«Человеческая комедия». Видимо, тот юный граф был счастливее его. Из зеркала на Белова смотрело необыкновенно юное лицо с немного взволнованными глазами.
«Тот юный граф скитался и постоянно страдал, — подумал Сергей, — а я вот впервые в поезде дальнего следования еду, какие уж тут печати. Вон Муравьев в сорок втором летал к партизанам, потом через линию фронта пробивался. Он и поседел», — грустно заключил Сергей.
Он представил себе, как сейчас войдет в столовую, где хоть и врачи сидят, но все же люди военные. Вон его сосед на что уж толстый, болтливый, а два ордена Отечественной войны имеет. А у него? Три медали всего. Он внезапно представил себе любопытные глаза людей, в упор разглядывающие человека в незнакомой и такой далекой от войны форме. Как же он не догадался надеть штатский костюм? Или хотя бы пиджак. Ведь ходит же Никитин в форменных галифе с выпоротым кантом и пиджаке. Нет, не додумался он.
Сергей смыл с лица остатки пены, крепко вытерся полотенцем. «Ничего, — успокоил он себя, — у того графа лицо постарело от пороков, а я, оперуполномоченный Белов, борюсь с ними. Буду работать на контрасте. Молод, но очень устал. Служба у нас такая».
Он подмигнул сам себе и начал натягивать гимнастерку. Застегивая портупею, он раскрыл кобуру, достал ТТ. Все в порядке. Пистолет стоял на предохранительном взводе.
Лепилов ждал его в коридоре. Он критически осмотрел Сергея и, видимо, остался доволен.
— Вы выглядите весьма мужественно.
Он поправил гимнастерку, которая никак не хотела сидеть на нем по-уставному ровно и все время собиралась складками на животе. И вообще военврачу форма была явно противопоказана. Пуговицы на воротнике были пришиты криво, погоны висели на покатых плечах.
Сергей сравнил себя с ним и представил на секунду их двоих со стороны: Лепилова, на котором форма висела, как маскарадный костюм, и себя — в перешитой гимнастерке, подогнанных галифе, начищенных хромовых сапогах. Пуговицы у него были довоенные, золотистые, с гербом. Их ему по большому блату за десять пачек папирос устроил старшина из комендантского взвода. Сравнение явно было в его пользу.
— Ну что ж, пошли, — сказал Белов как можно непринужденнее.
— Идите вперед. Это недалеко, через один вагон.
Когда они вошли в столовую, которая раньше наверняка была вагоном-рестораном, Сергей чуть не зажмурился от смущения: на него смотрели десятки любопытных девичьих глаз.
За столом сидели три человека: Карпунин и две женщины, одна с погонами майора, другая подполковник.
— Садитесь к нам, Сережа. — Петр показал рукой на свободное место рядом с ним. — Теперь весь наш недолгий путь вы будете питаться именно за этим столом.
— Разрешите сесть, товарищ подполковник медицинской службы? — обратился Сергей к старшему по званию.
Женщина подняла на него донельзя усталые глаза и молча, пряча вдруг мелькнувшую на губах усмешку, кивнула. В вагоне сразу стало тихо. Потом раздался девичий приглушенный смех. Подполковник посмотрела в ту сторону, и девушки, сидящие за соседним столом, немедленно смолкли. Сергей покраснел так, что казалось, кровь вот-вот прорвется сквозь тонкую кожу щек и прыснет алым ручьем на белоснежную скатерть.
— Вас зовут Сергей? — у подполковника был удивительно мягкий голос.
— Да.
— Вы служите в милиции?
Белов почувствовал, как прислушиваются с любопытством к их разговору девушки за соседним столом.
— Вы не смущайтесь, Сережа. Меня зовут Александра Яковлевна, я начальник этого поезда милосердия. А на девиц наших не обращайте внимания. У нас, если вы заметили, мужчин совсем мало. И вдруг вы. Это вполне естественно. Вы ешьте.
— Скажите, Александра Яковлевна, кому мне сдать продаттестат?
— Оставьте его у себя. Вы наш гость. Да ешьте вы, ешьте.
Она смотрела, как осторожно ест этот милый, видимо, интеллигентный мальчик, и думала о сыне, которого убили в сорок втором под Ленинградом. И внезапно, помимо ее воли, ей стал неприятен этот молодой сильный парень в темно-синей гимнастерке. Наверное, если бы ее Толя пошел работать в милицию, то был бы по сей день жив и здоров, как этот Сережа, вон и медали у него, целых три. «За отвагу», «За оборону Москвы», «За боевые заслуги». За что их только им дают? Она перевела свой взгляд на его руки и увидела на правой глубокий шрам, уходящий под манжету гимнастерки.
— Что у вас с рукой? — спросила она с профессиональным любопытством.
— Меня ударили ножом. — Сергей ответил коротко, неохотно.
— Давно?
— В ноябре.
— Кто?
Сергей поднял глаза, посмотрел на собеседницу и понял, что он просто обязан ответить на этот вопрос.
— Мы, — он хотел сказать «брали», но вовремя поправился, — задерживали одного человека. А он очень не хотел этого.
— Кто он был?
— Он убил семь человек. Семерых хороших и добрых людей. Убил, чтобы забрать их вещи.
— Вы воевали?
— Да, недолго, под Москвой в ополчении.
— Ранение?
— Нет, комиссовали. Легкие.
— Приходите ко мне, — вмешался в разговор военврач с погонами майора, — я посмотрю вас. Вы когда были у врача в последний раз?
— Тринадцатого декабря сорок первого.
— Что вы делали до войны? Служили в милиции? — спросила Александра Яковлевна.
— Учился в МГУ на юрфаке.
И тут только Сергей понял, почему она его так дотошно расспрашивает. Понял и простил ее. Перед глазами этой женщины ежедневно проходят десятки раненых, многие из них такие же молодые, как и он. Наверное, некоторые умирали в этом поезде. Одни, вдалеке от близких и родных мест. И, видя последствия кровавого конвейера, именуемого войной, она была вправе спросить его: почему он носит эти погоны, а не полевые? Почему он сидит в Москве, вместо того чтобы драться с немцами? Что же он может ответить ей? Разве он может рассказать о том, как в сорок втором они с Даниловым брали на торфяниках банду Музыки, как от бандитской пули погиб Степа Полесов… Эти люди, врачующие последствия войны, не знают и не могут знать о том, как под Калинином год назад они вместе с опергруппой наркомата по всем правилам четыре часа штурмовали хутор, в котором засела банда дезертиров. Двенадцать человек и четыре пулемета. Разве это не война? Да, он работает в тылу. Но и тыл может быть разный. Милиция служит в горячем тылу войны.
За столом повисло неловкое долгое молчание. Все четверо ели молча, стараясь не глядеть друг на друга.
Обстановку разрядил Карпунин:
— Милые дамы, этот молодой человек служит в отделе по борьбе с бандитизмом. Я не думаю, что их служба намного легче фронтовой.
— Вы преувеличиваете, Петр Ильич, — Белов с благодарностью посмотрел на него. — Все-таки фронт — это фронт.
— Но подождите. Нет, Сережа, подождите. Война скоро кончится, все вернутся домой, но вы ведь останетесь. Игорь останется, Данилов ваш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53