2 августа Верховный Совет СССР принял закон об образовании Молдавской Советской Социалистической Республики, неотъемлемой частью которой стала значительная часть территории Бессарабии. Северная часть Буковины, а также Хотинский, Аккерманский и Измаильский уезды Бессарабии были включены в состав Украинской ССР.
Мирное разрешение советско-румынского конфликта было, бесспорно, одной из крупнейших побед советской внешней политики.
* * *
А как это событие сказалось на деятельности Ближневосточного отдела? Скажу прямо: дел у нас намного прибавилось.
В соответствии с соглашением от 28 июня в Одессе приступила к работе смешанная советско-румынская комиссия по урегулированию спорных вопросов, вызванных спешной эвакуацией румынских войск и учреждений из Бессарабии и Северной Буковины. Вопросам этим, казалось, не будет конца. Большинство их решалось в смешанной советско-румынской комиссии, но часть этих вопросов, обычно по инициативе румынской миссии, рассматривалась в дипломатическом порядке. К числу крупных решенных вопросов относилась, в частности, передача румынским властям большого количества вооружения и военного имущества, оставленного румынской армией на эвакуированной территории.
Советская сторона в большинстве случаев шла навстречу просьбам и предложениям румынской стороны, однако последняя, наоборот, сплошь да рядом проявляла упорное нежелание сотрудничать. Так обстояло дело, например, с возвращением на родину уроженцев Бессарабии и Северной Буковины, находившихся в тот момент в Румынии. Румынские власти чинили им в этом всяческие препятствия, в связи с чем Наркоминдел вынужден был заявить румынскому правительству протест и потребовать, чтобы оно обеспечило уроженцам Бессарабии и Северной Буковины свободный выезд к месту их постоянного жительства.
Но если спорные вопросы эвакуации по мере их урегулирования все же уменьшались в числе, то спорные пограничные вопросы, наоборот, множились. И что еще хуже – день ото дня они становились все более и более острыми, зачастую превращаясь в конфликтные.
Почвой для споров и конфликтов этого рода являлись разногласия сторон по поводу определения пограничной линии, в особенности на участке Северной Буковины. При подобном противоречивом подходе на границе повседневно возникали серьезные ее нарушения румынскими пограничниками. Порою они выливались в перестрелки между пограничниками обеих сторон. В таких случаях Наркоминдел посылал румынской миссии ноты протеста, требуя в то же время, чтобы румынское правительство дало своим пограничным властям указания о необходимости мирного урегулирования разногласий.
Рождались недоразумения и в дельте Дуная, где также не существовало общей точки зрения относительно линии границы. Споры шли вокруг того, по какому из нескольких протоков Килийского гирла (главного рукава Дуная) проходит граница, отчего зависело определение государственной принадлежности нескольких речных островов.
Помочь устранению всех этих споров и недоразумений могла лишь четкая демаркация новой границы, чего и добивался Наркоминдел, поставив соответствующий вопрос перед правительством Румынии. Но последнее не давало на это своего согласия, выдвинув в качестве предварительного условия выполнение советской стороной следующих требований: признание границы в Северной Буковине по румынскому варианту; возвращение Румынии городка Герца и прилегающей к нему местности, как якобы ошибочно включенных в пределы Северной Буковины; определение границы по Килийскому гирлу Дуная – также на основе румынского варианта. Все эти требования отклонялись Советским правительством, как необоснованные, но румынская миссия продолжала на них настаивать, создавая, таким образом, тупик в вопросе о демаркации.
Временами у нас складывалось впечатление, что тупик этот создается преднамеренно, что румынское правительство добивается не урегулирования пограничных споров, а осложнения советско-румынских отношений. Недаром ведь вся румынская пропаганда развернула вокруг этих споров невероятную шумиху, иногда изображая их как угрозу национальному существованию Румынии.
