Все же принял я его с подчеркнутой холодностью.
Продержав его несколько минут одного в гостиной, я открыл дверь своего кабинета. Князь Штирбей – пожилой, сухощавый, аристократически лощеный – стоял посреди комнаты, с напряженно выжидающим выражением на лице, явно смущенный. Он поклонился мне и после моего ответного поклона торопливо заговорил по-французски:
– Ваше превосходительство, я почитаю за великую честь для себя, что мы с вами будем совместно трудиться во имя благородной цели примирения наших стран.
Я не был расположен отвечать ему в таком же выспреннем тоне и сухо промолвил:
– Я удовлетворил вашу просьбу о свидании, считая, что оно послужит на пользу делу. Я готов вас выслушать.
Жестом я предложил Штирбею сесть в кресло и уселся сам. Постепенно оправляясь от смущения, Штирбей изложил мне цели своей миссии.
– В Каир я направлен теми общественными силами нашей страны, которые пришли к твердому решению покончить с войной, – начал он. – Учитывая присутствие на румынской территории крупных вооруженных сил Германии, сделать это будет нелегко, что, однако, не умаляет нашей решимости идти по новому пути. Сейчас для нас очень важно уяснить себе, каков будет военно-политический статус Румынии, когда она прекратит военные действия против России. В Анкаре я вел на этот счет предварительные беседы с английскими дипломатами. Здесь, в Каире, я намерен узнать согласованное мнение трех держав, после чего руководство Румынии примет свое решение.
Я задал Штирбею ряд вопросов. Для начала я попросил его уточнить, кого, собственно, румынская делегация представляет? По одной из циркулирующих версий, она послана двумя оппозиционными партиями и в таком случае выступать от имени румынского правительства не уполномочена. По другой версии, ее поездка санкционирована королем Михаем, но не ясно, с ведома ли правительства, возглавляемого маршалом Антонеску?
Штирбей ответил, что инициативу в посылке делегации проявили руководители национал-царанистской и национал-либеральной партий, но что король Михай, придворные круги и часть генералитета также одобрили ее.
– А как к ней отнесся маршал Антонеску? Не отдав себе отчета в том, как он поступит в решающий момент, невозможно строить планы выхода из войны.
После короткой паузы Штирбей сказал:
– По моему мнению, Антонеску еще не убежден в неизбежности поражения Гитлера и потому колеблется. Однако, – уверенно продолжал он, – в случае противодействия Антонеску, король Михай и оппозиция могут опереться на генералитет и большинство офицерского корпуса.
В этой же плоскости предварительного зондажа протекала беседа с румынским эмиссаром и на первом официальном заседании представителей трех держав – 17 марта. Инициативу в уточнении румынской позиции наши американские и английские коллеги целиком предоставили мне. Формально мотивировалось это тем, что я представляю единственную из трех союзных держав, которая ведет военные действия крупного масштаба против Румынии и, следовательно, наиболее заинтересована в благоприятном исходе переговоров. Фактически же дело было в другом. Я не сомневался, что мои коллеги уже получили от Штирбея все необходимые для них сведения, заверения и пожелания – то ли еще в Анкаре, то ли в Каире, сразу же по его прибытии сюда. Можно было даже с некоторым основанием предполагать, что за кулисами наших официальных заседаний со Штирбеем ведутся какие-то параллельные переговоры.
На этом первом заседании князь Штирбей в своем пространном выступлении, сделанном от имени «оппозиционных» партий, разъяснил союзным представителям нынешнюю позицию этих партий в вопросе о войне.
Самым важным в его заявлении был вопрос о румынских условиях выхода из войны. Основное из них сводилось к тому, что Румыния не намерена воевать против фашистской Германии и что на ее территорию должны быть введены войска западных союзников. Нетрудно было видеть, что подобные условия в завуалированной форме преследовали цель осложнить военные действия Красной Армии против вермахта и послужили бы сильнейшим тормозом освобождения Балканских стран из гитлеровской неволи, в силу чего не могли быть приемлемы для Советского Союза.
