Грусть, она душу очищает.
Когда Никитин и Алтунин вышли, Королев вопросительно поглядел на офицеров:
— Ну, какое впечатление от беседы, товарищи полковники?
— Темна вода во облацех, — первым ответил Серебровский, — не понял я его. Но с самообладанием мужик.
— Он должен сделать, — тихо сказал Данилов, — не может быть, чтобы не сделал.
— Мне бы твою убежденность, Иван Александрович, — вздохнул Королев, — но, как говорили наши не столь отдаленные предки, за неимением гербовой пишем на простой. Теперь все зависит от вас. Детали операции продумайте на месте. А сейчас я хотел бы ознакомить вас с оперативной обстановкой в тех областях, где вам придется работать.
Королев достал из стола бумаги, развернул настольную лампу, чтобы свет падал лучше.
— За годы оккупации фашисты почти целиком опустошили территорию Белоруссии. За эти годы погибло 2,2 миллиона советских граждан, 380 тысяч человек угнано в Германию. В руины превращено 209 городов республики. Районы Суражский, Дубровикский, Пнешеницкий полностью опустошены и выжжены. Разрушено 10 тысяч заводов и фабрик, вывезено все оборудование в Германию. Ко времени освобождения в республике действует всего 2 процента довоенных производственных мощностей. На 74 процента пострадал жилищный фонд городов и сел.
Королев на секунду оторвался от справки.
— Теперь о сельском хозяйстве. Сократились посевные площади, многие земли поросли кустарником. Полностью уничтожены парниково-тепличные хозяйства, ирригационные сооружения. Истреблено и вывезено 2,8 миллиона голов крупного рогатого скота и 5,7 миллиона молодняка. А также отправлено в Германию 600 тракторов, 2433 молотилки и около 600 тысяч другого инвентаря. Это, товарищи, я говорю о том огромном ущербе, который понесло хозяйство республики.
Королев отодвинул бумагу.
— Но, несмотря ни на что, республика живет и трудится. Приближается весна. Сев. Колхозники готовы выйти на поля, посеять и собрать урожай. Вот здесь-то и начинается наша работа. ЦК ВКП(б) поставил перед органами задачу в кратчайший срок уничтожить бандитские формирования на территории республики, дать людям возможность спокойно жить и работать. Не хочу вас дезориентировать, товарищи, оперативная обстановка сложна, в силу объективных причин преступность в Белоруссии высокая. Фашистские пособники, дезертиры и просто уголовники терроризируют население или ушли в подполье. В западных областях действуют буржуазные националисты. Их работу инспектирует немецкая разведка. Вот такие дела.
Королев замолчал, внимательно глядя на собеседников. Первым нарушил молчание Серебровский.
— Виктор Кузьмич, наша группа имеет конкретное задание по ликвидации банды Крука. Какие сроки устанавливает для нас наркомат?
— Сроки, — усмехнулся комиссар, — вчера.
— Это понятно, — вмешался в разговор Данилов, — ну а если конкретно?
— Я говорил с начальником главка и замнаркома. Сошлись на том, что сроки будут обусловлены после вашего доклада. Приедете на место, осмотритесь, доложите. Но помните: каждый день в тылу гибнут советские люди, и кровь их ложится на нас, помните об этом, товарищи.
Западная Белоруссия. Март
«Лондон. 24 марта (ТАСС). Бернский корреспондент газеты „Дейли экспресс“ сообщает о новой уловке гитлеровцев: они исчезают как якобы умершие. Полковник войск СС О.Фикерт поместил в немецких газетах свой некролог, но четыре недели спустя его видели разгуливающим по главным улицам Барселоны под именем Вильгельма Клейнерта. Начальник штаба гитлеровской молодежи Гельмут Меккель, как сообщают, явился жертвой рокового „несчастного случая“, но после этого его видели с главарем испанских студентов — фашистом Аваресом Серано…»
Данилов
Из своего окна он видел улицу, вернее, то, что осталось от нее. Вдоль разрушенных домов тянулся новый, еще не затоптанный дощатый тротуар. На этой улице каким-то чудом полностью сохранился только один двухэтажный дом, в котором теперь жили приехавшие из Москвы сотрудники. Все остальные здания в разной мере пострадали от артогня и перипетий уличного боя. Но все же улица жила обычно и размеренно. И ритм этой жизни ничем не отличается от московского. Так же по утрам уходили на работу люди, так же возвращались с темнотой. В развалинах играли ребятишки, их звонкие голоса многократным эхом отдавались в пустых коробках разрушенных домов.
