Тогда возникает кайф.
На экстэзи физиологическая зависимость практически не развивается. Но этот наркотик оказывает огромное воздействие на психику. Галики появляются. Развязывается язык. Сексуальное вожделение через край плещет. И появляется искренняя любовь ко всему миру и всем людям. Резвое недержание. И эмоции текут — как сывороткой правды накололи. Истощается нервная система. Происходит обезвоживание организма, притом такое, что иногда приводит к гибели. Но главное — хочется кайфа покруче. А тут рукой подать до шприца с героином.
— Ну как? — воскликнул Галицын, начавший дергаться в такт музыке.
— Шабаш на Лысой горе! — прокричал я.
— Конфликт поколений. Ты начинаешь зудеть, как дядя Ася.
— Много говоришь. Работай, — притянул я его к себе. — По сторонам гляди.
Минут через сорок я уже сам был готов обдолбаться экстэзи или героином, лишь бы не слышать этого рева, стука, лязга и не видеть потные рожи и тела вокруг.
— Еще полчаса, — сказал я. — Если Долмы не будет, обшмонаем все и закруглимся.
— Подождем. Должен появиться, — заверил меня Арнольд.
Я посмотрел в сторону дверей. Вот и дождались. На дискотеку начала стекаться братва. Та, что прикрывает заведение. Будто с картинок сошли или из «нового русского» кино — один в спорткостюме, со златой цепью. Другой — бритозатылочный, накачанный барбос, мышцы распирают желтую майку. Еще пара таких же. С ними сутенерского вида тип в строгом костюме — это правая рука директора этого заведения, нас знает отлично.
— Хозяева. Владения Малютины осматривают, — приблизился ко мне Голицын.
— Долма? — спросил я.
— Нет его.
«Быки» устроились в сторонке. Им угодливо поднесли орешков, колы и пива. Ничего крепче. Пить, колоться и глотать экстэзи им на работе нельзя. Да и вообще нельзя. Малюта — сам не прочь косяк забить, но среди своих людей алкашей и наркоманов не терпит.
— Вон еще один, — сказал Князь.
К бандитам подскочил татуированный доходяга. Начал что-то объяснять, горячо размахивая руками. Это все их деда. Это не наши дела.
— Вон, — дернул меня за руку Галицын. — Он!
Долма — типичный представитель своего племени. Задница и морда примерно равновеликие — то есть увесистые. Глаза — свинячьи. И не только глаза. Выглядит, как свинья. Передвигается, как свинья. В общем — свинья и есть. Только в костюме и галстуке.
Я сунул руку за пазуху и нажал один раз на клавишу рации. Прошел звуковой сигнал: «Клиент здесь, начинаем задержание».
Пару минут на то, чтобы омоновцам подтянуться поближе и заблокировать все выходы.
Пистолет в поясной сумке — его сразу не выдернешь. Ну да ладно. Обойдемся. Не вытаскивать же его сейчас.
Арнольд сунул руку в карман, где у него была «черемуха».
Долма, сунув руки в карманы брюк, важно направился куда-то вдоль стен. Тут мы к нему и подвалили.
— Милиция, — воскликнул я, перекрикивая шум музыки. — Сейчас пойдешь с нами. Тихо. Не дергаясь.
Долма выпучил глаза. И рванулся напролом — то есть на Арнольда.
Прошел бы бандит его, как нож масло. Но я придал Долме ускорение. Подставил ногу. Здоровяк дернулся, споткнулся, удержался на ногах, только согнувшись. Тут я ему засветил ногой в солнечное сплетение. А потом кулаком с размаху по физиономии.
Весил он килограмм сто. Всеми этими стами килограммами он и шарахнулся оземь. Арнольд, которому Долма проехался по ребрам, в обиде с размаху вдарил ему ногой по почкам, навалился на спину коленом. Мы завели руки за спину. Щелк — наручники.
Тут братаны поняли, что ихних бьют. И кинулись на выручку.
И началось. У одного в руке была резиновая дубинка. Успел увернуться и встретил ее обладателя прямым удароом в пятак. Потом добил в челюсть, и он улегся надолго.
Князю врезали по лицу, и он улетел куда-то. Арнольд подпрыгнул и врезал каблуком в спину очередному «быку», отчего тот взревел.
— Стоять, милиция! — крикнул я, добивая коленом в брюхо «быка».
Откуда-то высыпали еще человека четыре — шантрапа помойная.
— Бей сук! — послышался вопль.
Я увернулся от полетевшей в меня бутылки пива. Толпа с диким воплем и визгом отхлынула, когда Арнольд опустошил в нее часть баллончика «черемухи».
И все это под какой-то забойный хит какой-то эстрадной крысы.
— Бей козлов! — снова заорал татуированный живчик.
Тут я его и достал прямым ударом. Зубы нынче дороги. А ему вставлять нужно будет не меньше трех. Он заглох надолго.
На периферии пляска продолжалась, будто ничего не происходило.
Тут и влетели омоновцы. И началась ночь потехи — маски-шоу.
