Багрянцева, Костылева, Солдатова, Тенюгина, Широбокова и Семенова вызвал командир. Позже товарищи рассказали нам, о чем шла речь в штабной землянке.
Прежде всего командир разъяснил собравшимся обстановку, сложившуюся на нашем участке фронта. Немцы бросали в бой всё новые силы. Почувствовав, что каша авиация ослабела, танки и самоходные орудия, колонны солдат противника шли в открытую даже днем. Наша штурмовая и бомбардировочная авиация, действуя уже с аэродромов, не оставалась на земле ни одной лишней минуты. Но сил не хватало. И задача уничтожения вражеских танков была поставлена также перед истребителями ЛАГГ-3.
Услышав об этом, Багрянцев удивился:
— Не понимаю. Какой вред может причинить двадцатимиллиметровый снарядик самолетной пушки современному танку? Это слону дробина! Пушка-то у нас не противотанковая…
Капитан Уманский выслушал Багрянцева, затем встал из — за стола:
— Это приказ, и не выполнить его мы не имеем права. По самолетам, товарищи!.. И вот семерка ЛАГГ-3, возглавляемая капитаном Уманским, ушла в воздух. Цель — танковая колонна немцев на дороге, идущей в район Ропши, Через сорок минут истребители возвратились. Но возвратились лишь Багрянцев, Костылев, Семенов и Широбоков. Не было капитана Уманского, старшего лейтенанта Солдатова и младшего лейтенанта Тенюгина,
Танковую колонну, которую атаковала семерка советских самолетов, прикрывала большая группа вражеских истребителей. С большим трудом прорвались наши товарищи сквозь этот заслон. Стреляя по колонне из пушек и пулеметов, они сделали только один заход, да и то неполным составом. Самолет старшего лейтенанта Солдатова, подбитый огнем зенитной артиллерии, не достиг цели. Он развернулся и, дымя мотором, ушел к линии фронта.
У фашистских летчиков было преимущество в высоте и численности. Они набросились на нашу шестерку со всех сторон. Поврежденные во время штурмовки огнем зенитных автоматов, самолеты Уманского и Тенюгина не могли выдержать длительного боя. Капитан Уманский вскоре выбросился на парашюте над территорией, занятой противником. Тенюгин еще некоторое время сражался вместе с товарищами. Пятеро против восемнадцати! Не имея больше возможности атаковать танки, возглавивший группу Багрянцев дал сигнал нашим истребителям отходить к линии фронта. Тенюгин набрал высоту, чтобы, если остановится двигатель, спланировать к своим. Четверка «мессершмиттов» бросилась за ним. Отважный летчик вступил в неравный бой, и уже через несколько секунд один из вражеских стервятников загорелся. Остальные с яростью атаковали Владимира Тенюгина. Когда поврежденный зенитным снарядом мотор его машины остановился, Тенюгин выбросился из самолета на парашюте. Осатаневшие от неудачи гитлеровцы расстреляли его в воздухе. При этом они сделали по два захода каждый.
Как это ни горько, друзья не смогли помочь Теню — гину. Они были скованы боем с остальными «мессер — шмиттами». Правда, Борис Семенов сделал попытку выручить попавшего в беду товарища, но должен был принять бой с тремя вражескими самолетами. Семенову пришлось вертеться юлой, чтобы держать в поле зрения каждого из своих противников. В таких случаях летчику, как говорится, мало двух глаз, а у Семенова был только один…
Перед войной Борис Семенов испытывал новые самолеты. Во время съемки фильма «Чкалов» кинематографисты попросили его проделать на самолете И-16 каскад фигур высшего пилотажа. Приземляясь после этого полета, самолет согласно сценарию должен был скапотировать, то есть перевернуться через мотор «на спину», потерпеть аварию. Создатели фильма готовились отснять этот момент, перевертывая с помощью специальных тросов стоящий на земле самолет. Но Семенов и в самом деле потерпел аварию. Конечно же, это была случайность. Во время торможения колеса самолета были так «схвачены» колодками, что машина помимо воли летчика встала на нос и перевернулась. Человек высокого роста, Семенов пригнулся, но при этом ударился о ручку управления и лишился правого глаза.
Борис Семенов обладал большим опытом, великолепным профессиональным мастерством. Он не был отстранен от полетов. Больше того, когда началась война, он добился, чтобы его перевели на фронт. Командующий авиацией Военно — Морского Флота удовлетворил просьбу Семенова. Он стал воевать.
В бою, о котором здесь идет речь, Борис Иванович сделал все возможное, чтобы прикрыть отход Тенюгина. Но обстановка была такой тяжелой и сложной, что даже Семенову это не удалось,
Уже на аэродроме мы узнали, что Алексей Солдатов был ранен, но дотянул до линии фронта и произвел посадку на фюзеляж в расположении наших войск.
