Змеей жалить и скрываться в расселинах. Вот искусство настоящего воина.
Все, на месте. Теперь надо позаботиться о ночлеге — тут проблем нет, денег полно. А завтра установить через «Почтовый ящик» контакт с Муссой и готовиться к делу. Он не знал точно, что за дело впереди. Но те, кто предлагал ему работу, обещали, что вреда России будет не меньше, чем от Кавказской войны. А главное — обещали деньги. Деньги большие. За такие деньги он был готов лезть хоть в жерло вулкана…
Черный «Линкольн» мчался в скоростном ряду. Рядом мелькали желтые такси, символ Нью-Йорка. Огромные тяжелые грузовики — тоже символ Америки.
У сидящего на заднем сиденье человека на душе лежал тяжелый камень. В последнее время он вообще не мог похвастаться хорошим расположением духа. С каждым годом он становился все более мрачным и циничным. И тому виной были разные причины. Ведь из окон гигантского небоскреба, где располагается Организация Объединенных Наций, мир выглядел как на ладони — все четко, наглядно и страшно. А из кабинета представителя России в Совете Безопасности как нельзя лучше видна кровоточащая и пылающая Родина.
Константин Витальевич Смирнов был потомственным дипломатом с тридцатипятилетним стажем. Повидал он на своем веку немало. Но никогда не думал, что доживет до такого позора! Несколько лет он боролся с желанием плюнуть в лицо старому министру иностранных дел, взаимоотношения которого с Западом можно было описать словами «Чего изволите»? Такое же желание он испытывал и по отношению к Шеварднадзе, который со своим плешивым соучастником лихо раздавал российские шельфы, продавал национальные интересы СССР. Такого количества проколов, такого позора русская дипломатия, пожалуй, не знала с тех времен, когда подписывала с немцами после революции Брестский мир. Смирнов с ужасом смотрел, как Россия утрачивает одну позицию за другой, как с радостью идиота, поджигающего родной дом, русские политики отваживают от себя бывших союзников и нарушают все возможные обязательства. Когда Горбачев разъезжал по миру, выпрашивая похвалу и кредиты, Смирнов думал, что хуже некуда. Оказалось — есть куда. Теперь Россия «виляла хвостом», продавая славянских братьев, прочно уселась на западный продпаек, и все время шарила по пустым карманам, думая, как бы пожалобнее выпросить еще порцию кредитов и отсрочить выплату долгов. Россия пилила сук, на котором сидела, перебиралась на другой сук и со злорадством самоубийцы-олигофрена пилила и его.
Время от времени Смирнову по долгу службы приходилось разражаться грозными заявлениями типа «не потерплю». Приходилось сурово хмурить брови и выдавать неясные угрозы по поводу подступающего к границам Смоленска НАТО. Все делали вид, что принимают заявления во внимание и реагируют на них. России подыгрывали, как подыгрывают впавшему в маразм отставному генералу, который до сих пор считает себя на поле брани — чтобы лишний раз не раздражать и не расстраивать.
Иногда Смирнову хотелось заснуть и не проснуться. Или выкинуть какой-нибудь фокус, что даже чертям тошно станет. Потом подать в отставку, купить дом где-нибудь в Тверской губернии, плюнуть на все и не вылезать оттуда, пускай хоть ядерная война начинается. Но он прекрасно знал, что за поколение идет за ним следом. «Новые дипломаты» — образца девяносто первого года вскормлены на диссидентских тусовках, готовые лизать немецкий сапог и тугую от баксов американскую задницу, обожающие порассуждать о том, что Россия — страна рабов. Сюда же входили и ловко перестроившиеся старые работники, поменявшие унылые речи о роли КПСС на не менее унылое зудение о рыночных реформах и об изменении ситуации в мире с противостояния на сотрудничество. Смирнов считал, что по сравнению с этой одетой в смокинги бандой самые отпетые разбойники являются образцами порядочности.
В последнее время своим обостренным чутьем Смирнов ощущал, что надвигаются какие-то перемены. Затевается какая-то очередная мерзость. Притом мерзость масштабная.
Он поерзал на кожаном сиденье, вытащил из «дипломата» последние российские газеты и углубился в чтение. По Руси катилась новая волна насилия. И она тоже укладывалась в схему, которую выстроил Смирнов. И все же ему не хотелось верить в это. Но пока все указывало именно на такой вариант развития событий. Он перешел к американским газетам. Они были пронизаны иной тональностью. Каждая статья, посвященная России, вопила: зверь ранен, но он еще может оскалиться и впиться в Америку клыками ядерных ракет.
