Ну подожди…
Санчес целовал ее в шею, затем жаркий поцелуй накрыл ее губы, и Санчес почувствовал во рту ее быстрый язык. Рука Санчеса скользнула вверх по ее бедру и оказалась в горячей влаге между ее ног. Он прикрыл глаза и на миг увидел Викиных малышей, затем Санчес услышал сладостный стон — сладкая девочка крепко обхватила его ногами, впуская Санчеса в себя. Все очень быстро приближалось к развязке, это были последние минуты их близости.
Потом, словно невзначай возвращаясь к прерванной теме, он спросил:
— Двое мальчиков? — Нежный поцелуй в шею.
— Ты меня совсем не слушаешь: мальчик и девочка. Такие сладкие — не могу прямо. Лешенька и Викуля, Вика. Чудесные… А мальчик, Лешенька, не расстается с коалой.
— Коалой?
— Ну… плюшевым мишкой. Отдавать не хочет — «мама», говорит.
Наверное, мамин подарок. Скучает.
— А где ж родители?
— Не знаю. Где-то… Я бы таких малышей, такое маленькое чудо, никогда б не оставила. Возвращаются скоро.
— Кто? — спросил Санчес.
— Родители близнецов. Из командировки, что ли… «Вот тебе и на, — подумал Санчес, — а старый лис не лишен проблесков черного юмора». Вслух он спросил:
— Опечалена? — И нежно укусил ее за мочку уха.
— Ну так, — она пожала плечами, — привыкли к ним… Особенно мама. Ты ведь знаешь, как у нас заведено в семье: папа сказал, что детки поживут у нас, — значит, так надо. Просто… мы к ним привыкли. Такие сладкие.
— А теперь возвращаются нехорошие родители и вам не в кого будет играть? — улыбнулся Санчес. Казалось, он поддерживает этот разговор скорее из вежливости. — И когда наступит этот страшный день?
— Смеешься?
— Пытаюсь сопереживать, — сказал Санчес и действительно усмехнулся.
— Скоро уже. Двадцать третьего заберут наших Лешеньку и Викочку.
— Понимаю, — сказал Санчес.
На двадцать третье была назначена пресс-конференция. Открытое собрание акционеров с присутствием прессы — надо же такое выдумать! Старый лис решил, чтобы все детали его механизма подходили друг к другу впритирку, и черная «Волга», которая привезла в Гольяново Санчеса и его сладкую девочку, должна была вернуться в Москву с детьми. Что ж, неплохой финал: следуют сенсационные заявления, которые могли бы оспорить многие, если б их не сделала сама Вика (разумеется, все подписи подлинные — документы выдержат любую юридическую проверку), а потом главный выход — появляются дети и все загипнотизированы: все видят радость Вики, понимают, чему она решила себя посвятить. Чего уж тут оспаривать, это вполне самостоятельное решение. Прямо по законам мелодрамы. Люди всегда млеют от подобного! Законы манипуляции массовым сознанием: самые кассовые фильмы — это сладенькие истории про детей или сладенько-слезливые истории про животных… Браво, старый лис, браво.
Санчеса разбирал смех — многоопытный, мудрый старый лис, совсем ты потерял форму. Даже не понимаешь, что в твоих умных глазах — лишь остатки былой проницательности и этот хитрый прищур уже давно смахивает на первые признаки старческого маразма.
Санчес получил свои последние недостающие кирпичики, хотя стоило признать, что задумано все было неплохо. Эта последняя партия старого лиса, эти снайперы, прикрытые бестолковым ОМОНом, грамотно изолированная и в то же время постоянно находящаяся на людях «Вика» и все другое могло бы выглядеть неплохо, но… всему этому не хватало свежести. А в свежем ветре живут совсем другие законы и… тени совсем других побед. Это здание могло бы существовать лишь в версии Санчеса, а так…
«Надо же, — подумал Санчес, наблюдая, как женщины накрывают на стол, — рассказать своей семье, что родители близнецов возвращаются двадцать третьего. В этом что-то есть… Попахивает воскрешением из мертвых. Древние ритуалы… Интересно, что имел в виду старый лис, рассказывая, что родители близнецов вернутся двадцать третьего?»
Санчес, потянувшись в кресле, беззаботно улыбнулся окружающим. Теперь он знал, что в доме находятся лишь три охранника. Плюс водитель черной «Волги», но этот парень не в счет, и ему сегодня крупно повезло. Санчес посмотрел на часы — без пятнадцати… Еще несколько минут абсолютной расслабленности, а потом его внутренняя концентрация достигнет предела. Вот ведь как вышло — Санчес устроил этот черный маскарад и находится здесь, в логове, в самый ответственный момент, а эти умники сейчас докладывают старому лису, что Санчес обложен, как раненый зверь, загнан и побоится не то что пошевелиться, а даже громко задышать.
Месть — то самое блюдо, которое стоит подавать холодным.