* * *
В Москве мы почти до конца июля имели дело с посланником Давидеску. На смену ему 10 августа в Москву прибыл новый посланник – Григоре Гафенку, многоопытный дипломат, до 30 мая 1940 года занимавший пост министра иностранных дел. Будучи министром, он, как и его предшественники, ориентировался по преимуществу на Англию и Францию, с давних пор видевших в Румынии опору их империалистической политики на Балканах и в обширном Дунайском бассейне. В то же время Румыния заигрывала и с другой империалистической группировкой – германо-итальянской, проводя, таким образом, двойственную внешнюю политику, получившую наименование «игры на двух столах».
С началом войны в Европе Румыния провозгласила нейтралитет, чтобы выждать удобный момент для присоединения к лагерю победителей и пожать вместе с ними плоды победы. 29 мая 1940 года под влиянием гитлеровских военных успехов на Западе коронный совет под председательством короля Кароля II принял решение «не упорствовать в сохранении нейтралитета» и «приспособиться к реальности», а выражаясь прямолинейно, взять курс на тесное сближение с Германией. На этом совете Гафенку выступал за сохранение нейтралитета при продолжении «игры на двух столах». Но его доводы были отвергнуты королем и большинством совета, вследствие чего он подал в отставку, которая была принята.
Однако месяц спустя тот же Кароль, под чьим нажимом совет дезавуировал политику Гафенку, неожиданно предложил ему поехать посланником в Москву. Гафенку согласился, видимо надеясь на то, что время для двойной игры еще вернется. Но какова бы ни была его позиция в отношении двух враждебных империалистических группировок, для нас важнее всего было знать, что это дипломат с прочно установившейся репутацией реакционного антисоветского деятеля, от которого трудно было ждать нового, более реалистического и дальновидного подхода к проблемам советско-румынских отношений.
Новый посланник действительно во всем пошел по стопам Давидеску. С первых же встреч с руководителями наркомата он неизменно поднимал вопрос о возвращении Румынии Герцы и ее окрестностей, утверждая, будто это исконная румынская территория, никогда не входившая в Северную Буковину и включенная в нее 26 июня по ошибке. При этом он добавлял, что до разрешения вопроса о Герце и о пограничной линии в румынском варианте ни о какой демаркации границы не может быть и речи.
Но для советских дипломатов гораздо важнее бесплодных дискуссий о Герце были бесконечные инциденты на границе, начавшие принимать опасные масштабы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Мирное разрешение советско-румынского конфликта было, бесспорно, одной из крупнейших побед советской внешней политики.
* * *
А как это событие сказалось на деятельности Ближневосточного отдела? Скажу прямо: дел у нас намного прибавилось.
В соответствии с соглашением от 28 июня в Одессе приступила к работе смешанная советско-румынская комиссия по урегулированию спорных вопросов, вызванных спешной эвакуацией румынских войск и учреждений из Бессарабии и Северной Буковины. Вопросам этим, казалось, не будет конца. Большинство их решалось в смешанной советско-румынской комиссии, но часть этих вопросов, обычно по инициативе румынской миссии, рассматривалась в дипломатическом порядке. К числу крупных решенных вопросов относилась, в частности, передача румынским властям большого количества вооружения и военного имущества, оставленного румынской армией на эвакуированной территории.
Советская сторона в большинстве случаев шла навстречу просьбам и предложениям румынской стороны, однако последняя, наоборот, сплошь да рядом проявляла упорное нежелание сотрудничать. Так обстояло дело, например, с возвращением на родину уроженцев Бессарабии и Северной Буковины, находившихся в тот момент в Румынии. Румынские власти чинили им в этом всяческие препятствия, в связи с чем Наркоминдел вынужден был заявить румынскому правительству протест и потребовать, чтобы оно обеспечило уроженцам Бессарабии и Северной Буковины свободный выезд к месту их постоянного жительства.
Но если спорные вопросы эвакуации по мере их урегулирования все же уменьшались в числе, то спорные пограничные вопросы, наоборот, множились. И что еще хуже – день ото дня они становились все более и более острыми, зачастую превращаясь в конфликтные.
