Слава Богу, не так давно врачи сняли с паралитика гипсовый корсет, заменили его на новое свое изобетение — матерчатый, жесткий, на пуговичках. Сидякин вспомнил сколько неприятностей доставил ему гипс — толком не помыться, даже на унитаз так просто не сядешь, приходится примащиваться.
В жаркой парилке он улегся на полок. Федька сноровисто расстегнул пуговицы, осторожно выташил из-под старшины корсет. Плеснул на каменку кружку кваса, натянул специальные рукавички, схватил два веника и, угрожающе ощерясь, принялся охлестывать Прохора. Прыгал возле полка и хлестал, хлестал.
В заключении окатил компаньона из шайки и принялся за себя. Хлестался и болтал, болтал и хлестался. В основном на тему будущего житья, когда он оженится на сисястой бабе и примется изготавливать наследников.
Посчитав мытье завершенным, притащил корсет и застегнул его на безвольно лежащем дружане. В раздевалке натянули чистое исподнее и весело болтая направились к избе.
— Полегчало после парилки?
— Малость полегчало, — болезненно поморщился Сидякин, ощупывая низ корсета. — Но не до конца… Знаешь, что, Федька, к бабам пойдешь один, я — в поликлинику к докторам.
— В город?
— Нет, больному в город ехать несподручно, вдруг в дороге что-нибудь сместится. Лучше подамся в Натальино. Там, говорят, новый неврапатолог, знающий мужик. А ты отметься у баб, мало будет Феклы разрешаю потребить Симку. Ох и зла же баба на любовь — двоих осидит, в пот вгонит.
— Одному как-то несподручно, — заколебался Семенчук. — Может, в поликлинику наведаешься в другой раз?
— Честно признаюсь — боюсь. В госпитале предупредили: с позвоночником лучше не шутить. Выйдет себе дороже.
— Ну, ежели так, двигай. Постараюсь один справиться…
После сытного обеда Сидякин натянул новые брюки, светлозеленую рубашку, поверх — легкую куртку. И зашагал по обочине дороги. Автобуса дожидаться — не резон, скорее пехом доберешься.
Натальино — большая деревня, раскинувшаяся по обоим берегам бойкой речушки. С собственной больницей и поликлиникой, даже с Домом колхозника — одноэтажным приземистым зданием с выцветшим флагом над крыльцом. Именно больничка и «гостиница» больше всего интересовала Прохора.
И еще одно достоинство — прошагать десяток верст в одну сторону и столько же — в обратную даже паралитику под силу.
Проверился по полной программе: терапевт, хирург, неврапатолог. Каждый из врачей не только осмотрел пациента — выслушал многословную исповедь о ранениях, полученных при защите Родины, о госпиталях, в которых пришлось лежать, о наградах и поощрениях.
После осмотров Прохор долго беседовал с сестрой в регистратуре. Отвешивал неуклюжие комплименты, смеялся, шутил. Короче, всячески отмечался. Если лягавые что-либо заподозрят, обязательно выйдут на медицину.
К вечеру зашел в Дом колхозника.
— Тут такая проблема, — извинительно начал он, позвякивая орденами и медалями. — Приболел малость, врачи приписали постельный режим, а добираться домой, глядя на ночь, побаиваюсь. Ежели есть свободная комната, переночую, утром уеду на автобусе.
Отказать ветерану, инвалиду войны, дежурной администраторше даже в голову не пришло. В захудалом общежитии нашлась отдельная угловая комната.
С аппетитом поуинав стаканом сметаны и двумя яйцами в смятку, Прохор улегся на скрипучую кровать, мысленно приказал себе подняться ровно в половине двенадцатого и безмятежно захрапел.
В половине двенадцатого проснулся. Осторожно открыв окно, вылез наружу и, таясь в зарослях кустарников, зашагал в Горелково. От недавних сомнений не осталось следа — старшина напоминал туго натянутую пружину.
Около часа ночи он остановился возле избы самогонщицы. Оглядел темные окна, прикрытую, но, кажется, незапертую, входную дверь. Проверил небольшой электрический фонарик с приклеенной нашлепкой, оставляющей узкую щель. Все в порядке, работает. Ощупал за поясом острую финку, сохранившуюся еще с войны. Наточена на славу, не подведет. Натянул перчатки, на башмаки — матерчатые тапки.
Подсвечивая фонариком, Прохор заглянул в боковушку. Симка храпела во все завертки, голые груди свисают двумя полупустыми мешками, богатырские ноги разбросаны. Интересно, сама уснула или Федька «убаюкал»?
В горнице — разворошенный праздничный стол. На полу валяется пустая бутылка, из горлышка еще капают остатки ядовитого самогона.
Наверно, недавно пошабашили, с опаской подумал Прохор, вдруг еще не спят? Тогда придется вносить в разработанный план изменения — вместе с Федькой приколоть и его сопостельницу. А это создаст некоторые трудности — может направить сыскарей на верный путь.
Опасения оказались напрасными — уставшие любовники крепко спали. Бесстыдно раскинув ноги, голая Фекла все еще держалась за полюбившийся ей «протезик». Такой же голый Федька во сне подрагивал культей.
Под Варшавой командиру разведвзвода довелось снимать часового возле немецкого склада боеприпасов. Натренированным движением зажал солдату рот, финка вошла точно в сердце. Часовой не ойкнул.
Но там был враг, фашист, проклятый оккупант, а здесь…
Вспомнилось, как Семенчук встречал его при выписке из госпиталя, с какой добротой и заботой смотрел на фронтового побратима. А банька? Федька бережно, стараясь не причинить другу боль, освобождал его от корсета, потом, нахлестывая веничками, осторожно переворачивал с боку на бок.
Испугавшись необычной размягченности, Прохор торопливо зажал ладонью открытый рот Федьки, ударил ножом. Семенчук не охнул, не вздрогнул — отошел. Окровавленный нож Сидякин осторожно вложил в руку спящей Феклы.
На улице убийца освободился от перчаток и тапок, положил их в карман и неспешным шагом пошел полем в сторону Натальино. На окраине деревни аккуратно закопал под неприметным кустом «вещдоки». Ровно через два часа влез в приоткрытое окно своего номера, разделся и улегся в постель…
Глава 25
Утро преподнесло частному детективу очередную порцию загадок. Впрочем, легкоразгадываемых.
За завтраком Дашка разговорилась. Особым молчанием она не отличалась, но на этот раз, взволнованная непонятным происшествием, безостановочно болтала.
— Только ты ушел на работу — звонок в дверь. Посмотрела в глазок. Стоят два мужика. Один с чемоданчиком, второй с пустыми руками. Не открывая, спрашиваю: кто нужен? Отвечают на полном серьезе: слесаря, мол, из домоуправления. Короче, вешают лапшу на уши — слесарей всех знаю, не раз доводилось вызывать. Говорю: не берите на понт, вонючие козлы… Ну, и добавляю, естественно, парочку таких же крепких словечек.
— Значит, без подзаборной ругани не обошлась? — Роман прищурился, хотел было припечатать по лбу матерщинице солидный щелчок, но во время удержался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126