Вечером летчики собрались, чтобы по обычаю помянуть горькой чаркой погибших товарищей. Потерять сразу троих — такого у нас еще не было. Жестокость, с какой фашистские летчики расстреляли Тенюгина, заставила каждого задуматься о многом.
— Не люблю понедельника! — сказал вдруг Багрян — цев. — Тяжелый день. Я еще утром подумал, не случилось бы чего…
Но причиной беды был, конечно, не понедельник, По моим представлениям, группа, потеряв командира, действовала недостаточно собранно, хотя дрались все мои товарищи геройски. Кто мог знать, что и завтрашний день, вторник, будет необычайно трудным? И кто мог знать, что за ужином мы опять помолчим и так же, как накануне, не чокаясь, выпьем свои сто граммов, поминая уже самого Михаила Ивановича Багрянцева?..
Никто, никто не мог предвидеть всего, что готовил нам грядущий день.
А пока машина доставила нас в Низино. Каждый устал и жаждал отдыха. Постели Уманского, Тенюгина и Солдатова остались нетронутыми на ночь. Володина койка стояла рядом с моей, и я в тот вечерний час особенно остро ощутил потерю друга. Человеком он был молчаливым, а накануне, ложась спать, вдруг разговорился, не очень бойко, конечно, а так, задумчиво, что называется, под настроение. Уже свет погас и товарищи наши спали, а Володя Тенюгин все рассказывал мне шепотом про свой Осташков, про Селигер, вспоминал о своей маме Елизавете Федоровне, об отце.
— Батя мой, — говорил он, — строгий и вольностей мне не давал. Но бить никогда не бил меня, что бы я ни натворил. Все, бывало, старался внушить мне, как я должен себя вести…
Потом Володя подвинулся на край кровати, чтобы быть поближе ко мне.
— А знаешь, — доверительно зашептал он. — Вот кончится война — я тоже женюсь. Девушка у меня в Осташкове. — Он помолчал и добавил мечтательно: — Хорошая!..
Раньше Тенюгин никогда не говорил мне об этом, но ребята знали, что фото девушки он хранит под обложкой своего комсомольского билета.
Не возвратился в Осташков к своей девушке Володя Тенюгин. Но, если ей доведется прочесть мою книгу, пусть она знает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Прежде всего командир разъяснил собравшимся обстановку, сложившуюся на нашем участке фронта. Немцы бросали в бой всё новые силы. Почувствовав, что каша авиация ослабела, танки и самоходные орудия, колонны солдат противника шли в открытую даже днем. Наша штурмовая и бомбардировочная авиация, действуя уже с аэродромов, не оставалась на земле ни одной лишней минуты. Но сил не хватало. И задача уничтожения вражеских танков была поставлена также перед истребителями ЛАГГ-3.
Услышав об этом, Багрянцев удивился:
— Не понимаю. Какой вред может причинить двадцатимиллиметровый снарядик самолетной пушки современному танку? Это слону дробина! Пушка-то у нас не противотанковая…
Капитан Уманский выслушал Багрянцева, затем встал из — за стола:
— Это приказ, и не выполнить его мы не имеем права. По самолетам, товарищи!.. И вот семерка ЛАГГ-3, возглавляемая капитаном Уманским, ушла в воздух. Цель — танковая колонна немцев на дороге, идущей в район Ропши, Через сорок минут истребители возвратились. Но возвратились лишь Багрянцев, Костылев, Семенов и Широбоков. Не было капитана Уманского, старшего лейтенанта Солдатова и младшего лейтенанта Тенюгина,
Танковую колонну, которую атаковала семерка советских самолетов, прикрывала большая группа вражеских истребителей. С большим трудом прорвались наши товарищи сквозь этот заслон. Стреляя по колонне из пушек и пулеметов, они сделали только один заход, да и то неполным составом. Самолет старшего лейтенанта Солдатова, подбитый огнем зенитной артиллерии, не достиг цели. Он развернулся и, дымя мотором, ушел к линии фронта.
