эти строки написаны для нее…
Мало спал я в ту ночь. Думал о Володе. Думал об Уманском. У Исаака Марковича, как мне было известно, осталась где-то семья — жена и маленькая дочурка.
Что еще я знал об Уманском? Знал, что до прихода к нам он командовал второй эскадрильей нашего полка, на вооружении которой были истребители МИГ-3. Знал] что Исаак Маркович окончил Одесскую школу военных пилотов еще в 1930 году. В прошлом слесарь харьковского завода «Серп и молот», он стал авиатором, опытным командиром. Еще во время военного конфликта с Финляндией Уманский был награжден двумя боевыми орденами...
Я лежал с открытыми глазами и вспоминал, вспоминал… За окном была глубокая ночь. Только ровные шаги часового нарушали опустившуюся на Низино тишину. Я невольно подумал, что это по предложению Уманского усилены посты на аэродроме и здесь, возле нашего фронтового жилья. Да, капитан был внимательным, заботливым командиром, хотя с виду казался сердитым и неприветливым. В памяти всплыл день, когда он пришел в нашу эскадрилью. Пришел, накоротке собрал служебное совещание и уже начал было говорить. Но тут я возьми да и спроси что-то у Костылева. И не успел еще он ответить мне, как до меня донеслось;
— Товарищ Каберов, когда говорит командир, подчиненные слушают.
Я встал.
— Садитесь, — сказал капитан.
Совещание продолжалось. Между тем я, нахохлясь, разглядывал нового командира с явным желанием найти в нем что — нибудь этакое, отрицательное. Но найти мне не удалось. Уже тогда он произвел на меня впечатление очень сдержанного, дорожащего временем, аккуратного человека. Глаза его глядели строго, с прищуром. Щеки и подбородок были гладко пробриты. Пуговицы на кителе сияли. Свежий подворотничок ровной полоской охватывал сильную шею. На груди поблескивали ордена. Поглядел я на него пристально и вдруг поймал себя на том, что шарю ладонью у себя по подбородку (хорошо ли побрит?). Пошарил и успокоился: вроде бы ничего. Потом незаметно потер рукавом пуговицы на кителе…
Между тем совещание подошло к концу. Капитан посмотрел на часы:
— Прошу всех поставить командирское время. Сейчас шестнадцать часов и ровно… двадцать одна минута.
О том, что есть «командирское время», я, признаться, услышал тогда впервые. Меня несколько удивило, что Уманский считает свои часы самыми точными в эскадрилье. Проверить, так ли это, мне не привелось, Но что сам он человек исключительной пунктуальности — в этом я успел убедиться. А главное, мне захотелось подражать ему. Тогда же, после проведенного им первого совещания, я с особой тщательностью привел в порядок свое обмундирование. Да и не только я…
Началось вроде бы с мелочей, но и это было важно. Мы стали перенимать у командира все то лучшее, что было ему свойственно. Боевое умение, собранность, решительность, дисциплинированность капитана Уманского становились нашими чертами.
И вот его не стало среди нас. Причем никто не видел, где командир приземлился. Хотелось верить, что он не погиб. Хотелось верить…
Утром нас подняли рано, И опять первой мыслью было: «Тенюгин… Уманский...»
— Что вздыхаешь, Игорек? — ко мне подошел Костылев. — Теперь их уже не воскресишь. Разве что Уманский…
Мы умылись и поспешили к машине. Утро было прохладное. Я накинул на себя реглан и сел в уголок возле кабины. Тут меньше трясло. «Кто же теперь будет нашим командиром? — думал я, — Халдеев пока лишь лейтенант, и его вряд ли назначат. К тому же, он все еще не возвратился г эскадрилью. Может быть, Михаил Иванович?»
Едва мы подъехали к аэродромной землянке и спрыгнули с машины, как два фашистских истребителя МЕ-109 на огромной скорости и предельно малой высоте пронеслись над нашей стоянкой. Затем они набрали высоту и стали кружить над нами. Багрянцев поспешил к своему самолету и поднялся в воздух. За ним последовал Широбоков. Нам с Костылевым было приказано остаться на земле. Не успели Багрянцез и Широбоков набрать нужную высоту, как фашисты напали на них сверху. Завязался ожесточенный бой. Соседняя эскадрилья поспала на помощь нашим товарищам два истребителя МИГ-3. Но едва они подошли к месту боя, как появилась вторая пара немецких истребителей. Атакуя одного из фашистов, Михаил Иванович попал под огонь ведущего этой второй пары. Самолет Багрянцева вспыхнул и, вращаясь, пошел к земле. Техники и наш врач на автостартере помчались к месту катастрофы. Вскоре они вернулись. Врач достал из машины что-то сложенное в обгорелый комбинезон. Мы обнажили головы…
Вечером я проходил мимо самолетного ящика. На двери его было мелко написано карандашом: «Здесь с 22 июня по 9 сентября 1941 года жило звено старшего лейтенанта Багрянцева. Все погибли».
