На всех этих снимках изображён один человек — Александр Белов.
Неутешительная информация со всех вокзалов, аэропортов, выездов из города стекается к одному человеку — Кабану.
Изображённый на фотке человек на Щёлковском автовокзале не обнаружен … Фрайер на Казанском не появлялся… На Ярославке — пусто… В Домодедово пижон отсутствует… Во Внуково — абзац…
Частая сеть, наброшенная на Москву, где-то прохудилась. Кабан физически чувствует на своей шее сжимающую её удавку. Зорин не прощает промахов, жестоко карает за них…
До отправления экспресса чуть больше пяти минут. К пятому вагону торопятся два человека — немощный старец с седой бородой и заботливо поддерживающий его прихрамывающий внук, или — правнук. За спинами — тощие котомки, в свободной руке внука — небольшой узел. Метрах в двадцати от них спешат еще двое нищих — лысый здоровяк с запорожскими усищами и тощий парень в поношенном пиджаке.
Бритоголовые обошли их стороной — какое может быть сходство старика и калеки с фоткой молодого, здорового парня? Вон того, взасос целующего худосочную тёлку, проверить не помешает. И вот этого, дарящего букетик мамаше — тоже…
Наверно, нищеброды поняли, что добрести к своему вагону они не успеют — забрались в плацкартный. Вслед за ними вскочили в тамбур лысый усач и ходячий скелет. Проводница поглядела на предъявленные ей билеты, и пропустили.
Поезд медленно и как-то торжественно сдвинулся с места. Будто предоставил последнюю возможность прощально помахать руками, послать последние воздушные поцелуи.
После того, как проводница ушла в вагон, согбенный «старец» преобразился. Он выпрямился, содрал с лица седую бороду. Талантливо сыгравший роль немощного старика Белов выбросил левую руку, ребром ладони другой ударил по сгибу. Дескать, кол вам в задницу, зоринская падаль! Так обычно покойный Кос выражал своё презрение по отношению побеждённых или обманутых лохов.
Братья не умерли, не растворились в небытие, они продолжали жить в Белове — в его поступках, выражениях. Приходили к нему в трудные минуты, советовали, уговаривали…
— В цвет сработали, классно! — сам себя похвалил Злой. — Сделали дерьмовых пастухов, как малолеток… Возвернёмся с золотишком — вообще закатаем в асфальт!
— Зачем так жестоко? — поморщился толстовский непротивленец. — Ушли благополучно и — слава Богу.
Столкновение двух мировоззрений стало уже знакомым Саше. Злой предпочитает действовать силой, философ — разумом, добротой. Каждый настаивает на своём. Обычно, беззлобный спор заканчивается ничем.
Всё, ребята, счёт: один — один. Боевая ничья. Пошли устраиваться.
Идея поехать по железной дороге принадлежала, конечно, Белову. В аэропортах беглецов быстро вычислят, там менее многолюдно, нежели на перронах вокзалов. Воспользоваться автотранспортом, тем же междугородним автобусом — ещё большая глупость. Вот и остаётся Ярославский вокзал…
Билеты куплены в пятый вагон, но в разных кассах: Федя — на вокзале, Ватсон — в центральной. Поэтому Белову и Феде достались места в третьем купе, а Витьку и Доку — в седьмом. С одной стороны — хорошо, меньше подозрений, с другой — опасно, намного лучше держаться вместе…
Кое как привели себя в божеский вид. Федя заколол дыры на пиджаке, Витёк поправил ворот рубашки, Док смахнул с одежды воображаемую пыль. Белов брезгливо снял грязную блузу и остался в клетчатой рубашке. Он привык к модному костюму, дорогостоящим галстукам, свежим сорочкам, ему претила любая неаккуратность. Но сейчас всё это осталось в прежней жизни бывшего авторитета, приходится привыкать к новому своему обличью.
Первым вошёл в вагон Злой. Нахмуренный, напряжённый, правая рука спрятана под рубашкой, лежит на витой рукояти острого ножа. На пальцах левой — кастет с шипами. Можно не сомневаться в том, что и то, и другое он, при малейшей опасности, не задумываясь, пустит в ход.
За ним — Белов. Такой же напряжённый, готовый предотвратить возможное столкновение Витька с каким-нибудь пьяным мужиком. Слишком уж задиристый характер у Злого, везде ему чудятся враги.
Замыкают шествие Федя и Ватсон.
Увидела вошедших проводница и окаменела. В тамбуре находились древний старик и потрёпанные жизнью бомжи — откуда взялись эти люди? Останавливать, расспрашивать не решилась. По принципу — тихо ведёшь — дольше проживёшь. Появится милицейский наряд — тогда можно нацелить ментов на явных бандитов. Не выходя из служебного купе.