У фашистских летчиков было преимущество в высоте и численности. Они набросились на нашу шестерку со всех сторон. Поврежденные во время штурмовки огнем зенитных автоматов, самолеты Уманского и Тенюгина не могли выдержать длительного боя. Капитан Уманский вскоре выбросился на парашюте над территорией, занятой противником. Тенюгин еще некоторое время сражался вместе с товарищами. Пятеро против восемнадцати! Не имея больше возможности атаковать танки, возглавивший группу Багрянцев дал сигнал нашим истребителям отходить к линии фронта. Тенюгин набрал высоту, чтобы, если остановится двигатель, спланировать к своим. Четверка «мессершмиттов» бросилась за ним. Отважный летчик вступил в неравный бой, и уже через несколько секунд один из вражеских стервятников загорелся. Остальные с яростью атаковали Владимира Тенюгина. Когда поврежденный зенитным снарядом мотор его машины остановился, Тенюгин выбросился из самолета на парашюте. Осатаневшие от неудачи гитлеровцы расстреляли его в воздухе. При этом они сделали по два захода каждый.
Как это ни горько, друзья не смогли помочь Теню — гину. Они были скованы боем с остальными «мессер — шмиттами». Правда, Борис Семенов сделал попытку выручить попавшего в беду товарища, но должен был принять бой с тремя вражескими самолетами. Семенову пришлось вертеться юлой, чтобы держать в поле зрения каждого из своих противников. В таких случаях летчику, как говорится, мало двух глаз, а у Семенова был только один…
Перед войной Борис Семенов испытывал новые самолеты. Во время съемки фильма «Чкалов» кинематографисты попросили его проделать на самолете И-16 каскад фигур высшего пилотажа. Приземляясь после этого полета, самолет согласно сценарию должен был скапотировать, то есть перевернуться через мотор «на спину», потерпеть аварию. Создатели фильма готовились отснять этот момент, перевертывая с помощью специальных тросов стоящий на земле самолет. Но Семенов и в самом деле потерпел аварию. Конечно же, это была случайность. Во время торможения колеса самолета были так «схвачены» колодками, что машина помимо воли летчика встала на нос и перевернулась. Человек высокого роста, Семенов пригнулся, но при этом ударился о ручку управления и лишился правого глаза.
Борис Семенов обладал большим опытом, великолепным профессиональным мастерством. Он не был отстранен от полетов. Больше того, когда началась война, он добился, чтобы его перевели на фронт. Командующий авиацией Военно — Морского Флота удовлетворил просьбу Семенова. Он стал воевать.
В бою, о котором здесь идет речь, Борис Иванович сделал все возможное, чтобы прикрыть отход Тенюгина. Но обстановка была такой тяжелой и сложной, что даже Семенову это не удалось,
Уже на аэродроме мы узнали, что Алексей Солдатов был ранен, но дотянул до линии фронта и произвел посадку на фюзеляж в расположении наших войск.
Вечером летчики собрались, чтобы по обычаю помянуть горькой чаркой погибших товарищей. Потерять сразу троих — такого у нас еще не было. Жестокость, с какой фашистские летчики расстреляли Тенюгина, заставила каждого задуматься о многом.
— Не люблю понедельника! — сказал вдруг Багрян — цев. — Тяжелый день. Я еще утром подумал, не случилось бы чего…
Но причиной беды был, конечно, не понедельник, По моим представлениям, группа, потеряв командира, действовала недостаточно собранно, хотя дрались все мои товарищи геройски. Кто мог знать, что и завтрашний день, вторник, будет необычайно трудным? И кто мог знать, что за ужином мы опять помолчим и так же, как накануне, не чокаясь, выпьем свои сто граммов, поминая уже самого Михаила Ивановича Багрянцева?..
Никто, никто не мог предвидеть всего, что готовил нам грядущий день.
А пока машина доставила нас в Низино. Каждый устал и жаждал отдыха. Постели Уманского, Тенюгина и Солдатова остались нетронутыми на ночь. Володина койка стояла рядом с моей, и я в тот вечерний час особенно остро ощутил потерю друга. Человеком он был молчаливым, а накануне, ложась спать, вдруг разговорился, не очень бойко, конечно, а так, задумчиво, что называется, под настроение. Уже свет погас и товарищи наши спали, а Володя Тенюгин все рассказывал мне шепотом про свой Осташков, про Селигер, вспоминал о своей маме Елизавете Федоровне, об отце.
— Батя мой, — говорил он, — строгий и вольностей мне не давал. Но бить никогда не бил меня, что бы я ни натворил. Все, бывало, старался внушить мне, как я должен себя вести…
Потом Володя подвинулся на край кровати, чтобы быть поближе ко мне.
— А знаешь, — доверительно зашептал он. — Вот кончится война — я тоже женюсь. Девушка у меня в Осташкове. — Он помолчал и добавил мечтательно: — Хорошая!..
Раньше Тенюгин никогда не говорил мне об этом, но ребята знали, что фото девушки он хранит под обложкой своего комсомольского билета.
Не возвратился в Осташков к своей девушке Володя Тенюгин. Но, если ей доведется прочесть мою книгу, пусть она знает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88