В тот же день я информировал Наркоминдел о румынских предложениях, охарактеризовав их как неудовлетворительные. В Москве вообще выразили сомнение в том, что румынская «оппозиция» способна на какие-либо действия против Антонеску. Следствием этого явилась нота Советского правительства от 22 марта, адресованная английскому правительству, в которой, в частности, говорилось:
«Что касается самого Манну, то теперь стало ясно, что он не принадлежит к числу таких лидеров, которые могут вести борьбу против Антонеску, а скорее следует считать, что то, что он делает, он делает с разрешения Антонеску, являясь лишь орудием в его руках. С другой стороны, ни из сообщений Штирбея, ни из других данных сейчас не видно, чтобы Антонеску проявлял интерес или стремился к переговорам с союзниками по поводу выхода Румынии из войны и перехода на сторону союзников против Германии. Ввиду такого положения приходится сделать вывод, что, судя по имеющейся информации, нет оснований придавать значение сообщению Штирбея и следует выразить сомнение в том, что переговоры, которые велись с князем Штирбеем в последние дни в Каире, могут привести к положительным результатам».
Несмотря на обоснованность аргументации советской ноты от 22 марта, правительства Англии и США настаивали на продолжении переговоров в Каире, с чем Советское правительство не без колебаний согласилось.
К этому времени военное положение Румынии стало критическим. Соединения Красной Армии, преследуя отступающего врага, отбросили его за Прут и Днестр и подступили к Яссам, крупному административному центру Восточной Румынии. В связи со вступлением советских войск на румынскую территорию вечером 2 апреля Советское правительство сделало очень важное заявление, в котором, в частности, говорилось, что Советский Союз «не преследует цели приобретения какой-либо части румынской территории или изменения существующего общественного строя Румынии» и что «вступление советских войск в пределы Румынии диктуется исключительно военной необходимостью и продолжающимся сопротивлением войск противника». Таким образом, Советский Союз гарантировал целостность румынской территории и невмешательство во внутренние дела Румынии, не покушался на ее государственный суверенитет.
Почти одновременно с заявлением Советского правительства Верховное Главнокомандование Красной Армии приостановило наступательные операции на румынском участке фронта. Решение это было связано с тем, что в Каире в тот момент велись переговоры о выходе Румынии из гитлеровского блока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Продержав его несколько минут одного в гостиной, я открыл дверь своего кабинета. Князь Штирбей – пожилой, сухощавый, аристократически лощеный – стоял посреди комнаты, с напряженно выжидающим выражением на лице, явно смущенный. Он поклонился мне и после моего ответного поклона торопливо заговорил по-французски:
– Ваше превосходительство, я почитаю за великую честь для себя, что мы с вами будем совместно трудиться во имя благородной цели примирения наших стран.
Я не был расположен отвечать ему в таком же выспреннем тоне и сухо промолвил:
– Я удовлетворил вашу просьбу о свидании, считая, что оно послужит на пользу делу. Я готов вас выслушать.
Жестом я предложил Штирбею сесть в кресло и уселся сам. Постепенно оправляясь от смущения, Штирбей изложил мне цели своей миссии.
– В Каир я направлен теми общественными силами нашей страны, которые пришли к твердому решению покончить с войной, – начал он. – Учитывая присутствие на румынской территории крупных вооруженных сил Германии, сделать это будет нелегко, что, однако, не умаляет нашей решимости идти по новому пути. Сейчас для нас очень важно уяснить себе, каков будет военно-политический статус Румынии, когда она прекратит военные действия против России. В Анкаре я вел на этот счет предварительные беседы с английскими дипломатами. Здесь, в Каире, я намерен узнать согласованное мнение трех держав, после чего руководство Румынии примет свое решение.
Я задал Штирбею ряд вопросов. Для начала я попросил его уточнить, кого, собственно, румынская делегация представляет? По одной из циркулирующих версий, она послана двумя оппозиционными партиями и в таком случае выступать от имени румынского правительства не уполномочена. По другой версии, ее поездка санкционирована королем Михаем, но не ясно, с ведома ли правительства, возглавляемого маршалом Антонеску?
Штирбей ответил, что инициативу в посылке делегации проявили руководители национал-царанистской и национал-либеральной партий, но что король Михай, придворные круги и часть генералитета также одобрили ее.