— Раненый медведь, — произнес он.
— Что, Константин Витальевич? — спросил шофер.
— Не обращай внимания, Слава, я о своем, — отмахнулся Смирнов.
Он вздохнул. Свернул толстую газету в трубочку и бросил рядом с собой на сиденье.
Краем глаза он уловил надвигающегося справа огромного грузовика, который будто потерял управление и неожиданно вильнул в бок. Он приближался, как айсберг к «Титанику».
— Ах ты, е… — в сердцах крикнул шофер, выворачивая руль и нажимая на тормоз, пытаясь избежать столкновения.
Это были его последние слова.
Многотонный грузовик, как консервную банку, смял мощную машину представителя России в Совете Безопасности ООН. Смирнов и его шофер погибли.
Полиция предприняла срочные меры по поимке скрывшегося с места происшествия шофера. Но они никаких результатов не дали.
На другом конце земного шара, на окраине Москвы, в просторном, плохо обставленном кабинете в самом чреве «Аквариума», майор Голубев обвел красной ручкой очередной пункт «Модели номер четыре». Там было черным по белому написано: «Представитель России в СБ ООН освобождает свою должность. Возможные способы: переход на другую работу, повышение. Но наиболее вероятны — тяжелая болезнь или смерть от несчастного случая, внезапно возникшего заболевания».
— Как по-писаному действуют, — сказал Алексеев.
— Да, теперь место свободно, — произнес Голубев, отодвигая листок от себя. — Назначат или Мамлеева, или Левинсона.
— Один другого краше… Поглядим.
На следующий день представителем России в Совете Безопасности был назначен Владимир Иосифович Левинсон.
Жаров чувствовал себя не в своей тарелке. В Москве его группу разбили на три части, расселили по квартирам. Старшим групп вручили по радиотелефону, а каждому офицеру — по рации, умещающейся в нагрудном кармане. Так же на каждые два человека выделили по автомашине. Предоставленный арсенал порадовал. Здесь было все, начиная от «винтореза» и кончая пистолетами-пулеметами «клин» и «кедр» с глушителями и лазерными прицелами.
Разработана система контактов, паролей. Просчитаны и скоординированы методы обнаружения наружного наблюдения противника — на всякий случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Все, на месте. Теперь надо позаботиться о ночлеге — тут проблем нет, денег полно. А завтра установить через «Почтовый ящик» контакт с Муссой и готовиться к делу. Он не знал точно, что за дело впереди. Но те, кто предлагал ему работу, обещали, что вреда России будет не меньше, чем от Кавказской войны. А главное — обещали деньги. Деньги большие. За такие деньги он был готов лезть хоть в жерло вулкана…
Черный «Линкольн» мчался в скоростном ряду. Рядом мелькали желтые такси, символ Нью-Йорка. Огромные тяжелые грузовики — тоже символ Америки.
У сидящего на заднем сиденье человека на душе лежал тяжелый камень. В последнее время он вообще не мог похвастаться хорошим расположением духа. С каждым годом он становился все более мрачным и циничным. И тому виной были разные причины. Ведь из окон гигантского небоскреба, где располагается Организация Объединенных Наций, мир выглядел как на ладони — все четко, наглядно и страшно. А из кабинета представителя России в Совете Безопасности как нельзя лучше видна кровоточащая и пылающая Родина.
Константин Витальевич Смирнов был потомственным дипломатом с тридцатипятилетним стажем. Повидал он на своем веку немало. Но никогда не думал, что доживет до такого позора! Несколько лет он боролся с желанием плюнуть в лицо старому министру иностранных дел, взаимоотношения которого с Западом можно было описать словами «Чего изволите»? Такое же желание он испытывал и по отношению к Шеварднадзе, который со своим плешивым соучастником лихо раздавал российские шельфы, продавал национальные интересы СССР. Такого количества проколов, такого позора русская дипломатия, пожалуй, не знала с тех времен, когда подписывала с немцами после революции Брестский мир. Смирнов с ужасом смотрел, как Россия утрачивает одну позицию за другой, как с радостью идиота, поджигающего родной дом, русские политики отваживают от себя бывших союзников и нарушают все возможные обязательства. Когда Горбачев разъезжал по миру, выпрашивая похвалу и кредиты, Смирнов думал, что хуже некуда. Оказалось — есть куда. Теперь Россия «виляла хвостом», продавая славянских братьев, прочно уселась на западный продпаек, и все время шарила по пустым карманам, думая, как бы пожалобнее выпросить еще порцию кредитов и отсрочить выплату долгов. Россия пилила сук, на котором сидела, перебиралась на другой сук и со злорадством самоубийцы-олигофрена пилила и его.