— Кого? — подлетел ко мне капитан-омоновец.
Мне оставалось только указывать пальцем, и дубинки гуляли по ребрам. Теперь уже мало кто сопротивлялся. Наконец диск-жокей додумался вырубить музыку.
— Милиция, — крикнул Галицын, взяв микрофон. — Всем оставаться на своих местах.
— Позаботьтесь, — сказал я, ударив по ребрам распростертого Долму. — Он шустрый.
— Сейчас, — омоновец с треском врезал дубинкой, и Долма заорал раненым вымирающим мамонтом. Пробрало убивца недосаженного до печенок — в буквальном смысле.
Я бросился на нижний ярус. Там была курилка — просторное помещение с креслами, оттуда вели двери в сортиры. В зарослях за пальмами в кадках валялись и пыхтели, не обращая внимания на происходящее, двое сладострастцев.
— Шабаш, голубки, оргазм пришел! — Омоновец с чмоканьем влепил дубинкой по наполовину оголенной заднице и услышал ответный вскрик.
Теперь — сортир. Наркоманский загон.
Там уже были Асеев с омоновцем. На полу валялся негритос и часто дышал. У стен стояли двое полностью обдолбанных пацанов. Еще один пускал пузыри, сидя на полу в нечистотах, — встать он не мог, на его лице было нарисовано счастье.
— Сука, несколько пакетов сбросил, — Асеев плюнул на негритоса, а омоновец дал черному другу человека дубинкой по шее.
— А это кто? — спросил я, глядя на еще одного, обнявшего унитаз.
— Ему нравится, — сказал омоновец.
Пацан всхрипнул. Рядом с ним валялся шприц.
— Сильно улетел, — сказал омоновец, примерившись врезать ему ботинком.
— Стой! — прикрикнул я. — Вот черт! «Скорую»! Асеев взял парня за длинные волосы, оторвал от унитаза.
Посмотрел в стекленеющие глаза, на наливающееся синью лицо.
— Героин порченый, — сказал я.
— Он самый, — кивнул Асеев.
Ночь. Тусклая лампа светит. А ты стоишь и видишь перед собой оскаленные рожи, у которых одно желание — тебя растерзать… Да, так и было.
После строительного института один год я отслужил в стройбате сержантом, потом закончил офицерские курсы. Помню солдатские свои времена. Нас в роте было трое русских, остальные — дети степей и гор, притом многие с уголовным прошлым. Естественно, трое русаков подлежали опусканию, издевательствам. Не тут-то было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
На экстэзи физиологическая зависимость практически не развивается. Но этот наркотик оказывает огромное воздействие на психику. Галики появляются. Развязывается язык. Сексуальное вожделение через край плещет. И появляется искренняя любовь ко всему миру и всем людям. Резвое недержание. И эмоции текут — как сывороткой правды накололи. Истощается нервная система. Происходит обезвоживание организма, притом такое, что иногда приводит к гибели. Но главное — хочется кайфа покруче. А тут рукой подать до шприца с героином.
— Ну как? — воскликнул Галицын, начавший дергаться в такт музыке.
— Шабаш на Лысой горе! — прокричал я.
— Конфликт поколений. Ты начинаешь зудеть, как дядя Ася.
— Много говоришь. Работай, — притянул я его к себе. — По сторонам гляди.
Минут через сорок я уже сам был готов обдолбаться экстэзи или героином, лишь бы не слышать этого рева, стука, лязга и не видеть потные рожи и тела вокруг.
— Еще полчаса, — сказал я. — Если Долмы не будет, обшмонаем все и закруглимся.
— Подождем. Должен появиться, — заверил меня Арнольд.
Я посмотрел в сторону дверей. Вот и дождались. На дискотеку начала стекаться братва. Та, что прикрывает заведение. Будто с картинок сошли или из «нового русского» кино — один в спорткостюме, со златой цепью. Другой — бритозатылочный, накачанный барбос, мышцы распирают желтую майку. Еще пара таких же. С ними сутенерского вида тип в строгом костюме — это правая рука директора этого заведения, нас знает отлично.
— Хозяева. Владения Малютины осматривают, — приблизился ко мне Голицын.
— Долма? — спросил я.
— Нет его.
«Быки» устроились в сторонке. Им угодливо поднесли орешков, колы и пива. Ничего крепче. Пить, колоться и глотать экстэзи им на работе нельзя. Да и вообще нельзя. Малюта — сам не прочь косяк забить, но среди своих людей алкашей и наркоманов не терпит.
— Вон еще один, — сказал Князь.
К бандитам подскочил татуированный доходяга. Начал что-то объяснять, горячо размахивая руками. Это все их деда. Это не наши дела.
— Вон, — дернул меня за руку Галицын. — Он!
Долма — типичный представитель своего племени. Задница и морда примерно равновеликие — то есть увесистые. Глаза — свинячьи. И не только глаза. Выглядит, как свинья. Передвигается, как свинья. В общем — свинья и есть. Только в костюме и галстуке.