В первом отделении четверо пьяных парней резались в карты. С непременной матерщиной, шутками-прибаутками, чокаясь стаканами с вонючим самогоном. Увидели вошедшую трезвую компанию и поднялись на ноги.
— Гляди-ка, инопланетяне прилетели, — насмешливо воскликнул здоровяк в тельняшке.
— … и попали прямо в свинарник, — закончил за него Витёк.
— Тихо, мужики, не гоните волну. Мы ни к вам, — Саша отстранил друга. Не дай Бог, выхватит нож, набросится на картёжников — драка с нежелательным появлением ментов. — Пейте на здоровье…
— Вместе с нами! — потребовал «моряк», наливая в стакан. — На вашей «Венере» такого зелья не подадут.
Отказаться — вызвать негодование, от которого один шаг к драке. Пить — ни малейшего желания, один только запах самогона вызывает приступ тошноты.
— Нам нельзя, — высунулся из-за плеча бригадира Федька. — Мы непьющие…
— В России не пьёт один только телеграфный столб, — назидательно покачал полным стаканом силач. — Потому что рюмки-изоляторы не так подвешены, пойло выливается… Сектанты, что ли? Или идёте на дело?
«Инопланетяне» промолчали. Пусть думает, как ему заблагорассудится, главное — не допустить скандала.
— Ежели на дело — идите с миром, божьи странники. Сам пошёл бы, да вот дружаны не пустят…
В соседнем отделении орал младенец. Исхудавшая мать совала ему пустую грудь — не брал, отворачивался. В дымину пьяный мужик, наверно, отец младенца, громогласно поливал матерками и президента, и правительство, и окончательно обнаглевших богатеев.
Проходя мимо, Белов, незаметно от пьяного, сунул в кармашек женского халата два стольника. Пусть купит себе хлеб и молоко.
Третье отделение… Четвёртое… Пятое… Всюду их встречают сцены нищеты, беспробудного пьянства, жестоких избиений. Будто в этом вагоне сконцентрировались все беды реформируемой России.
Белов и его товарищи ускорили шаг, почти побежали. Федя налево и направо раздавал куски хлеба, банки с тушёнкой, пакеты молока — всё, чем они запаслись, собираясь в дальнюю дорогу. Ватсон горестно вздыхал и дарил больным какие-то лекарства. Витёк сжимал черенок ножа, не таясь, удивлялся долготерпению несчастных людей. Почему они не объединятся и не сбросят со своей шеи мироедов, высасывающих из них кровь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Неутешительная информация со всех вокзалов, аэропортов, выездов из города стекается к одному человеку — Кабану.
Изображённый на фотке человек на Щёлковском автовокзале не обнаружен … Фрайер на Казанском не появлялся… На Ярославке — пусто… В Домодедово пижон отсутствует… Во Внуково — абзац…
Частая сеть, наброшенная на Москву, где-то прохудилась. Кабан физически чувствует на своей шее сжимающую её удавку. Зорин не прощает промахов, жестоко карает за них…
До отправления экспресса чуть больше пяти минут. К пятому вагону торопятся два человека — немощный старец с седой бородой и заботливо поддерживающий его прихрамывающий внук, или — правнук. За спинами — тощие котомки, в свободной руке внука — небольшой узел. Метрах в двадцати от них спешат еще двое нищих — лысый здоровяк с запорожскими усищами и тощий парень в поношенном пиджаке.
Бритоголовые обошли их стороной — какое может быть сходство старика и калеки с фоткой молодого, здорового парня? Вон того, взасос целующего худосочную тёлку, проверить не помешает. И вот этого, дарящего букетик мамаше — тоже…
Наверно, нищеброды поняли, что добрести к своему вагону они не успеют — забрались в плацкартный. Вслед за ними вскочили в тамбур лысый усач и ходячий скелет. Проводница поглядела на предъявленные ей билеты, и пропустили.
Поезд медленно и как-то торжественно сдвинулся с места. Будто предоставил последнюю возможность прощально помахать руками, послать последние воздушные поцелуи.
После того, как проводница ушла в вагон, согбенный «старец» преобразился. Он выпрямился, содрал с лица седую бороду. Талантливо сыгравший роль немощного старика Белов выбросил левую руку, ребром ладони другой ударил по сгибу. Дескать, кол вам в задницу, зоринская падаль! Так обычно покойный Кос выражал своё презрение по отношению побеждённых или обманутых лохов.
Братья не умерли, не растворились в небытие, они продолжали жить в Белове — в его поступках, выражениях. Приходили к нему в трудные минуты, советовали, уговаривали…
— В цвет сработали, классно! — сам себя похвалил Злой. — Сделали дерьмовых пастухов, как малолеток… Возвернёмся с золотишком — вообще закатаем в асфальт!
— Зачем так жестоко? — поморщился толстовский непротивленец. — Ушли благополучно и — слава Богу.