Так говорили на его Родине. Его той, другой Родине, которую он никогда не видел и которая лишь приходила к нему в снах, чтоб поутру оказаться забытой. Эти сны тоже знали о… свежести.
Возможно, пришла пора для свидания.
До пресс-конференции оставалось еще более четырех часов, и Санчес блаженствовал, вдыхая аромат розового куста и радуясь первым порывам свежего ветра.
— Вы не скучаете? — Ольга Андреевна принесла ему аперитив.
— Вовсе нет, — сказал Санчес, взял предложенный ему стакан с анисовой водкой «Узо» напополам с водой и поблагодарил. — Любопытный напиток.
— Подарили наши югославские друзья.
Санчес улыбнулся.
— Вы обратили внимание на эту статуэтку «Месть неверной жене», — продолжала болтать гусыня, — или «Месть изменившей жене»?
— А как же, — произнес Санчес и подумал. «Во, все не угомонится. Все так и тянет говорить о высоком». Вслух он сказал:
— Знаете, как в Югославии, — он отпил глоток «Узо», — вернее, как… боснийские цыгане наказывают за измену?
Санчес ослепительно улыбался. Гусыня отрицательно покачала головой; этот тихий человек нравился ей все больше и больше.
Санчес, не меняясь в лице, проговорил:
— Они разрезают изменнику горло и вставляют в рану цветок.
Теперь гусыня смотрела на него в замешательстве. Она хлопала глазами, решив, что ослышалась. Или чего-то не поняла. Отправляясь на кухню за очередным блюдом, она убеждала себя, что это было все, что угодно, кроме того, что она слышала на самом деле.
Фактор внезапности. Санчес все про это знал.
Через пятнадцать минут Санчес спустится в подвальное помещение и убьет охранника, наблюдающего за мониторами. Затем поднимется наверх и возьмет свою трость. Двое других охранников находятся сейчас на виду, детина с газонокосилкой прекратил стричь траву и присоединился к своему товарищу — они сидели у ворот и развлекались игрой, когда надо было выбрасывать на руках «ножницы», «камень» или «бумагу». Отличные парни. Тихий, чуть сгорбленный старикашка тоже присоединится к их игре. Тому, что справа, Санчес вскроет брюхо лезвием, упрятанным в трости, первому — Санчес сразу же узнал в нем более быстрого парня. И пока его товарищ будет в недоумении хлопать глазами, не понимая, что произошло, и лишь потом его рука потянется к оружию в подплечной кобуре, Санчес успеет разобраться и с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Санчес целовал ее в шею, затем жаркий поцелуй накрыл ее губы, и Санчес почувствовал во рту ее быстрый язык. Рука Санчеса скользнула вверх по ее бедру и оказалась в горячей влаге между ее ног. Он прикрыл глаза и на миг увидел Викиных малышей, затем Санчес услышал сладостный стон — сладкая девочка крепко обхватила его ногами, впуская Санчеса в себя. Все очень быстро приближалось к развязке, это были последние минуты их близости.
Потом, словно невзначай возвращаясь к прерванной теме, он спросил:
— Двое мальчиков? — Нежный поцелуй в шею.
— Ты меня совсем не слушаешь: мальчик и девочка. Такие сладкие — не могу прямо. Лешенька и Викуля, Вика. Чудесные… А мальчик, Лешенька, не расстается с коалой.
— Коалой?
— Ну… плюшевым мишкой. Отдавать не хочет — «мама», говорит.
Наверное, мамин подарок. Скучает.
— А где ж родители?
— Не знаю. Где-то… Я бы таких малышей, такое маленькое чудо, никогда б не оставила. Возвращаются скоро.
— Кто? — спросил Санчес.
— Родители близнецов. Из командировки, что ли… «Вот тебе и на, — подумал Санчес, — а старый лис не лишен проблесков черного юмора». Вслух он спросил:
— Опечалена? — И нежно укусил ее за мочку уха.
— Ну так, — она пожала плечами, — привыкли к ним… Особенно мама. Ты ведь знаешь, как у нас заведено в семье: папа сказал, что детки поживут у нас, — значит, так надо. Просто… мы к ним привыкли. Такие сладкие.
— А теперь возвращаются нехорошие родители и вам не в кого будет играть? — улыбнулся Санчес. Казалось, он поддерживает этот разговор скорее из вежливости. — И когда наступит этот страшный день?
— Смеешься?
— Пытаюсь сопереживать, — сказал Санчес и действительно усмехнулся.
— Скоро уже. Двадцать третьего заберут наших Лешеньку и Викочку.
— Понимаю, — сказал Санчес.
