Казалось, что во дворе никого нет, и, не установи мне Чудо-юдо инфракрасное зрение — как это у него получается, интересно? — я бы в это запросто поверил. Но, поскольку людям и в темноте свойственно излучать тепло, мои глазки увидели два десятка вооруженных бойцов, расположившихся в темноте за развалинами разных построек. За нашими спинами в воротах никто не показывался, но кое-какой шорох за дувалом слышался.
— Спускаемся вот сюда, уважаемый, — гостеприимно пригласил Латиф, указывая на земляные ступеньки, уводящие куда-то под руины дома. Сердце мое опять екнуло. Запрут в зиндон или что тут имеется — вот и все переговоры. Обнадежило лишь то, что впереди брезжил красноватый свет. Чудо-юдо выключил за ненадобностью инфракрасное зрение, и я стал видеть все обычным образом.
Свет исходил от керосиновой лампы «летучая мышь» советского производства, висевшей на крюке под сводчатым потолком подвала. В этой подвальной комнатке площадью 2х2 метра проще было вести допрос с применением пыток, нежели деловые переговоры. Там находились два солидных мордастых моджахеда с «АКМами», которые вряд ли были высокими чинами. Скорее что-то вроде придворных гвардейцев.
Они сторожили небольшую дверцу, завешенную ковром с вытершимся ворсом. Должно быть, здесь, в «камере пыток», размещалась приемная-предбанник, а за маленькой дверцей располагался не то кабинет, не то тронный зал, и именно там восседал Ахмад-хан.
— Посидите здесь, уважаемый Рахмон, — скорее распорядился, чем попросил Латиф, пододвинув ко мне какой-то ящик. — Я должен сообщить о вас хану…
— Надеюсь, что он найдет время, возможность уделить время скромному слуге Абу Рустема, — вякнул я по инициативе Чудо-юда, хотя сам лично почему-то очень хотел, чтобы Ахмад-хан вообще не принял меня и сказал: «Гражданин Рахмон, ко мне люди на прием за две недели записываются. Давайте не будем нарушать общий порядок. Запишитесь в секретариате и приходите через две недели». Тогда я с чистым сердцем вернулся бы к Чудо-юду — если бы он, конечно, объяснил мне, как это сделать! — и сказал бы, что сделал все что можно, но бюрократы помешали…
Конечно, это была очередная хохма, родившаяся, как всегда, не от хорошей жизни, а от изрядного страха, который неистребимо сидел у меня в душе. Но тут вмешался Чудо-юдо:
— Так, опять шутить изволите, господин Баринов? Смотрите дошутитесь. Вертолет со спецгруппой «джикеев» уже вылетел из Кандагара. Максимум через полтора часа будет у вас, лучше рассчитывай на минимум, то есть на час. Но времени в целом гораздо меньше. Так что как следует соберись. Мне отвечай, не разжимая губ, внутренне, понял? Голос буду контролировать, но главное — фиксируй глазами Ахмад-хана. Если за пять минут диалога тебя не убьют, Вася по твоей визуальной информации, которую я ему передам, сумеет точно настроить ГВЭП и начать работу в режиме «У», то есть управлять Ахмад-ханом. Вообще-то настроиться ему можно и быстрее, но сейчас дальность не позволяет. Надо подобраться на пятьсот метров для полной надежности, потому что у Ахмада очень сильная контрсуггестия, с предельной дистанции ее подавить нельзя. Подобраться будет не так просто, так что держись.
— Это они что, по сто метров в минуту будут проходить? — спросил я, не открывая рта, главным образом для того, чтобы проверить, как меня услышит Чудо-юдо.
— Ничего, тише поедут — дальше будут. То есть ближе к цели. Отец умолк. Я не сомневался, что он продолжает слушать и, вероятно, видеть все, что тут у нас происходит. Но в течение длительного, как мне показалось, времени Чудо-юдо никак не вмешивался. А я сидел на старом патронном ящике и думал, чего там Латиф может наговорить хану. Мне казалось, будто доложить о том, что товарищ Рахмон прибыл на переговоры, можно по самой длинной мере в течение пяти минут. Что он там, решил полностью взять на себя мою миссию? Может, он вообще выйдет оттуда с коробочкой, стоящей на блюдечке с голубой каемочкой? От этой дурацкой мысли на душе у меня немного потеплело, но лишь на сорок секунд, не больше. Потому что по прошествии этих сорока секунд Латиф вышел из дверцы, поклонился и сказал:
— Ахмад-хан желает видеть посланца Абу Рустема!
Звучало это не очень обнадеживающе. Правда, это было еще не; «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!», но и не: «Униженно прошу почтить своим посещением!» Явно вопрос еще не был решен окончательно. А вертолет с «джикеями», поди-ка, уже пролетел немало километров. Ну, с Богом! То есть, бисмиллахи-р-рахмани-р-рахим!
