Мысленно анализирует тогдашнюю обстановку, снова и снова мысленно вглядывается в лица офицеров и солдат.
Кто ненавидел вечного комбата, кому тот мешал? Старший лейтенант Романов? Он лежал, втиснувшись в покрытую цветами землю рядом с Семеном. Повести стволом автомата чуть в сторону — ничего не стоит, никто не заметит…
Старшина Сидяков? Лежал в полусотне метрах от Видова на спине, огрызаясь от наседающих мессеров короткими очередями. Где гарантия, что одна из очередей не попала в Семенку?…
Сержант Баранов? Комбат не любил слищком уж самостоятельного помкомвзвода, всегда, при удобном случае, старался поставить его на место…
Пулеметчик Федоров? Видов постояно насмехался над неповоротливым усачем, но любил его за безоглядную смелость…
Клавдия будто опрашивала свидетелей, каждый из которых мог превратиться в подозреваемого.
Главное — узнать кто!
Возможно зря она так терзается — не дожидаясь людского возмездия, убийца уже подвергся Божьему наказанию? Неужели ей придется плюнуть на памятник усопшего?…
В сквере — не протолкаться. Обнимаются, вспоминают войну, поют под гармонь, бродят по аллейкам в поисках с в о и х. Кто в армейской форме, кто — в гражданском, с завесой орденов и медалей, одни либо в сопровождении детей и внучат.
В самом центре сквера старик с высоко поднятым шестом с прибитой табличкой, на которой — название части. Недоуменно оглядывается, будто удивляется отсутствию однополчан. Вдруг ушли из жизни или переехали на жительство за Полярный Круг, откуда по нынешним ценам на авиатранспорт не так просто выбраться.
— Вася! Васенька!
Старик оглянулся, радостная улыбка осветила его морщинистое лицо.
— Клавка! Все же пришла? Значит, жива и невредима! Сейчас должен подкатить Трофимов — вчера звонил, обещал приехать.
Бывший начштаба стрелкового батальона сейчас не походил на всегда подтянутого, сухопарого офицера. Гляди-ка, усы отрастил, бородку! Скорей всего не ради мужской красоты — маскирует отвисшую старческую кожу под подбородком.
— Кто еще будет из наших?
— Разведчик Тихонов. С месяц тому назад вырезали ему язву желудка, но держатся, старина, не поддается… Может быть, заглянет пулеметчик Солятин
— ты ему тогда на поле ногу перевязывала… Помнишь?… Про других не знаю, не связывался… Ага, вот и Тихонов!
Бывший сержант-разведчик более походит на важного профессора — полный, вальяжный, в позолоченных, а может быть и золотых, очках. Идет медленно, выглядывая олнополчан, постукивает фигурной палкой по асфальту.
Клавдия вспомнила, как недолюбливал его комбат, какими только обидными словами не шерстил. Уж не Тихонов ли пустил автоматную очередь в спину Видова? Впрочем, бездоказательные обвиения сродни комбатовским оскорблениям. Усилием воли бывшая фельдшерица заставила себя забыть о давней мечте отыскать убийцу Семенка, пусть на время, но забыть. Хотя бы на сегодняшний день — «со слезами на глазах».
Через полчаса рядом с бывшим начальником штаба стояли трое. Всезнающий Тихонов проинформировал: Трофимов не придет, давление подскочило. Ну, что ж, если судить по соседним группам, четверо однополчан — не так уж плохо. Неподалеку, держа наотлет табличку с надписью «Отдельный танковый полк», стоит в одиночестве старичок. Горестная полуулыбка, слезящиеся глаза, подрагивающие руки. Неужели в этом мире я остался единственным представителем многочисленной семьи танкистов, говорит его растеряный вид.
А из стрелкового батальона их целых четверо, снова с гордостью подумала Терещенко, поочередно обнимая и целуя бывших однополчан.
Наобнимавшись, они не торопились покидать сквер, хотя в одном из московских кафе уже заказан скромный столик. Вдруг еще кто-нибудь появится?
— Почему-то нет Коли Романова, обычно первым приходит…
— Лежит комроты-три в ветеранском госпитале. Я трижды звонил жене, говорит, еще не выписался, — посапывая заложенным носом, сообщил разведчик.
— Что-нибудь серьезное?
— А у нас несерьезных болячек не бывает, — рассмеялся Нечитайло. — Во первых, возраст, во вторых, аукается война.
Помолчали. Действительно, аукается! У одного «просыпается» залеченный осколок под сердцем, у второго — перебитые кости дают о себе знать. Сколько солдат похороненно после Победы, когда, казалось, жить да жить? Кто на очереди?
— А Проша Сидякин? С войны его не видела, — разорвала тягостное молчание военфельдшер. — Никто не встречал?