Я сунул руку за пазуху и нажал один раз на клавишу рации. Прошел звуковой сигнал: «Клиент здесь, начинаем задержание».
Пару минут на то, чтобы омоновцам подтянуться поближе и заблокировать все выходы.
Пистолет в поясной сумке — его сразу не выдернешь. Ну да ладно. Обойдемся. Не вытаскивать же его сейчас.
Арнольд сунул руку в карман, где у него была «черемуха».
Долма, сунув руки в карманы брюк, важно направился куда-то вдоль стен. Тут мы к нему и подвалили.
— Милиция, — воскликнул я, перекрикивая шум музыки. — Сейчас пойдешь с нами. Тихо. Не дергаясь.
Долма выпучил глаза. И рванулся напролом — то есть на Арнольда.
Прошел бы бандит его, как нож масло. Но я придал Долме ускорение. Подставил ногу. Здоровяк дернулся, споткнулся, удержался на ногах, только согнувшись. Тут я ему засветил ногой в солнечное сплетение. А потом кулаком с размаху по физиономии.
Весил он килограмм сто. Всеми этими стами килограммами он и шарахнулся оземь. Арнольд, которому Долма проехался по ребрам, в обиде с размаху вдарил ему ногой по почкам, навалился на спину коленом. Мы завели руки за спину. Щелк — наручники.
Тут братаны поняли, что ихних бьют. И кинулись на выручку.
И началось. У одного в руке была резиновая дубинка. Успел увернуться и встретил ее обладателя прямым удароом в пятак. Потом добил в челюсть, и он улегся надолго.
Князю врезали по лицу, и он улетел куда-то. Арнольд подпрыгнул и врезал каблуком в спину очередному «быку», отчего тот взревел.
— Стоять, милиция! — крикнул я, добивая коленом в брюхо «быка».
Откуда-то высыпали еще человека четыре — шантрапа помойная.
— Бей сук! — послышался вопль.
Я увернулся от полетевшей в меня бутылки пива. Толпа с диким воплем и визгом отхлынула, когда Арнольд опустошил в нее часть баллончика «черемухи».
И все это под какой-то забойный хит какой-то эстрадной крысы.
— Бей козлов! — снова заорал татуированный живчик.
Тут я его и достал прямым ударом. Зубы нынче дороги. А ему вставлять нужно будет не меньше трех. Он заглох надолго.
На периферии пляска продолжалась, будто ничего не происходило.
Тут и влетели омоновцы. И началась ночь потехи — маски-шоу.
— Кого? — подлетел ко мне капитан-омоновец.
Мне оставалось только указывать пальцем, и дубинки гуляли по ребрам. Теперь уже мало кто сопротивлялся. Наконец диск-жокей додумался вырубить музыку.
— Милиция, — крикнул Галицын, взяв микрофон. — Всем оставаться на своих местах.
— Позаботьтесь, — сказал я, ударив по ребрам распростертого Долму. — Он шустрый.
— Сейчас, — омоновец с треском врезал дубинкой, и Долма заорал раненым вымирающим мамонтом. Пробрало убивца недосаженного до печенок — в буквальном смысле.
Я бросился на нижний ярус. Там была курилка — просторное помещение с креслами, оттуда вели двери в сортиры. В зарослях за пальмами в кадках валялись и пыхтели, не обращая внимания на происходящее, двое сладострастцев.
— Шабаш, голубки, оргазм пришел! — Омоновец с чмоканьем влепил дубинкой по наполовину оголенной заднице и услышал ответный вскрик.
Теперь — сортир. Наркоманский загон.
Там уже были Асеев с омоновцем. На полу валялся негритос и часто дышал. У стен стояли двое полностью обдолбанных пацанов. Еще один пускал пузыри, сидя на полу в нечистотах, — встать он не мог, на его лице было нарисовано счастье.
— Сука, несколько пакетов сбросил, — Асеев плюнул на негритоса, а омоновец дал черному другу человека дубинкой по шее.
— А это кто? — спросил я, глядя на еще одного, обнявшего унитаз.
— Ему нравится, — сказал омоновец.
Пацан всхрипнул. Рядом с ним валялся шприц.
— Сильно улетел, — сказал омоновец, примерившись врезать ему ботинком.
— Стой! — прикрикнул я. — Вот черт! «Скорую»! Асеев взял парня за длинные волосы, оторвал от унитаза.
Посмотрел в стекленеющие глаза, на наливающееся синью лицо.
— Героин порченый, — сказал я.
— Он самый, — кивнул Асеев.
Ночь. Тусклая лампа светит. А ты стоишь и видишь перед собой оскаленные рожи, у которых одно желание — тебя растерзать… Да, так и было.
После строительного института один год я отслужил в стройбате сержантом, потом закончил офицерские курсы. Помню солдатские свои времена. Нас в роте было трое русских, остальные — дети степей и гор, притом многие с уголовным прошлым. Естественно, трое русаков подлежали опусканию, издевательствам. Не тут-то было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41