома?
— Уже не надо... Запускайте скорее!..
Поднимаемся мы с Халдеевым. Мясников остается на земле из-за какой-то неисправности самолета.
Догоняем штурмовики, пристраиваемся. Семерка Ил-2 идет под прикрытием четырех И-16 и двух Як-1. По номерам на фюзеляжах видим, что это армейские самолеты. Куда они идут, мы не знаем. Радиосвязь установить не удается. Халдеев передает мне, что у армейцев радиостанции настроены на другую частоту. «Странно, — думаю я. — Задача одна, а частоты разные. Зачем тогда радио?»
В районе Красного Села на нас наваливаются двенадцать истребителей Ме-109. Штурмовики идут на цель, «ишачки» следуют за ними, а мы опять в драку. Нас четверо: два армейских Яка и мы с Халдеевым. Связи между парами нет. На земле полыхают пожары. Где же штурмовики и что они делают? Этого мы не видим. Четверка «мессеров» все же увязалась за ними. Восьмерка ведет бой с нами.
Через двадцать минут безрезультатного боя Яки начинают оттягиваться к Ленинграду. Мы идем за ними. «Мессершмитты», словно осы, не отстают от нас. Под нами уже Горелово. Рукой подать до Ленинграда. И тут один из Яков загорается и падает. Выпрыгнул ли летчик, проследить не удается. А фашисты делятся на две группы. Четверка уходит вверх, другая начинает бой на виражах. Один из «мессеров» пытается зайти мне в хвост. Но я разворачиваюсь так круто, что оказываюсь в выгодном положении. Вражеский истребитель делает «горку» и уходит ввысь. «Не вышло, гад! Нас на вираже не возьмешь!»
Все же и мне, и моим товарищам приходится тяжеловато. Но откуда ни возьмись нам на помощь опять приходят «короли» воздуха (истребители И-15-бис) с их реактивными снарядами. «Мессершмитты» ретируются. Мы направляемся к своему аэродрому. Во рту у меня пересохло, дышать нечем. Скорее на посадку! Пошатываясь, иду в землянку. Рядом так же устало шагает Халдеев.
— Вот это денек! — говорит он, валясь на нары, — Сумасшедший какой-то. Изнурительные бои, странные происшествия. Этот твой капот у меня из головы не выходит.
Некоторое время Халдеев лежит молча, потом снова подает голос:
— Именно тот случай, когда летчики говорят: «Хочешь жить — сядешь»,
— Капот, Володя, это уже история. Надо бы узнать, вернулись ли домой штурмовики.
Должно быть, мои слова долетели до слуха Аниканова.
— Докладываю, — торжественно объявляет он, — получено сообщение, что штурмовики благодарят морских истребителей за помощь. — И уже несколько тише добавляет: — Все дома. Летчик с Яка жив, только подпалился немного.
На душе становится спокойнее. Я засыпаю. Но вскоре кто-то начинает трясти меня за плечо. Матрос-посыльный говорит, что какой-то летчик очень хочет видеть меня.
Вскакиваю, смотрю на часы, спрашиваю у Аниканова, будут ли еще сегодня вылеты. Тот тоже смотрит на часы, пожимает плечами:
— Вряд ли. Сделали по шесть вылетов. Куда же больше! Из штаба полка получено распоряжение: «Пусть летчики отдыхают...»
Я выхожу из землянки. Пятнадцать минут сна сняли немного усталость. На стоянке никого не нахожу. Грицаенко говорит, что меня спрашивали двое, но куда-то ушли. Впрочем, нет, вот они, спешат мне навстречу.
— Товарищ инструктор, здравия желаю!
— Барановский! Откуда? Какими судьбами?
Мы обнялись.
— Мне сказали, товарищ инструктор, что вы в Низине. Мы с дружком, недолго думая, сели на катер — и в Ораниенбаум. Ну, а теперь вот здесь...
Улыбающееся рябое лицо Барановского сияет радостью.
— Вот это и есть тот человек, о котором я тебе рассказывал, — говорит он своему спутнику.
— Ну что ж, пойдемте к речке, — предлагаю я. — Посидим, поговорим. Вылетов больше не предвидится. Так что времени у нас достаточно...
На берегу было свежо. Ветер с залива дул по-осеннему. Мы зашли в оружейную палатку, стоявшую среди кустарника над обрывом. Завязался разговор о Новгоде, об аэроклубе, о ребятах из нашей летной группы. Алексей был старшиной этой группы, С удовольствием повторял он фамилии своих бывших подчиненных: Рубаев, Алексеев, Горячев, Петров, Лосев, Лутина. Все они, кроме Ивана Лосева и Жени Лутиной, позже закончили Ейское авиационное училище, и разлетелись по разным флотам. Что касается Барановского, то он бросил якорь здесь, в Кронштадте.