Разведчик пожал плечами — нет, не встречал, наверно, сложил голову слишком уж бойкий старшина, подставился под пулю или осколок. Пулеметчик подтвердил: среди ветеранов ходили упорные слухи, что Сидякин погиб при штурме Берлина. Один солдат-свидетель в атаку шел вместе с ним, второй, якобы, сидел рядом на броне танка.
Снова помолчали. Будто еще раз похоронили.
— Все, хлопцы, двинули? — предложил Нечитайло. — Похоже, больше никого не будет. Винегреты прокиснут, водка потеряет градусы. На всякий пожарный я всех кого знаю оповестил: не успеют в сквер, пусть подруливают в кафе. Азимут сообщил, ориентиры выдал. Найдут, не пропадут!
Четверка ветеранов медленно двинулась в сторону станции метро. Один выстукивает по асфальту палочкой, второй прихрамывает, третий на ходу тайком отправляет под язык спасительные таблетки. Короткие вопросы, такие же короткие ответы. В основном, касающиеся пенсии и здоровья.
Наконец, добрались до кафетерия, расположенного в непрестижном районе Москвы, почти возле кольцевой автодороги. Зато цены не такие высокие, а что касается разных удобств — отдельного кабинета, оркестра с вихляющимися певичками — то бывшим фронтовикам они ни к чему. Пообщаться, еще и еще раз вспомнить грозовые дни Великой Отечественной, помянуть рюмкой и добрым словом погибших и умерших — вот и все.
И все же директор кафе-закусочной оказался понимающим человеком. Столик отведен в стороне от остальных, подальше от эстрады, поближе к входу. Накрыт тоже с претензией на роскошь — белоснежные пирамидки салфеток, хрустальные рюмки и фужеры, расписные тарелочки. В центре стола — букетик цветов. И хотя они искусственного происхождения, на душе у ветеранов полегчало.
Оглядев «поле сражения» Василий молча пошел к прилавку бара, возвратился с пятым стаканом. Для тех, что уже больше не придет на встречу. Поставил его на угол стола, так же молча налил водку из походной фляжки, прикрыл куском черного хлеба.
— Приступим?
Каждый из ветеранов принес по мерзавчику спиртного. Заказать бутылку, конечно, заказали — не к чему злить администратора кафе, но только одну. Цены не кусаются — грызут, а пенсии в связи с годовщиной Победы никто не повысил.
— За погибших и умерших!
Нечитайло поднялся и с полупоклоном звякнул краем своей рюмки о край одинокого стакана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Кто ненавидел вечного комбата, кому тот мешал? Старший лейтенант Романов? Он лежал, втиснувшись в покрытую цветами землю рядом с Семеном. Повести стволом автомата чуть в сторону — ничего не стоит, никто не заметит…
Старшина Сидяков? Лежал в полусотне метрах от Видова на спине, огрызаясь от наседающих мессеров короткими очередями. Где гарантия, что одна из очередей не попала в Семенку?…
Сержант Баранов? Комбат не любил слищком уж самостоятельного помкомвзвода, всегда, при удобном случае, старался поставить его на место…
Пулеметчик Федоров? Видов постояно насмехался над неповоротливым усачем, но любил его за безоглядную смелость…
Клавдия будто опрашивала свидетелей, каждый из которых мог превратиться в подозреваемого.
Главное — узнать кто!
Возможно зря она так терзается — не дожидаясь людского возмездия, убийца уже подвергся Божьему наказанию? Неужели ей придется плюнуть на памятник усопшего?…
В сквере — не протолкаться. Обнимаются, вспоминают войну, поют под гармонь, бродят по аллейкам в поисках с в о и х. Кто в армейской форме, кто — в гражданском, с завесой орденов и медалей, одни либо в сопровождении детей и внучат.
В самом центре сквера старик с высоко поднятым шестом с прибитой табличкой, на которой — название части. Недоуменно оглядывается, будто удивляется отсутствию однополчан. Вдруг ушли из жизни или переехали на жительство за Полярный Круг, откуда по нынешним ценам на авиатранспорт не так просто выбраться.
— Вася! Васенька!
Старик оглянулся, радостная улыбка осветила его морщинистое лицо.
— Клавка! Все же пришла? Значит, жива и невредима! Сейчас должен подкатить Трофимов — вчера звонил, обещал приехать.
Бывший начштаба стрелкового батальона сейчас не походил на всегда подтянутого, сухопарого офицера. Гляди-ка, усы отрастил, бородку! Скорей всего не ради мужской красоты — маскирует отвисшую старческую кожу под подбородком.
— Кто еще будет из наших?
— Разведчик Тихонов. С месяц тому назад вырезали ему язву желудка, но держатся, старина, не поддается… Может быть, заглянет пулеметчик Солятин
— ты ему тогда на поле ногу перевязывала… Помнишь?… Про других не знаю, не связывался… Ага, вот и Тихонов!