На двадцать третье была назначена пресс-конференция. Открытое собрание акционеров с присутствием прессы — надо же такое выдумать! Старый лис решил, чтобы все детали его механизма подходили друг к другу впритирку, и черная «Волга», которая привезла в Гольяново Санчеса и его сладкую девочку, должна была вернуться в Москву с детьми. Что ж, неплохой финал: следуют сенсационные заявления, которые могли бы оспорить многие, если б их не сделала сама Вика (разумеется, все подписи подлинные — документы выдержат любую юридическую проверку), а потом главный выход — появляются дети и все загипнотизированы: все видят радость Вики, понимают, чему она решила себя посвятить. Чего уж тут оспаривать, это вполне самостоятельное решение. Прямо по законам мелодрамы. Люди всегда млеют от подобного! Законы манипуляции массовым сознанием: самые кассовые фильмы — это сладенькие истории про детей или сладенько-слезливые истории про животных… Браво, старый лис, браво.
Санчеса разбирал смех — многоопытный, мудрый старый лис, совсем ты потерял форму. Даже не понимаешь, что в твоих умных глазах — лишь остатки былой проницательности и этот хитрый прищур уже давно смахивает на первые признаки старческого маразма.
Санчес получил свои последние недостающие кирпичики, хотя стоило признать, что задумано все было неплохо. Эта последняя партия старого лиса, эти снайперы, прикрытые бестолковым ОМОНом, грамотно изолированная и в то же время постоянно находящаяся на людях «Вика» и все другое могло бы выглядеть неплохо, но… всему этому не хватало свежести. А в свежем ветре живут совсем другие законы и… тени совсем других побед. Это здание могло бы существовать лишь в версии Санчеса, а так…
«Надо же, — подумал Санчес, наблюдая, как женщины накрывают на стол, — рассказать своей семье, что родители близнецов возвращаются двадцать третьего. В этом что-то есть… Попахивает воскрешением из мертвых. Древние ритуалы… Интересно, что имел в виду старый лис, рассказывая, что родители близнецов вернутся двадцать третьего?»
Санчес, потянувшись в кресле, беззаботно улыбнулся окружающим. Теперь он знал, что в доме находятся лишь три охранника. Плюс водитель черной «Волги», но этот парень не в счет, и ему сегодня крупно повезло. Санчес посмотрел на часы — без пятнадцати… Еще несколько минут абсолютной расслабленности, а потом его внутренняя концентрация достигнет предела. Вот ведь как вышло — Санчес устроил этот черный маскарад и находится здесь, в логове, в самый ответственный момент, а эти умники сейчас докладывают старому лису, что Санчес обложен, как раненый зверь, загнан и побоится не то что пошевелиться, а даже громко задышать.
Месть — то самое блюдо, которое стоит подавать холодным.
Так говорили на его Родине. Его той, другой Родине, которую он никогда не видел и которая лишь приходила к нему в снах, чтоб поутру оказаться забытой. Эти сны тоже знали о… свежести.
Возможно, пришла пора для свидания.
До пресс-конференции оставалось еще более четырех часов, и Санчес блаженствовал, вдыхая аромат розового куста и радуясь первым порывам свежего ветра.
— Вы не скучаете? — Ольга Андреевна принесла ему аперитив.
— Вовсе нет, — сказал Санчес, взял предложенный ему стакан с анисовой водкой «Узо» напополам с водой и поблагодарил. — Любопытный напиток.
— Подарили наши югославские друзья.
Санчес улыбнулся.
— Вы обратили внимание на эту статуэтку «Месть неверной жене», — продолжала болтать гусыня, — или «Месть изменившей жене»?
— А как же, — произнес Санчес и подумал. «Во, все не угомонится. Все так и тянет говорить о высоком». Вслух он сказал:
— Знаете, как в Югославии, — он отпил глоток «Узо», — вернее, как… боснийские цыгане наказывают за измену?
Санчес ослепительно улыбался. Гусыня отрицательно покачала головой; этот тихий человек нравился ей все больше и больше.
Санчес, не меняясь в лице, проговорил:
— Они разрезают изменнику горло и вставляют в рану цветок.
Теперь гусыня смотрела на него в замешательстве. Она хлопала глазами, решив, что ослышалась. Или чего-то не поняла. Отправляясь на кухню за очередным блюдом, она убеждала себя, что это было все, что угодно, кроме того, что она слышала на самом деле.
Фактор внезапности. Санчес все про это знал.
Через пятнадцать минут Санчес спустится в подвальное помещение и убьет охранника, наблюдающего за мониторами. Затем поднимется наверх и возьмет свою трость. Двое других охранников находятся сейчас на виду, детина с газонокосилкой прекратил стричь траву и присоединился к своему товарищу — они сидели у ворот и развлекались игрой, когда надо было выбрасывать на руках «ножницы», «камень» или «бумагу». Отличные парни. Тихий, чуть сгорбленный старикашка тоже присоединится к их игре. Тому, что справа, Санчес вскроет брюхо лезвием, упрятанным в трости, первому — Санчес сразу же узнал в нем более быстрого парня. И пока его товарищ будет в недоумении хлопать глазами, не понимая, что произошло, и лишь потом его рука потянется к оружию в подплечной кобуре, Санчес успеет разобраться и с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97