– А как к ней отнесся маршал Антонеску? Не отдав себе отчета в том, как он поступит в решающий момент, невозможно строить планы выхода из войны.
После короткой паузы Штирбей сказал:
– По моему мнению, Антонеску еще не убежден в неизбежности поражения Гитлера и потому колеблется. Однако, – уверенно продолжал он, – в случае противодействия Антонеску, король Михай и оппозиция могут опереться на генералитет и большинство офицерского корпуса.
В этой же плоскости предварительного зондажа протекала беседа с румынским эмиссаром и на первом официальном заседании представителей трех держав – 17 марта. Инициативу в уточнении румынской позиции наши американские и английские коллеги целиком предоставили мне. Формально мотивировалось это тем, что я представляю единственную из трех союзных держав, которая ведет военные действия крупного масштаба против Румынии и, следовательно, наиболее заинтересована в благоприятном исходе переговоров. Фактически же дело было в другом. Я не сомневался, что мои коллеги уже получили от Штирбея все необходимые для них сведения, заверения и пожелания – то ли еще в Анкаре, то ли в Каире, сразу же по его прибытии сюда. Можно было даже с некоторым основанием предполагать, что за кулисами наших официальных заседаний со Штирбеем ведутся какие-то параллельные переговоры.
На этом первом заседании князь Штирбей в своем пространном выступлении, сделанном от имени «оппозиционных» партий, разъяснил союзным представителям нынешнюю позицию этих партий в вопросе о войне.
Самым важным в его заявлении был вопрос о румынских условиях выхода из войны. Основное из них сводилось к тому, что Румыния не намерена воевать против фашистской Германии и что на ее территорию должны быть введены войска западных союзников. Нетрудно было видеть, что подобные условия в завуалированной форме преследовали цель осложнить военные действия Красной Армии против вермахта и послужили бы сильнейшим тормозом освобождения Балканских стран из гитлеровской неволи, в силу чего не могли быть приемлемы для Советского Союза.
В тот же день я информировал Наркоминдел о румынских предложениях, охарактеризовав их как неудовлетворительные. В Москве вообще выразили сомнение в том, что румынская «оппозиция» способна на какие-либо действия против Антонеску. Следствием этого явилась нота Советского правительства от 22 марта, адресованная английскому правительству, в которой, в частности, говорилось:
«Что касается самого Манну, то теперь стало ясно, что он не принадлежит к числу таких лидеров, которые могут вести борьбу против Антонеску, а скорее следует считать, что то, что он делает, он делает с разрешения Антонеску, являясь лишь орудием в его руках. С другой стороны, ни из сообщений Штирбея, ни из других данных сейчас не видно, чтобы Антонеску проявлял интерес или стремился к переговорам с союзниками по поводу выхода Румынии из войны и перехода на сторону союзников против Германии. Ввиду такого положения приходится сделать вывод, что, судя по имеющейся информации, нет оснований придавать значение сообщению Штирбея и следует выразить сомнение в том, что переговоры, которые велись с князем Штирбеем в последние дни в Каире, могут привести к положительным результатам».
Несмотря на обоснованность аргументации советской ноты от 22 марта, правительства Англии и США настаивали на продолжении переговоров в Каире, с чем Советское правительство не без колебаний согласилось.
К этому времени военное положение Румынии стало критическим. Соединения Красной Армии, преследуя отступающего врага, отбросили его за Прут и Днестр и подступили к Яссам, крупному административному центру Восточной Румынии. В связи со вступлением советских войск на румынскую территорию вечером 2 апреля Советское правительство сделало очень важное заявление, в котором, в частности, говорилось, что Советский Союз «не преследует цели приобретения какой-либо части румынской территории или изменения существующего общественного строя Румынии» и что «вступление советских войск в пределы Румынии диктуется исключительно военной необходимостью и продолжающимся сопротивлением войск противника». Таким образом, Советский Союз гарантировал целостность румынской территории и невмешательство во внутренние дела Румынии, не покушался на ее государственный суверенитет.
Почти одновременно с заявлением Советского правительства Верховное Главнокомандование Красной Армии приостановило наступательные операции на румынском участке фронта. Решение это было связано с тем, что в Каире в тот момент велись переговоры о выходе Румынии из гитлеровского блока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139