За дверцей с ковром оказался еще один, промежуточный предбанник, где, скрестив мохнатые лапы на груди, стоял крупных размеров детина. Как только он отодвинулся, появилась возможность пройти еще в одну дверь. Вот там-то и был расстелен ковер, на котором типично по-восточному, скрестив колени, восседал круглолицый, чернобородый с проседью матерый дядя в американской камуфляжке, благородной зеленой чалме — небось был по совместительству хаджи каким-нибудь, метеорит целовать ходил в Каабе.
— Он, — беззвучно подсказал Чудо-юдо, который, должно быть, лично знал Ахмад-хана.
Я приложил руку к груди и поклонился.
— Да благословит Аллах мир и достаток в доме Ахмад-хана!
— Аллах милостив, все в руках его, — степенно ответил тот.
— Здоровы ли вы, благородный хан, ваши жены, дети и родственники?
— Благодарение Аллаху, здоровы.
— Светлейший шейх Абу Рустем ежедневно молит Аллаха о вашем благоденствии. И надеется, что предложения, с которыми он обращался к вам, найдут должный отклик.
— На все воля Аллаха. Если ему будет угодно, чтобы мы приняли предложения Абу Рустема, мы их примем. Но Аллах не запрещает людям сомневаться в выборе мирских решений.
— Будет ли мне позволено узнать, какие сомнения испытывает досточтимый хан в отношении предложений моего господина? Ахмад чуть пошевелил губами. Лицо его оставалось каменным и мрачноватым.
— Гарантии, — сказал он после минутной паузы, — вот что заставляет меня сомневаться, почтенный Рахмон. Какие у меня гарантии? Мир и отдохновение в чужой стране, обещанные твоим господином, могут оказаться миражем в пустыне. Уважаемый Абу Рустем предлагает мне восемьдесят процентов от того, что уже находится у меня в руках. Да, сейчас у меня сложное положение, и есть
опасность, что люди, которые сейчас летят к нам на вертолете из Кандагара, недостаточно честны. Но они обещают мне, что, отдав им ту вещь, о которой мы оба знаем, я смогу наладить свои отношения с Талибаном, не пренебрегая своим достоинством и не нарушая заветов предков. И мне не придется вести жизнь изгнанника.
— Светлейший шейх понимает ваши опасения, уважаемый Ахмад-хан. Но те люди, что сейчас приближаются к нам по воздуху, как представляется моему господину Абу Рустему, лгут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Спускаемся вот сюда, уважаемый, — гостеприимно пригласил Латиф, указывая на земляные ступеньки, уводящие куда-то под руины дома. Сердце мое опять екнуло. Запрут в зиндон или что тут имеется — вот и все переговоры. Обнадежило лишь то, что впереди брезжил красноватый свет. Чудо-юдо выключил за ненадобностью инфракрасное зрение, и я стал видеть все обычным образом.
Свет исходил от керосиновой лампы «летучая мышь» советского производства, висевшей на крюке под сводчатым потолком подвала. В этой подвальной комнатке площадью 2х2 метра проще было вести допрос с применением пыток, нежели деловые переговоры. Там находились два солидных мордастых моджахеда с «АКМами», которые вряд ли были высокими чинами. Скорее что-то вроде придворных гвардейцев.
Они сторожили небольшую дверцу, завешенную ковром с вытершимся ворсом. Должно быть, здесь, в «камере пыток», размещалась приемная-предбанник, а за маленькой дверцей располагался не то кабинет, не то тронный зал, и именно там восседал Ахмад-хан.
— Посидите здесь, уважаемый Рахмон, — скорее распорядился, чем попросил Латиф, пододвинув ко мне какой-то ящик. — Я должен сообщить о вас хану…
— Надеюсь, что он найдет время, возможность уделить время скромному слуге Абу Рустема, — вякнул я по инициативе Чудо-юда, хотя сам лично почему-то очень хотел, чтобы Ахмад-хан вообще не принял меня и сказал: «Гражданин Рахмон, ко мне люди на прием за две недели записываются. Давайте не будем нарушать общий порядок. Запишитесь в секретариате и приходите через две недели». Тогда я с чистым сердцем вернулся бы к Чудо-юду — если бы он, конечно, объяснил мне, как это сделать! — и сказал бы, что сделал все что можно, но бюрократы помешали…
Конечно, это была очередная хохма, родившаяся, как всегда, не от хорошей жизни, а от изрядного страха, который неистребимо сидел у меня в душе. Но тут вмешался Чудо-юдо:
— Так, опять шутить изволите, господин Баринов? Смотрите дошутитесь. Вертолет со спецгруппой «джикеев» уже вылетел из Кандагара. Максимум через полтора часа будет у вас, лучше рассчитывай на минимум, то есть на час. Но времени в целом гораздо меньше. Так что как следует соберись. Мне отвечай, не разжимая губ, внутренне, понял? Голос буду контролировать, но главное — фиксируй глазами Ахмад-хана. Если за пять минут диалога тебя не убьют, Вася по твоей визуальной информации, которую я ему передам, сумеет точно настроить ГВЭП и начать работу в режиме «У», то есть управлять Ахмад-ханом. Вообще-то настроиться ему можно и быстрее, но сейчас дальность не позволяет. Надо подобраться на пятьсот метров для полной надежности, потому что у Ахмада очень сильная контрсуггестия, с предельной дистанции ее подавить нельзя. Подобраться будет не так просто, так что держись.
