Помогать может сильный, помощь слабого вряд ли кому понадобится. Сопереживание, конечно, многого стоит, но, наверное, все это стоит значительно больше, если подкреплено хоть каплей реального дела. Вика пыталась помогать многим. И не только благотворительностью. А так — формула «надо больше работать» годится для западной цивилизации. У нас же страна-загадка: можно трудиться в поте лица, пахать всю жизнь, до усталости и опустошения, и не получить ничего. Кроме позорно скудной зарплаты, которую еще и не платят по полгода, болезней, бессмысленной озлобленности и одиночества. Бессмысленной озлобленности, чаще всего направленной вовсе не по адресу.
А «Балтику» Вика тоже любит. Отличное пиво. И с удовольствием сейчас бы его выпила, но ведь нет…
Дорожка впереди свернула. Вика достаточно удачно выскакивала на нужную ей улицу. Она весело улыбнулась, посмотрев в ясную синеву неба. А потом зазвонил телефон. Тот самый звонок, разделивший ее жизнь на две части. Те самые последние секунды, когда еще все так хорошо, а потом климпс-климпс — и уже все.
Твой узор сменился, и все рухнуло. Вика взяла трубку.
— Алло? — Голос прозвучал мягко, приветливо.
— Вика, ты находишься в машине? — Это было сказано без всякого вступления. Но Вика вдруг поняла, что важно совсем другое. Важно, как было сказано.
— Да. Петр, это вы?
— Остановись, пожалуйста.
— Зачем? Петр…
— Сверни на обочину и встань. Пожалуйста, Вика.
Ее сердце вдруг бешено заколотилось. Это был Петр Виноградов, но… что стало с его голосом? Господи, что с его голосом?! Обычно такой веселый голос, обладающий приятным тембром, сейчас стал раздавленным, больным. Вика припарковалась к бордюру.
— Что случилось, Петр?
— Ты остановилась?
— Да. Но что случилось? Что с вашим голосом, Петр?
— Вика, милая… Тебе сейчас понадобится много мужества…
— Что?! — Сердце прыгнуло в ее груди, и что-то поднялось к горлу.
— Только успокойся, родная.
— Я спокойна. Не тяните.
— Это… О-о-х-х… — Глубокий выдох, мгновенная пауза — и потом:
— Покушение. Твой отец в критическом состоянии… Они выходили из здания…
— Они? Леха?!
— Вика, боюсь, у меня… очень плохие новости. Леха…
— Что?! Ну что?
— Леха… Его больше нет, Вика.
— Как нет?! — выдавила Вика. Звук оказался низким, грудным, посторонним. — Петр, как нет? Ну что ты такое говоришь? Петр, пожалуйста…
— Милая, где ты сейчас находишься?
— Нет, Петр… Ну пожалуйста.
— Вика…
— Нет… Ну как же так… Ну как… Н-е-е-т!
— Милая…
Этого не может быть. Ну не может этого быть! Ну почему…
Она сидела с телефонной трубкой, прижав ее к подбородку и прислонившись к стеклу. Петр что-то говорил в трубке. Она ничего не слышала.
Время остановилось.
* * *
Потом были слезы. Очень много слез. И рыдания. И близкие, прежде всего Андрей, беспокоились за ее состояние. А она говорила над телом мужа:
— Мой красивый! Ну как же ты мог? Как?! Как ты оставил меня одну?
Ведь я у тебя одна. Любимый… Мой. Но ведь нет же… Это все не правда… Да?
Скажи! Я-не-смо-гу-од-на.
А потом слезы высохли. И время остановилось еще раз.
И тогда Андрей подумал, что все опасения за ее состояние еще только впереди.
Время стало сферой. Калейдоскоп поворачивался. Бессмысленные рисунки создавались вновь и вновь.
Климпс-климпс.
* * *
И сейчас туман стелился над морем. И Вика выплыла из своего полузабытья в свое полусознание вместе с этим воспоминанием. Капельки моря проникли все же в милосердный, забирающий боль туман. Вика плакала. Впервые за несколько месяцев. Впервые с того дня, когда высохли слезы.
— Она плачет, — услышала Вика ровный голос своей сиделки. — Снова пришла в себя.
Во второй раз после того, как Вика выплыла из темноты и из тумана, она открыла глаза и произнесла:
— Что с детьми? Где сейчас мои дети?
* * *
Теперь боль подступала реже. Она существовала. Глухая и притупленная.
Но яркие вспышки были, лишь когда Вика пыталась пошевелиться. Ей это не удавалось, но попытки приносили немыслимую боль. Она не знала, что сейчас с ее болезнью. Была автокатастрофа. Она не справилась с управлением автомобилем.
Что-то случилось с тормозами. Или что-то сделали с тормозами? У нее не было сил пытаться ответить на этот вопрос. Она выжила. И пока, наверное, этого достаточно.
Эта женщина, ее сиделка…
Теперь паузы между нашествиями тумана, поглощающего боль, стали длиннее. Вика слабым, похожим на безразличный, взглядом пыталась рассмотреть окружающее. Комната оказалась небольшой и светлой. Обоев не было, стены выкрашены в белое. С большим окном, симпатичными занавесками и наружными жалюзи, приспущенными на четверть. В окне не было видно ничего, кроме неба, хотя, возможно, если б ей удалось сменить поле обзора, то картинка открылась бы иная. Однако вряд ли в ближайшее время это удастся сделать, если только ее ложе, к которому она прикована, не передвинут.
Она получает лечение. Капельницы, внутривенное кормление и первое за все время, что она начала осознавать себя, судно.
Она получает лечение — это абсолютно точно. Она находится в какой-то частной клинике — это можно допустить с большой долей вероятности.
Она не видела никого из своих близких. К ней запрещен допуск посетителей? Пока она находится в реанимационном отделении? Что ж, вполне возможно.
Только ответить на эти вопросы что-либо определенное Вика не могла.
Эта женщина, ее сиделка…
Она сказала про автокатастрофу. И еще она сказала, что «было плохо.
Сейчас уже все плохое позади».
Впервые с того времени, как Вика выплыла из темноты и из тумана, ее сердце кольнуло неожиданное сомнение: действительно ли все плохое позади?
* * *
Несмотря на то что боль становилась приглушеннее, туман все-таки продолжал стелиться над морем. Более того, Вика вдруг поняла, что появилось новое ощущение: она ждет этого тумана. Этот туман не просто впитывает и уносит боль, он заглушает кричащий в ее голове голос: «Что с детьми? Что сейчас с моими детьми?! Они говорят, что все в порядке. Но почему нет никого, кому бы я смогла поверить, что с ними все в порядке?»
Туман, милосердный туман растворял все вопросы, все звуки, уносил боль. И еще он дарил сны. Про маленького и счастливого краба, нашедшего себе убежище.
* * *
Была автокатастрофа. Но она выжила. Наверное, она находилась в коме или в бессознательном состоянии. Может быть, она бродила по полям, с которых не всегда возвращаются. Она не помнила всего этого. Это было не важно.
Действительно значимым являлось лишь одно. Она вернулась. И больше не было пустой сферы, по краям которой существовали бессмысленные кусочки реальности.
Туда, где поворачивался калейдоскоп и с хрустальным звоном перебирались стеклянные бусы, упали ее горячие слезы.
Климпс-климпс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97