Столкновение двух мировоззрений стало уже знакомым Саше. Злой предпочитает действовать силой, философ — разумом, добротой. Каждый настаивает на своём. Обычно, беззлобный спор заканчивается ничем.
Всё, ребята, счёт: один — один. Боевая ничья. Пошли устраиваться.
Идея поехать по железной дороге принадлежала, конечно, Белову. В аэропортах беглецов быстро вычислят, там менее многолюдно, нежели на перронах вокзалов. Воспользоваться автотранспортом, тем же междугородним автобусом — ещё большая глупость. Вот и остаётся Ярославский вокзал…
Билеты куплены в пятый вагон, но в разных кассах: Федя — на вокзале, Ватсон — в центральной. Поэтому Белову и Феде достались места в третьем купе, а Витьку и Доку — в седьмом. С одной стороны — хорошо, меньше подозрений, с другой — опасно, намного лучше держаться вместе…
Кое как привели себя в божеский вид. Федя заколол дыры на пиджаке, Витёк поправил ворот рубашки, Док смахнул с одежды воображаемую пыль. Белов брезгливо снял грязную блузу и остался в клетчатой рубашке. Он привык к модному костюму, дорогостоящим галстукам, свежим сорочкам, ему претила любая неаккуратность. Но сейчас всё это осталось в прежней жизни бывшего авторитета, приходится привыкать к новому своему обличью.
Первым вошёл в вагон Злой. Нахмуренный, напряжённый, правая рука спрятана под рубашкой, лежит на витой рукояти острого ножа. На пальцах левой — кастет с шипами. Можно не сомневаться в том, что и то, и другое он, при малейшей опасности, не задумываясь, пустит в ход.
За ним — Белов. Такой же напряжённый, готовый предотвратить возможное столкновение Витька с каким-нибудь пьяным мужиком. Слишком уж задиристый характер у Злого, везде ему чудятся враги.
Замыкают шествие Федя и Ватсон.
Увидела вошедших проводница и окаменела. В тамбуре находились древний старик и потрёпанные жизнью бомжи — откуда взялись эти люди? Останавливать, расспрашивать не решилась. По принципу — тихо ведёшь — дольше проживёшь. Появится милицейский наряд — тогда можно нацелить ментов на явных бандитов. Не выходя из служебного купе.
В первом отделении четверо пьяных парней резались в карты. С непременной матерщиной, шутками-прибаутками, чокаясь стаканами с вонючим самогоном. Увидели вошедшую трезвую компанию и поднялись на ноги.
— Гляди-ка, инопланетяне прилетели, — насмешливо воскликнул здоровяк в тельняшке.
— … и попали прямо в свинарник, — закончил за него Витёк.
— Тихо, мужики, не гоните волну. Мы ни к вам, — Саша отстранил друга. Не дай Бог, выхватит нож, набросится на картёжников — драка с нежелательным появлением ментов. — Пейте на здоровье…
— Вместе с нами! — потребовал «моряк», наливая в стакан. — На вашей «Венере» такого зелья не подадут.
Отказаться — вызвать негодование, от которого один шаг к драке. Пить — ни малейшего желания, один только запах самогона вызывает приступ тошноты.
— Нам нельзя, — высунулся из-за плеча бригадира Федька. — Мы непьющие…
— В России не пьёт один только телеграфный столб, — назидательно покачал полным стаканом силач. — Потому что рюмки-изоляторы не так подвешены, пойло выливается… Сектанты, что ли? Или идёте на дело?
«Инопланетяне» промолчали. Пусть думает, как ему заблагорассудится, главное — не допустить скандала.
— Ежели на дело — идите с миром, божьи странники. Сам пошёл бы, да вот дружаны не пустят…
В соседнем отделении орал младенец. Исхудавшая мать совала ему пустую грудь — не брал, отворачивался. В дымину пьяный мужик, наверно, отец младенца, громогласно поливал матерками и президента, и правительство, и окончательно обнаглевших богатеев.
Проходя мимо, Белов, незаметно от пьяного, сунул в кармашек женского халата два стольника. Пусть купит себе хлеб и молоко.
Третье отделение… Четвёртое… Пятое… Всюду их встречают сцены нищеты, беспробудного пьянства, жестоких избиений. Будто в этом вагоне сконцентрировались все беды реформируемой России.
Белов и его товарищи ускорили шаг, почти побежали. Федя налево и направо раздавал куски хлеба, банки с тушёнкой, пакеты молока — всё, чем они запаслись, собираясь в дальнюю дорогу. Ватсон горестно вздыхал и дарил больным какие-то лекарства. Витёк сжимал черенок ножа, не таясь, удивлялся долготерпению несчастных людей. Почему они не объединятся и не сбросят со своей шеи мироедов, высасывающих из них кровь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64