БОИ С УТРА ДО ВЕЧЕРА
На рассвете 10 сентября 1941 года машина, быстрее, чем обычно, мчала нас на аэродром. Небо в районе Ропши и Красногвардейска высвечивали красные сполохи вражеского артогня. Вспышки недальних орудийных выстрелов — что-то вроде световой морзянки — то на миг, то на несколько секунд освещали пики елей.
Наконец сидевший рядом с шофером лейтенант Халдеев (накануне вечером он прилетел к нам и вскоре принял эскадрилью) остановил машину. Выйдя из кабины, он прислушался. Все мы тоже встревоженно слушали. Гул отдаленной артиллерийской канонады и грохот близкой орудийной стрельбы не умолкали. Сомнений не было — гитлеровцы предприняли новое наступление на Ленинград.
Снаряды, рвались где-то за аэродромом. Халдеев снова сел в кабину, и машина, подпрыгивая на выбоинах, помчалась вперед.
— Да, работенка сегодня будет! — ни к кому не обращаясь, сказал незнакомый мне летчик (он спал минувшую ночь у нас на койке Багрянцева). Ему никто не ответил. Все думали о том, что прорыв фашистов в районе Ропши мог произойти в любое время. Было ясно, что враг стремится выйти к Финскому заливу, чтобы, наступая вдоль берега, прорваться к Ленинграду.
Вскоре мы приехали на аэродром, Это был наш боевой рубеж. Новый командир эскадрильи Володя Халдеев спокойно и деловито выполнял свои непростые обязанности. Казалось, будто он всегда был нашим командиром, Ему помогал комиссар. Невысокого роста, живой, энергичный человек, Исакович, не будучи летчиком, очень многое делал для повышения боеготовности эскадрильи. Володе было на кого опереться в любом деле.
Задача, которая стояла перед нами в тот сентябрьский день, была сформулирована так: «Работать по прикрытию войск в районе Красногвардейск — Красное Село».
Первыми поднялись в воздух шесть истребителей МиГ-3 соседней эскадрильи. Возвратились на родной аэродром лишь четверо. Затем наступила наша очередь. Ушли на задание Халдеев, Широбоков, Киров и новый летчик Мясников (тот, что прилетел к нам накануне на истребителе Як-1).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Мало спал я в ту ночь. Думал о Володе. Думал об Уманском. У Исаака Марковича, как мне было известно, осталась где-то семья — жена и маленькая дочурка.
Что еще я знал об Уманском? Знал, что до прихода к нам он командовал второй эскадрильей нашего полка, на вооружении которой были истребители МИГ-3. Знал] что Исаак Маркович окончил Одесскую школу военных пилотов еще в 1930 году. В прошлом слесарь харьковского завода «Серп и молот», он стал авиатором, опытным командиром. Еще во время военного конфликта с Финляндией Уманский был награжден двумя боевыми орденами...
Я лежал с открытыми глазами и вспоминал, вспоминал… За окном была глубокая ночь. Только ровные шаги часового нарушали опустившуюся на Низино тишину. Я невольно подумал, что это по предложению Уманского усилены посты на аэродроме и здесь, возле нашего фронтового жилья. Да, капитан был внимательным, заботливым командиром, хотя с виду казался сердитым и неприветливым. В памяти всплыл день, когда он пришел в нашу эскадрилью. Пришел, накоротке собрал служебное совещание и уже начал было говорить. Но тут я возьми да и спроси что-то у Костылева. И не успел еще он ответить мне, как до меня донеслось;
— Товарищ Каберов, когда говорит командир, подчиненные слушают.
Я встал.
— Садитесь, — сказал капитан.
Совещание продолжалось. Между тем я, нахохлясь, разглядывал нового командира с явным желанием найти в нем что — нибудь этакое, отрицательное. Но найти мне не удалось. Уже тогда он произвел на меня впечатление очень сдержанного, дорожащего временем, аккуратного человека. Глаза его глядели строго, с прищуром. Щеки и подбородок были гладко пробриты. Пуговицы на кителе сияли. Свежий подворотничок ровной полоской охватывал сильную шею. На груди поблескивали ордена. Поглядел я на него пристально и вдруг поймал себя на том, что шарю ладонью у себя по подбородку (хорошо ли побрит?). Пошарил и успокоился: вроде бы ничего. Потом незаметно потер рукавом пуговицы на кителе…
Между тем совещание подошло к концу. Капитан посмотрел на часы:
— Прошу всех поставить командирское время. Сейчас шестнадцать часов и ровно… двадцать одна минута.