— Это они что, по сто метров в минуту будут проходить? — спросил я, не открывая рта, главным образом для того, чтобы проверить, как меня услышит Чудо-юдо.
— Ничего, тише поедут — дальше будут. То есть ближе к цели. Отец умолк. Я не сомневался, что он продолжает слушать и, вероятно, видеть все, что тут у нас происходит. Но в течение длительного, как мне показалось, времени Чудо-юдо никак не вмешивался. А я сидел на старом патронном ящике и думал, чего там Латиф может наговорить хану. Мне казалось, будто доложить о том, что товарищ Рахмон прибыл на переговоры, можно по самой длинной мере в течение пяти минут. Что он там, решил полностью взять на себя мою миссию? Может, он вообще выйдет оттуда с коробочкой, стоящей на блюдечке с голубой каемочкой? От этой дурацкой мысли на душе у меня немного потеплело, но лишь на сорок секунд, не больше. Потому что по прошествии этих сорока секунд Латиф вышел из дверцы, поклонился и сказал:
— Ахмад-хан желает видеть посланца Абу Рустема!
Звучало это не очень обнадеживающе. Правда, это было еще не; «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!», но и не: «Униженно прошу почтить своим посещением!» Явно вопрос еще не был решен окончательно. А вертолет с «джикеями», поди-ка, уже пролетел немало километров. Ну, с Богом! То есть, бисмиллахи-р-рахмани-р-рахим!
За дверцей с ковром оказался еще один, промежуточный предбанник, где, скрестив мохнатые лапы на груди, стоял крупных размеров детина. Как только он отодвинулся, появилась возможность пройти еще в одну дверь. Вот там-то и был расстелен ковер, на котором типично по-восточному, скрестив колени, восседал круглолицый, чернобородый с проседью матерый дядя в американской камуфляжке, благородной зеленой чалме — небось был по совместительству хаджи каким-нибудь, метеорит целовать ходил в Каабе.
— Он, — беззвучно подсказал Чудо-юдо, который, должно быть, лично знал Ахмад-хана.
Я приложил руку к груди и поклонился.
— Да благословит Аллах мир и достаток в доме Ахмад-хана!
— Аллах милостив, все в руках его, — степенно ответил тот.
— Здоровы ли вы, благородный хан, ваши жены, дети и родственники?
— Благодарение Аллаху, здоровы.
— Светлейший шейх Абу Рустем ежедневно молит Аллаха о вашем благоденствии. И надеется, что предложения, с которыми он обращался к вам, найдут должный отклик.
— На все воля Аллаха. Если ему будет угодно, чтобы мы приняли предложения Абу Рустема, мы их примем. Но Аллах не запрещает людям сомневаться в выборе мирских решений.
— Будет ли мне позволено узнать, какие сомнения испытывает досточтимый хан в отношении предложений моего господина? Ахмад чуть пошевелил губами. Лицо его оставалось каменным и мрачноватым.
— Гарантии, — сказал он после минутной паузы, — вот что заставляет меня сомневаться, почтенный Рахмон. Какие у меня гарантии? Мир и отдохновение в чужой стране, обещанные твоим господином, могут оказаться миражем в пустыне. Уважаемый Абу Рустем предлагает мне восемьдесят процентов от того, что уже находится у меня в руках. Да, сейчас у меня сложное положение, и есть
опасность, что люди, которые сейчас летят к нам на вертолете из Кандагара, недостаточно честны. Но они обещают мне, что, отдав им ту вещь, о которой мы оба знаем, я смогу наладить свои отношения с Талибаном, не пренебрегая своим достоинством и не нарушая заветов предков. И мне не придется вести жизнь изгнанника.
— Светлейший шейх понимает ваши опасения, уважаемый Ахмад-хан. Но те люди, что сейчас приближаются к нам по воздуху, как представляется моему господину Абу Рустему, лгут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138