Время от времени Смирнову по долгу службы приходилось разражаться грозными заявлениями типа «не потерплю». Приходилось сурово хмурить брови и выдавать неясные угрозы по поводу подступающего к границам Смоленска НАТО. Все делали вид, что принимают заявления во внимание и реагируют на них. России подыгрывали, как подыгрывают впавшему в маразм отставному генералу, который до сих пор считает себя на поле брани — чтобы лишний раз не раздражать и не расстраивать.
Иногда Смирнову хотелось заснуть и не проснуться. Или выкинуть какой-нибудь фокус, что даже чертям тошно станет. Потом подать в отставку, купить дом где-нибудь в Тверской губернии, плюнуть на все и не вылезать оттуда, пускай хоть ядерная война начинается. Но он прекрасно знал, что за поколение идет за ним следом. «Новые дипломаты» — образца девяносто первого года вскормлены на диссидентских тусовках, готовые лизать немецкий сапог и тугую от баксов американскую задницу, обожающие порассуждать о том, что Россия — страна рабов. Сюда же входили и ловко перестроившиеся старые работники, поменявшие унылые речи о роли КПСС на не менее унылое зудение о рыночных реформах и об изменении ситуации в мире с противостояния на сотрудничество. Смирнов считал, что по сравнению с этой одетой в смокинги бандой самые отпетые разбойники являются образцами порядочности.
В последнее время своим обостренным чутьем Смирнов ощущал, что надвигаются какие-то перемены. Затевается какая-то очередная мерзость. Притом мерзость масштабная.
Он поерзал на кожаном сиденье, вытащил из «дипломата» последние российские газеты и углубился в чтение. По Руси катилась новая волна насилия. И она тоже укладывалась в схему, которую выстроил Смирнов. И все же ему не хотелось верить в это. Но пока все указывало именно на такой вариант развития событий. Он перешел к американским газетам. Они были пронизаны иной тональностью. Каждая статья, посвященная России, вопила: зверь ранен, но он еще может оскалиться и впиться в Америку клыками ядерных ракет.
— Раненый медведь, — произнес он.
— Что, Константин Витальевич? — спросил шофер.
— Не обращай внимания, Слава, я о своем, — отмахнулся Смирнов.
Он вздохнул. Свернул толстую газету в трубочку и бросил рядом с собой на сиденье.
Краем глаза он уловил надвигающегося справа огромного грузовика, который будто потерял управление и неожиданно вильнул в бок. Он приближался, как айсберг к «Титанику».
— Ах ты, е… — в сердцах крикнул шофер, выворачивая руль и нажимая на тормоз, пытаясь избежать столкновения.
Это были его последние слова.
Многотонный грузовик, как консервную банку, смял мощную машину представителя России в Совете Безопасности ООН. Смирнов и его шофер погибли.
Полиция предприняла срочные меры по поимке скрывшегося с места происшествия шофера. Но они никаких результатов не дали.
На другом конце земного шара, на окраине Москвы, в просторном, плохо обставленном кабинете в самом чреве «Аквариума», майор Голубев обвел красной ручкой очередной пункт «Модели номер четыре». Там было черным по белому написано: «Представитель России в СБ ООН освобождает свою должность. Возможные способы: переход на другую работу, повышение. Но наиболее вероятны — тяжелая болезнь или смерть от несчастного случая, внезапно возникшего заболевания».
— Как по-писаному действуют, — сказал Алексеев.
— Да, теперь место свободно, — произнес Голубев, отодвигая листок от себя. — Назначат или Мамлеева, или Левинсона.
— Один другого краше… Поглядим.
На следующий день представителем России в Совете Безопасности был назначен Владимир Иосифович Левинсон.
Жаров чувствовал себя не в своей тарелке. В Москве его группу разбили на три части, расселили по квартирам. Старшим групп вручили по радиотелефону, а каждому офицеру — по рации, умещающейся в нагрудном кармане. Так же на каждые два человека выделили по автомашине. Предоставленный арсенал порадовал. Здесь было все, начиная от «винтореза» и кончая пистолетами-пулеметами «клин» и «кедр» с глушителями и лазерными прицелами.
Разработана система контактов, паролей. Просчитаны и скоординированы методы обнаружения наружного наблюдения противника — на всякий случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39