Алексей с гордостью сообщил мне, что он и его товарищи летают на истребителях И-15-бис, которые здесь называют «королями», и что программа ввода в строй уже завершена. Завтра летчики надеются получить свое первое боевое задание. Приятно было видеть воодушевление Барановского, наблюдать за тем, как меняется выражение его голубых глаз, как забавно пошевеливает он меченным оспинками носом. Весь облик Алексея свидетельствовал в тот час о великолепном настроении, об озорной веселости, которая так часто сопутствовала ему.
Алешка!.. Передо мной сидел тот самый Алешка Барановский, самостоятельный вылет которого был в аэроклубе моим экзаменом на зрелость. Два года прошло с тех пор, а как возмужал он, бывший мой подопечный! И уже не курсант, а военный летчик-истребитель. Завтра пойдет в бой...
Друзья закурили. Алексей пустил колечко дыма, и оно, невесомо покачиваясь и постепенно истаивая, поплыло по палатке.
— А что! — вдруг оживился он. — Может, завтра вместе будем бить фашистов. Злой я на них, товарищ инструктор, ох и злой! Столько наших городов и сел у них под пятой! И моя родная деревня Бор тоже. Это за Старой Руссой, в Залучском районе. Помните? Осталось ли от нее хоть что-нибудь? И что с моими стариками, с братишкой, с сестренками — не знаю.
Он глубоко затянулся, сдерживая волнение.
— У меня, Алеша, — сказал я, — вся семья была в Новгороде, и вот тоже никаких вестей. Сумели они уйти оттуда или не сумели? Где родители, где Валя? Ничего не знаю...
Валя... — Барановский задумчиво улыбнулся. — Валя Гальянская... Часто вспоминаю о ней... Как летала!.. Не сердитесь, товарищ инструктор, — я с вами откровенно... По душе она мне всегда была... Еще до вашего приезда в аэроклуб... Большие надежды строил... Да, видать, не судьба...
Он снова глубоко затянулся. Глаза его повлажнели.
— Извините, что-то чересчур расчувствовался... Как-никак первый бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Мы с Халдеевым и Мясниковым снова сидим в кабинах. Уже ставшее привычным дежурство. С Яка Мясникова еще сняты капоты: идет пополнение боекомплекта, устранение каких-то неисправностей.
Неожиданно к самолету Халдеева подбегает Аниканов:
— Вот они, товарищ командир!.. Над заливом идут...
— Кто?
— Штурмовики. Вы, Мясников и Каберов идете на прикрытие штурмовиков.
— А прикрытие аэродрома?
— Уже не надо... Запускайте скорее!..
Поднимаемся мы с Халдеевым. Мясников остается на земле из-за какой-то неисправности самолета.
Догоняем штурмовики, пристраиваемся. Семерка Ил-2 идет под прикрытием четырех И-16 и двух Як-1. По номерам на фюзеляжах видим, что это армейские самолеты. Куда они идут, мы не знаем. Радиосвязь установить не удается. Халдеев передает мне, что у армейцев радиостанции настроены на другую частоту. «Странно, — думаю я. — Задача одна, а частоты разные. Зачем тогда радио?»
В районе Красного Села на нас наваливаются двенадцать истребителей Ме-109. Штурмовики идут на цель, «ишачки» следуют за ними, а мы опять в драку. Нас четверо: два армейских Яка и мы с Халдеевым. Связи между парами нет. На земле полыхают пожары. Где же штурмовики и что они делают? Этого мы не видим. Четверка «мессеров» все же увязалась за ними. Восьмерка ведет бой с нами.
Через двадцать минут безрезультатного боя Яки начинают оттягиваться к Ленинграду. Мы идем за ними. «Мессершмитты», словно осы, не отстают от нас. Под нами уже Горелово. Рукой подать до Ленинграда. И тут один из Яков загорается и падает. Выпрыгнул ли летчик, проследить не удается. А фашисты делятся на две группы. Четверка уходит вверх, другая начинает бой на виражах. Один из «мессеров» пытается зайти мне в хвост. Но я разворачиваюсь так круто, что оказываюсь в выгодном положении. Вражеский истребитель делает «горку» и уходит ввысь. «Не вышло, гад! Нас на вираже не возьмешь!»
Все же и мне, и моим товарищам приходится тяжеловато. Но откуда ни возьмись нам на помощь опять приходят «короли» воздуха (истребители И-15-бис) с их реактивными снарядами. «Мессершмитты» ретируются. Мы направляемся к своему аэродрому. Во рту у меня пересохло, дышать нечем. Скорее на посадку! Пошатываясь, иду в землянку. Рядом так же устало шагает Халдеев.