О том, что есть «командирское время», я, признаться, услышал тогда впервые. Меня несколько удивило, что Уманский считает свои часы самыми точными в эскадрилье. Проверить, так ли это, мне не привелось, Но что сам он человек исключительной пунктуальности — в этом я успел убедиться. А главное, мне захотелось подражать ему. Тогда же, после проведенного им первого совещания, я с особой тщательностью привел в порядок свое обмундирование. Да и не только я…
Началось вроде бы с мелочей, но и это было важно. Мы стали перенимать у командира все то лучшее, что было ему свойственно. Боевое умение, собранность, решительность, дисциплинированность капитана Уманского становились нашими чертами.
И вот его не стало среди нас. Причем никто не видел, где командир приземлился. Хотелось верить, что он не погиб. Хотелось верить…
Утром нас подняли рано, И опять первой мыслью было: «Тенюгин… Уманский...»
— Что вздыхаешь, Игорек? — ко мне подошел Костылев. — Теперь их уже не воскресишь. Разве что Уманский…
Мы умылись и поспешили к машине. Утро было прохладное. Я накинул на себя реглан и сел в уголок возле кабины. Тут меньше трясло. «Кто же теперь будет нашим командиром? — думал я, — Халдеев пока лишь лейтенант, и его вряд ли назначат. К тому же, он все еще не возвратился г эскадрилью. Может быть, Михаил Иванович?»
Едва мы подъехали к аэродромной землянке и спрыгнули с машины, как два фашистских истребителя МЕ-109 на огромной скорости и предельно малой высоте пронеслись над нашей стоянкой. Затем они набрали высоту и стали кружить над нами. Багрянцев поспешил к своему самолету и поднялся в воздух. За ним последовал Широбоков. Нам с Костылевым было приказано остаться на земле. Не успели Багрянцез и Широбоков набрать нужную высоту, как фашисты напали на них сверху. Завязался ожесточенный бой. Соседняя эскадрилья поспала на помощь нашим товарищам два истребителя МИГ-3. Но едва они подошли к месту боя, как появилась вторая пара немецких истребителей. Атакуя одного из фашистов, Михаил Иванович попал под огонь ведущего этой второй пары. Самолет Багрянцева вспыхнул и, вращаясь, пошел к земле. Техники и наш врач на автостартере помчались к месту катастрофы. Вскоре они вернулись. Врач достал из машины что-то сложенное в обгорелый комбинезон. Мы обнажили головы…
Вечером я проходил мимо самолетного ящика. На двери его было мелко написано карандашом: «Здесь с 22 июня по 9 сентября 1941 года жило звено старшего лейтенанта Багрянцева. Все погибли».
БОИ С УТРА ДО ВЕЧЕРА
На рассвете 10 сентября 1941 года машина, быстрее, чем обычно, мчала нас на аэродром. Небо в районе Ропши и Красногвардейска высвечивали красные сполохи вражеского артогня. Вспышки недальних орудийных выстрелов — что-то вроде световой морзянки — то на миг, то на несколько секунд освещали пики елей.
Наконец сидевший рядом с шофером лейтенант Халдеев (накануне вечером он прилетел к нам и вскоре принял эскадрилью) остановил машину. Выйдя из кабины, он прислушался. Все мы тоже встревоженно слушали. Гул отдаленной артиллерийской канонады и грохот близкой орудийной стрельбы не умолкали. Сомнений не было — гитлеровцы предприняли новое наступление на Ленинград.
Снаряды, рвались где-то за аэродромом. Халдеев снова сел в кабину, и машина, подпрыгивая на выбоинах, помчалась вперед.
— Да, работенка сегодня будет! — ни к кому не обращаясь, сказал незнакомый мне летчик (он спал минувшую ночь у нас на койке Багрянцева). Ему никто не ответил. Все думали о том, что прорыв фашистов в районе Ропши мог произойти в любое время. Было ясно, что враг стремится выйти к Финскому заливу, чтобы, наступая вдоль берега, прорваться к Ленинграду.
Вскоре мы приехали на аэродром, Это был наш боевой рубеж. Новый командир эскадрильи Володя Халдеев спокойно и деловито выполнял свои непростые обязанности. Казалось, будто он всегда был нашим командиром, Ему помогал комиссар. Невысокого роста, живой, энергичный человек, Исакович, не будучи летчиком, очень многое делал для повышения боеготовности эскадрильи. Володе было на кого опереться в любом деле.
Задача, которая стояла перед нами в тот сентябрьский день, была сформулирована так: «Работать по прикрытию войск в районе Красногвардейск — Красное Село».
Первыми поднялись в воздух шесть истребителей МиГ-3 соседней эскадрильи. Возвратились на родной аэродром лишь четверо. Затем наступила наша очередь. Ушли на задание Халдеев, Широбоков, Киров и новый летчик Мясников (тот, что прилетел к нам накануне на истребителе Як-1).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88