Бывший сержант-разведчик более походит на важного профессора — полный, вальяжный, в позолоченных, а может быть и золотых, очках. Идет медленно, выглядывая олнополчан, постукивает фигурной палкой по асфальту.
Клавдия вспомнила, как недолюбливал его комбат, какими только обидными словами не шерстил. Уж не Тихонов ли пустил автоматную очередь в спину Видова? Впрочем, бездоказательные обвиения сродни комбатовским оскорблениям. Усилием воли бывшая фельдшерица заставила себя забыть о давней мечте отыскать убийцу Семенка, пусть на время, но забыть. Хотя бы на сегодняшний день — «со слезами на глазах».
Через полчаса рядом с бывшим начальником штаба стояли трое. Всезнающий Тихонов проинформировал: Трофимов не придет, давление подскочило. Ну, что ж, если судить по соседним группам, четверо однополчан — не так уж плохо. Неподалеку, держа наотлет табличку с надписью «Отдельный танковый полк», стоит в одиночестве старичок. Горестная полуулыбка, слезящиеся глаза, подрагивающие руки. Неужели в этом мире я остался единственным представителем многочисленной семьи танкистов, говорит его растеряный вид.
А из стрелкового батальона их целых четверо, снова с гордостью подумала Терещенко, поочередно обнимая и целуя бывших однополчан.
Наобнимавшись, они не торопились покидать сквер, хотя в одном из московских кафе уже заказан скромный столик. Вдруг еще кто-нибудь появится?
— Почему-то нет Коли Романова, обычно первым приходит…
— Лежит комроты-три в ветеранском госпитале. Я трижды звонил жене, говорит, еще не выписался, — посапывая заложенным носом, сообщил разведчик.
— Что-нибудь серьезное?
— А у нас несерьезных болячек не бывает, — рассмеялся Нечитайло. — Во первых, возраст, во вторых, аукается война.
Помолчали. Действительно, аукается! У одного «просыпается» залеченный осколок под сердцем, у второго — перебитые кости дают о себе знать. Сколько солдат похороненно после Победы, когда, казалось, жить да жить? Кто на очереди?
— А Проша Сидякин? С войны его не видела, — разорвала тягостное молчание военфельдшер. — Никто не встречал?
Разведчик пожал плечами — нет, не встречал, наверно, сложил голову слишком уж бойкий старшина, подставился под пулю или осколок. Пулеметчик подтвердил: среди ветеранов ходили упорные слухи, что Сидякин погиб при штурме Берлина. Один солдат-свидетель в атаку шел вместе с ним, второй, якобы, сидел рядом на броне танка.
Снова помолчали. Будто еще раз похоронили.
— Все, хлопцы, двинули? — предложил Нечитайло. — Похоже, больше никого не будет. Винегреты прокиснут, водка потеряет градусы. На всякий пожарный я всех кого знаю оповестил: не успеют в сквер, пусть подруливают в кафе. Азимут сообщил, ориентиры выдал. Найдут, не пропадут!
Четверка ветеранов медленно двинулась в сторону станции метро. Один выстукивает по асфальту палочкой, второй прихрамывает, третий на ходу тайком отправляет под язык спасительные таблетки. Короткие вопросы, такие же короткие ответы. В основном, касающиеся пенсии и здоровья.
Наконец, добрались до кафетерия, расположенного в непрестижном районе Москвы, почти возле кольцевой автодороги. Зато цены не такие высокие, а что касается разных удобств — отдельного кабинета, оркестра с вихляющимися певичками — то бывшим фронтовикам они ни к чему. Пообщаться, еще и еще раз вспомнить грозовые дни Великой Отечественной, помянуть рюмкой и добрым словом погибших и умерших — вот и все.
И все же директор кафе-закусочной оказался понимающим человеком. Столик отведен в стороне от остальных, подальше от эстрады, поближе к входу. Накрыт тоже с претензией на роскошь — белоснежные пирамидки салфеток, хрустальные рюмки и фужеры, расписные тарелочки. В центре стола — букетик цветов. И хотя они искусственного происхождения, на душе у ветеранов полегчало.
Оглядев «поле сражения» Василий молча пошел к прилавку бара, возвратился с пятым стаканом. Для тех, что уже больше не придет на встречу. Поставил его на угол стола, так же молча налил водку из походной фляжки, прикрыл куском черного хлеба.
— Приступим?
Каждый из ветеранов принес по мерзавчику спиртного. Заказать бутылку, конечно, заказали — не к чему злить администратора кафе, но только одну. Цены не кусаются — грызут, а пенсии в связи с годовщиной Победы никто не повысил.
— За погибших и умерших!
Нечитайло поднялся и с полупоклоном звякнул краем своей рюмки о край одинокого стакана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126