Почвой для споров и конфликтов этого рода являлись разногласия сторон по поводу определения пограничной линии, в особенности на участке Северной Буковины. При подобном противоречивом подходе на границе повседневно возникали серьезные ее нарушения румынскими пограничниками. Порою они выливались в перестрелки между пограничниками обеих сторон. В таких случаях Наркоминдел посылал румынской миссии ноты протеста, требуя в то же время, чтобы румынское правительство дало своим пограничным властям указания о необходимости мирного урегулирования разногласий.
Рождались недоразумения и в дельте Дуная, где также не существовало общей точки зрения относительно линии границы. Споры шли вокруг того, по какому из нескольких протоков Килийского гирла (главного рукава Дуная) проходит граница, отчего зависело определение государственной принадлежности нескольких речных островов.
Помочь устранению всех этих споров и недоразумений могла лишь четкая демаркация новой границы, чего и добивался Наркоминдел, поставив соответствующий вопрос перед правительством Румынии. Но последнее не давало на это своего согласия, выдвинув в качестве предварительного условия выполнение советской стороной следующих требований: признание границы в Северной Буковине по румынскому варианту; возвращение Румынии городка Герца и прилегающей к нему местности, как якобы ошибочно включенных в пределы Северной Буковины; определение границы по Килийскому гирлу Дуная – также на основе румынского варианта. Все эти требования отклонялись Советским правительством, как необоснованные, но румынская миссия продолжала на них настаивать, создавая, таким образом, тупик в вопросе о демаркации.
Временами у нас складывалось впечатление, что тупик этот создается преднамеренно, что румынское правительство добивается не урегулирования пограничных споров, а осложнения советско-румынских отношений. Недаром ведь вся румынская пропаганда развернула вокруг этих споров невероятную шумиху, иногда изображая их как угрозу национальному существованию Румынии.
* * *
В Москве мы почти до конца июля имели дело с посланником Давидеску. На смену ему 10 августа в Москву прибыл новый посланник – Григоре Гафенку, многоопытный дипломат, до 30 мая 1940 года занимавший пост министра иностранных дел. Будучи министром, он, как и его предшественники, ориентировался по преимуществу на Англию и Францию, с давних пор видевших в Румынии опору их империалистической политики на Балканах и в обширном Дунайском бассейне. В то же время Румыния заигрывала и с другой империалистической группировкой – германо-итальянской, проводя, таким образом, двойственную внешнюю политику, получившую наименование «игры на двух столах».
С началом войны в Европе Румыния провозгласила нейтралитет, чтобы выждать удобный момент для присоединения к лагерю победителей и пожать вместе с ними плоды победы. 29 мая 1940 года под влиянием гитлеровских военных успехов на Западе коронный совет под председательством короля Кароля II принял решение «не упорствовать в сохранении нейтралитета» и «приспособиться к реальности», а выражаясь прямолинейно, взять курс на тесное сближение с Германией. На этом совете Гафенку выступал за сохранение нейтралитета при продолжении «игры на двух столах». Но его доводы были отвергнуты королем и большинством совета, вследствие чего он подал в отставку, которая была принята.
Однако месяц спустя тот же Кароль, под чьим нажимом совет дезавуировал политику Гафенку, неожиданно предложил ему поехать посланником в Москву. Гафенку согласился, видимо надеясь на то, что время для двойной игры еще вернется. Но какова бы ни была его позиция в отношении двух враждебных империалистических группировок, для нас важнее всего было знать, что это дипломат с прочно установившейся репутацией реакционного антисоветского деятеля, от которого трудно было ждать нового, более реалистического и дальновидного подхода к проблемам советско-румынских отношений.
Новый посланник действительно во всем пошел по стопам Давидеску. С первых же встреч с руководителями наркомата он неизменно поднимал вопрос о возвращении Румынии Герцы и ее окрестностей, утверждая, будто это исконная румынская территория, никогда не входившая в Северную Буковину и включенная в нее 26 июня по ошибке. При этом он добавлял, что до разрешения вопроса о Герце и о пограничной линии в румынском варианте ни о какой демаркации границы не может быть и речи.
Но для советских дипломатов гораздо важнее бесплодных дискуссий о Герце были бесконечные инциденты на границе, начавшие принимать опасные масштабы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139