Люди обжили руины. Как могли, отремонтировали разбитые квартиры, построили деревянные лестницы. По утрам мимо окон проходила колонна военнопленных. Они восстанавливали разрушенное своими руками. Рядом работали артели девчат. Данилова поразило, что они делятся своим скудным пайком с бывшими врагами. Таково уж свойство характера русского: беспощадность к врагу и гуманизм к побежденному. Недаром издревле существовал обычай — лежачего не бьют.
Город весь оделся лесами. Воздух пах смолой, кипящим гудроном и краской.
Весна в этом году была скорой и ранней.
Уже несколько дней они жили в этом городе. Ежедневно его люди бывали в пивной на Красноармейской. Данилов сам зашел туда однажды. Пивная была разделена на два зала. В одном стояло восемь столов, покрытых липкой, потерявшей свой цвет клеенкой, на другой половине — туда вели четыре деревянные ступеньки — находилась бильярдная. Два стола со штопаным сукном, разбитые костяные шары, неизвестно откуда взявшиеся огромные керосиновые лампы освещали центр бильярдной. В углах навечно поселился настороженный полумрак. Там рассчитывались после игры, несмотря на грозную надпись: «Здесь на деньги не играют». Там же разливали по стаканам самогонку, и едкий дух ее, казалось, навечно впитался в дощатые стены с потрескавшейся штукатуркой.
— То место, — говорил о пивной начальник горугрозыска. И по тому, как он произносил слово «то», все становилось понятным без дополнительных комментариев. Пивная на Красноармейской была таким же порождением войны, как и Тишинка в Москве. Сюда со всего города собирались те, кого по тем или иным причинам выбросила из жизни война, или те немногие, навсегда отравленные тлетворным влиянием оккупации, с ее частным жульническим предпринимательством. Были и другие, у кого эти тяжелые четыре года отобрали семью, любимое дело, искалечили физически и морально. Город, бывший советским совсем недолгое время, чуть больше года, город, в котором люди жили по законам панской Польши, потом по страшным правилам фашистов, еще катился по инерции по заржавленной рельсовой колее прошлого. Заканчивалась эта колея тупиком, и нужно было приложить много сил, чтобы повернуть жизнь города на главную магистраль.
На городском базаре продавали настоянный на табаке местный самогон «бимбер», старую военную польскую форму, немецкие, венгерские, румынские, польские сигареты, конфеты поразительно яркого цвета и самодельный лимонад на сахарине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Когда Никитин и Алтунин вышли, Королев вопросительно поглядел на офицеров:
— Ну, какое впечатление от беседы, товарищи полковники?
— Темна вода во облацех, — первым ответил Серебровский, — не понял я его. Но с самообладанием мужик.
— Он должен сделать, — тихо сказал Данилов, — не может быть, чтобы не сделал.
— Мне бы твою убежденность, Иван Александрович, — вздохнул Королев, — но, как говорили наши не столь отдаленные предки, за неимением гербовой пишем на простой. Теперь все зависит от вас. Детали операции продумайте на месте. А сейчас я хотел бы ознакомить вас с оперативной обстановкой в тех областях, где вам придется работать.
Королев достал из стола бумаги, развернул настольную лампу, чтобы свет падал лучше.
— За годы оккупации фашисты почти целиком опустошили территорию Белоруссии. За эти годы погибло 2,2 миллиона советских граждан, 380 тысяч человек угнано в Германию. В руины превращено 209 городов республики. Районы Суражский, Дубровикский, Пнешеницкий полностью опустошены и выжжены. Разрушено 10 тысяч заводов и фабрик, вывезено все оборудование в Германию. Ко времени освобождения в республике действует всего 2 процента довоенных производственных мощностей. На 74 процента пострадал жилищный фонд городов и сел.
Королев на секунду оторвался от справки.
— Теперь о сельском хозяйстве. Сократились посевные площади, многие земли поросли кустарником. Полностью уничтожены парниково-тепличные хозяйства, ирригационные сооружения. Истреблено и вывезено 2,8 миллиона голов крупного рогатого скота и 5,7 миллиона молодняка. А также отправлено в Германию 600 тракторов, 2433 молотилки и около 600 тысяч другого инвентаря. Это, товарищи, я говорю о том огромном ущербе, который понесло хозяйство республики.
Королев отодвинул бумагу.
— Но, несмотря ни на что, республика живет и трудится. Приближается весна. Сев. Колхозники готовы выйти на поля, посеять и собрать урожай. Вот здесь-то и начинается наша работа. ЦК ВКП(б) поставил перед органами задачу в кратчайший срок уничтожить бандитские формирования на территории республики, дать людям возможность спокойно жить и работать. Не хочу вас дезориентировать, товарищи, оперативная обстановка сложна, в силу объективных причин преступность в Белоруссии высокая. Фашистские пособники, дезертиры и просто уголовники терроризируют население или ушли в подполье. В западных областях действуют буржуазные националисты. Их работу инспектирует немецкая разведка. Вот такие дела.