— Вот это денек! — говорит он, валясь на нары, — Сумасшедший какой-то. Изнурительные бои, странные происшествия. Этот твой капот у меня из головы не выходит.
Некоторое время Халдеев лежит молча, потом снова подает голос:
— Именно тот случай, когда летчики говорят: «Хочешь жить — сядешь»,
— Капот, Володя, это уже история. Надо бы узнать, вернулись ли домой штурмовики.
Должно быть, мои слова долетели до слуха Аниканова.
— Докладываю, — торжественно объявляет он, — получено сообщение, что штурмовики благодарят морских истребителей за помощь. — И уже несколько тише добавляет: — Все дома. Летчик с Яка жив, только подпалился немного.
На душе становится спокойнее. Я засыпаю. Но вскоре кто-то начинает трясти меня за плечо. Матрос-посыльный говорит, что какой-то летчик очень хочет видеть меня.
Вскакиваю, смотрю на часы, спрашиваю у Аниканова, будут ли еще сегодня вылеты. Тот тоже смотрит на часы, пожимает плечами:
— Вряд ли. Сделали по шесть вылетов. Куда же больше! Из штаба полка получено распоряжение: «Пусть летчики отдыхают...»
Я выхожу из землянки. Пятнадцать минут сна сняли немного усталость. На стоянке никого не нахожу. Грицаенко говорит, что меня спрашивали двое, но куда-то ушли. Впрочем, нет, вот они, спешат мне навстречу.
— Товарищ инструктор, здравия желаю!
— Барановский! Откуда? Какими судьбами?
Мы обнялись.
— Мне сказали, товарищ инструктор, что вы в Низине. Мы с дружком, недолго думая, сели на катер — и в Ораниенбаум. Ну, а теперь вот здесь...
Улыбающееся рябое лицо Барановского сияет радостью.
— Вот это и есть тот человек, о котором я тебе рассказывал, — говорит он своему спутнику.
— Ну что ж, пойдемте к речке, — предлагаю я. — Посидим, поговорим. Вылетов больше не предвидится. Так что времени у нас достаточно...
На берегу было свежо. Ветер с залива дул по-осеннему. Мы зашли в оружейную палатку, стоявшую среди кустарника над обрывом. Завязался разговор о Новгоде, об аэроклубе, о ребятах из нашей летной группы. Алексей был старшиной этой группы, С удовольствием повторял он фамилии своих бывших подчиненных: Рубаев, Алексеев, Горячев, Петров, Лосев, Лутина. Все они, кроме Ивана Лосева и Жени Лутиной, позже закончили Ейское авиационное училище, и разлетелись по разным флотам. Что касается Барановского, то он бросил якорь здесь, в Кронштадте.
Алексей с гордостью сообщил мне, что он и его товарищи летают на истребителях И-15-бис, которые здесь называют «королями», и что программа ввода в строй уже завершена. Завтра летчики надеются получить свое первое боевое задание. Приятно было видеть воодушевление Барановского, наблюдать за тем, как меняется выражение его голубых глаз, как забавно пошевеливает он меченным оспинками носом. Весь облик Алексея свидетельствовал в тот час о великолепном настроении, об озорной веселости, которая так часто сопутствовала ему.
Алешка!.. Передо мной сидел тот самый Алешка Барановский, самостоятельный вылет которого был в аэроклубе моим экзаменом на зрелость. Два года прошло с тех пор, а как возмужал он, бывший мой подопечный! И уже не курсант, а военный летчик-истребитель. Завтра пойдет в бой...
Друзья закурили. Алексей пустил колечко дыма, и оно, невесомо покачиваясь и постепенно истаивая, поплыло по палатке.
— А что! — вдруг оживился он. — Может, завтра вместе будем бить фашистов. Злой я на них, товарищ инструктор, ох и злой! Столько наших городов и сел у них под пятой! И моя родная деревня Бор тоже. Это за Старой Руссой, в Залучском районе. Помните? Осталось ли от нее хоть что-нибудь? И что с моими стариками, с братишкой, с сестренками — не знаю.
Он глубоко затянулся, сдерживая волнение.
— У меня, Алеша, — сказал я, — вся семья была в Новгороде, и вот тоже никаких вестей. Сумели они уйти оттуда или не сумели? Где родители, где Валя? Ничего не знаю...
Валя... — Барановский задумчиво улыбнулся. — Валя Гальянская... Часто вспоминаю о ней... Как летала!.. Не сердитесь, товарищ инструктор, — я с вами откровенно... По душе она мне всегда была... Еще до вашего приезда в аэроклуб... Большие надежды строил... Да, видать, не судьба...
Он снова глубоко затянулся. Глаза его повлажнели.
— Извините, что-то чересчур расчувствовался... Как-никак первый бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88