Королев замолчал, внимательно глядя на собеседников. Первым нарушил молчание Серебровский.
— Виктор Кузьмич, наша группа имеет конкретное задание по ликвидации банды Крука. Какие сроки устанавливает для нас наркомат?
— Сроки, — усмехнулся комиссар, — вчера.
— Это понятно, — вмешался в разговор Данилов, — ну а если конкретно?
— Я говорил с начальником главка и замнаркома. Сошлись на том, что сроки будут обусловлены после вашего доклада. Приедете на место, осмотритесь, доложите. Но помните: каждый день в тылу гибнут советские люди, и кровь их ложится на нас, помните об этом, товарищи.
Западная Белоруссия. Март
«Лондон. 24 марта (ТАСС). Бернский корреспондент газеты „Дейли экспресс“ сообщает о новой уловке гитлеровцев: они исчезают как якобы умершие. Полковник войск СС О.Фикерт поместил в немецких газетах свой некролог, но четыре недели спустя его видели разгуливающим по главным улицам Барселоны под именем Вильгельма Клейнерта. Начальник штаба гитлеровской молодежи Гельмут Меккель, как сообщают, явился жертвой рокового „несчастного случая“, но после этого его видели с главарем испанских студентов — фашистом Аваресом Серано…»
Данилов
Из своего окна он видел улицу, вернее, то, что осталось от нее. Вдоль разрушенных домов тянулся новый, еще не затоптанный дощатый тротуар. На этой улице каким-то чудом полностью сохранился только один двухэтажный дом, в котором теперь жили приехавшие из Москвы сотрудники. Все остальные здания в разной мере пострадали от артогня и перипетий уличного боя. Но все же улица жила обычно и размеренно. И ритм этой жизни ничем не отличается от московского. Так же по утрам уходили на работу люди, так же возвращались с темнотой. В развалинах играли ребятишки, их звонкие голоса многократным эхом отдавались в пустых коробках разрушенных домов.
Люди обжили руины. Как могли, отремонтировали разбитые квартиры, построили деревянные лестницы. По утрам мимо окон проходила колонна военнопленных. Они восстанавливали разрушенное своими руками. Рядом работали артели девчат. Данилова поразило, что они делятся своим скудным пайком с бывшими врагами. Таково уж свойство характера русского: беспощадность к врагу и гуманизм к побежденному. Недаром издревле существовал обычай — лежачего не бьют.
Город весь оделся лесами. Воздух пах смолой, кипящим гудроном и краской.
Весна в этом году была скорой и ранней.
Уже несколько дней они жили в этом городе. Ежедневно его люди бывали в пивной на Красноармейской. Данилов сам зашел туда однажды. Пивная была разделена на два зала. В одном стояло восемь столов, покрытых липкой, потерявшей свой цвет клеенкой, на другой половине — туда вели четыре деревянные ступеньки — находилась бильярдная. Два стола со штопаным сукном, разбитые костяные шары, неизвестно откуда взявшиеся огромные керосиновые лампы освещали центр бильярдной. В углах навечно поселился настороженный полумрак. Там рассчитывались после игры, несмотря на грозную надпись: «Здесь на деньги не играют». Там же разливали по стаканам самогонку, и едкий дух ее, казалось, навечно впитался в дощатые стены с потрескавшейся штукатуркой.
— То место, — говорил о пивной начальник горугрозыска. И по тому, как он произносил слово «то», все становилось понятным без дополнительных комментариев. Пивная на Красноармейской была таким же порождением войны, как и Тишинка в Москве. Сюда со всего города собирались те, кого по тем или иным причинам выбросила из жизни война, или те немногие, навсегда отравленные тлетворным влиянием оккупации, с ее частным жульническим предпринимательством. Были и другие, у кого эти тяжелые четыре года отобрали семью, любимое дело, искалечили физически и морально. Город, бывший советским совсем недолгое время, чуть больше года, город, в котором люди жили по законам панской Польши, потом по страшным правилам фашистов, еще катился по инерции по заржавленной рельсовой колее прошлого. Заканчивалась эта колея тупиком, и нужно было приложить много сил, чтобы повернуть жизнь города на главную магистраль.
На городском базаре продавали настоянный на табаке местный самогон «бимбер», старую военную польскую форму, немецкие, венгерские, румынские, польские сигареты, конфеты поразительно яркого цвета и самодельный лимонад на сахарине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53