— Сработали.
— Пускай грузят, — сказал напарник — подполковник ГРУ Алексеев, руководящий операцией, кивнул на помощника Муссы. — Тащи эту тварь к машине. А у меня с Муссой разговор.
Валеев приподнял чеченца и пинком придал ему ускорение:
— Иди, морда, и не дергайся.
Послышались звуки автомобильных моторов. В небе зарокотал вертолет.
— Ну что, Мусса, сегодня у тебя не лучший в твоей жизни вечер, — с насмешкой произнес Алексеев, с презрением разглядывая пленного.
Мусса выругался по-чеченски и по-арабски. Ругался он с минуту. Все это время Алексеев слушал его внимательно. И произнес на чистом арабском языке:
— Зря пышешь злобой, Мусса.
— Ты поплатишься, сын змеи и ишака! Я лично кастрирую тебя, — Мусса не мог унять вспыхнувшую в нем ярость. — Я отрежу тебе все, что выступает. Ты будешь дохнуть медленно, а я буду посыпать твои раны солью.
— Да-а?
— А с этим отродьем Атлетом я поступлю еще лучше! Я буду скармливать ему отрезанный у него член. А он будет жрать его, собака! Он предал нас!
— Он предал тебя? Дурак. Мы водили вас за нос два года. Мы подставили вам Атлета.
— Ты лжешь! Твой грязный язык не знает, что такое правда. Атлет взрывал русских людей, стрелял в них.
— Это тебе только кажется, Мусса. Ты не просто кровавое животное. Ты — полный дурак. И ты, облезлый волк, зря приехал в Москву.
— Я все равно посчитаюсь с вами. Со всеми!
— Интересно, как?
— Вам не удержать «серого волка». Что дальше, шакал? Суд?
— Ты смеешься? Чтобы тебя через неделю выменяли на нескольких захваченных заложников?
— Все равно… Торговаться будем. Обмен будет…
— Не будет.
Что-то в тоне Алексеева наконец проняло Муссу.
— Русский, ты мне ничего не сделаешь. Таких, как я, не убивают. Такие, как я, знают то, что никто не знает. И даже если враг захватывает таких, как я, то относится бережно, — Мусса ухмыльнулся.
— И ты сдашь нам информацию, интересующую ведомство?
— Не тебе, пес. Твоим хозяевам!
Мусса не видел ничего особенного в том, чтобы пойти на временное сотрудничество с русским. Он был воин Аллаха. И правила разрешают немного отступить, чтобы сохранить жизнь и потом наверстать, многократно приумножив дела во благо победного шествия истинной религии.
— Значит, будешь работать с нами, — хмыкнул Алексеев. — Умный ты. Только одного не учел.
— Я все учел.
— Не учел, что ты мой кровник. Ты убил многих людей, которых я уважал и любил. Ты убил моего друга.
— Кого?
— Аслана Хамидова. Он был настоящий человек, Мусса. Я мщу и за него.
— Э, так не делается! — тут Муссу проняло.
— Поздно, Мусса… Я ненавижу твою волчью породу. Я ненавижу таких, как ты.
— И что, ты пристрелишь меня, шакал?
— Нет, Мусса. Ты не заслужил смерти воина. Я тебя просто удушу.
— Нет!
Самое страшное для мусульманина быть удушенным — это значит погибнуть не как воин. Воин Ислама попадает сразу в рай. Удушенный лишается такой возможности.
Мусса выгнулся, попытался кинуться к Алексееву, но тот легко сшиб его с ног. Наклонился. Умело зажал и надавил на шею, пережимая сонную артерию.
— «Серый волк», — покачал он головой. Алексеев выполнил обещание, данное Аслану. Месть свершилась.
У вице-премьера правительства России Александра Чумаченко на самом деле закололо сердце. Оно стучало в груди перегревшимся мотором — неровно, с перебоями. Время приближается. Скоро наступит долгожданная минута.
Стрелки ползли по-подлому медленно. Ему хотелось заснуть и проснуться, когда все кончится, когда он въедет на белом коне на вершину власти. Но так не бывает. Тут не только спать нельзя, но даже расслабиться на миг. Слишком много решается в эти часы. Все будет висеть на волоске. Американцы собаку съевшие на подобных мероприятиях, уверяли, что всё пройдет без сучка и задоринки. Однако и у них случаются сбои.
Но если все удастся… Чумаченко на миг блаженно расслабился. Если бы кто из окружающих знал, какой он тогда груз скинет с плеч. Он избавится от навязчивого страха и от неуверенности в будущем, которая в минуты, когда он отвлекался от обязанности вращаться, как волчок в бешеной суете буден, доводила его до состояния исступления. «В этой варварской стране нельзя быть уверенным ни в чем, даже на два дня вперед», — сказал ему однажды Джерри Саймес, его экономический консультант и душеприказчик. Чумаченко полностью был согласен с этим. Он презирал эту лапотно-медвежью страну. Но так уж случилось, что здесь он родился, и от этой страны он взял все, что только возможно. Здесь сделал себя с нуля. И трясся здесь за будущее. Хватался за власть, зная, что может существовать только в ней — слишком по большим счетам придется платить, если эта власть сменится. А в последнее время все шло именно к этому — к смене власти. Игры в монархии, в перевыборы, политические шулерские комбинации — ничто не давало гарантии будущего. Гарантия была в «Местном контроле». Поэтому он и принял предложение американцев. Впрочем, положа руку на сердце, ему бы и не позволили отказаться.
Чумаченко ждал полного триумфа. Но именно сейчас, когда все практически сделано, полная победа казалась ему сомнительной. Забравшись так высоко, трудно долго удерживаться на вершине.
Усевшись в кресло, он расслабился и прикрыл глаза. Палата напоминала хороший номер-люкс. Подходы сторожила охрана. Датчики на груди передавали сведения о состоянии сердца и готовы были в нужный момент дать сигнал тревоги. Отличная медицина мирового класса. Один из признаков привилегированного положения. Сегодня в России деньги и власть — это и право на медицину, а значит, право на жизнь. И это Чумаченко считал справедливым. Бесплатная медицина, общее право на жизнь, — одна из скончавшихся в корчах химер социализма. Вредная химера. В обществе должен быть естественный отбор. Выживает сильнейший, богатейший, влиятельнейший. Остальные — материал. Народ — поле для власти, для извлечения дивидендов. И нормально пусть живут сильнейшие, для остальных предназначено прозябание. Лучшего эта аморфная, огромная биомасса, эти генетические рабы, именуемые русским народом, не заслужили.
— Удобрения, — хмыкнул Чумаченко, порадовавшись точному сравнению. Действительно, народ — не более, чем удобрения. Власть имущие понимали это еще на заре человечества.
На миг подумалось, что он стал законченным циником. Когда-то ведь не был таким. Но ведь это было так давно…
Он посмотрел на часы. Через две-три минуты взрывная волна разметет тела высших государственных чиновников. Пройдется по большому, неуклюжему, тяжеловесному телу Президента, разрывая и корежа его. Эта картина вызвала какое-то неестественное чувство радости. Чумаченко знал, скольким он обязан «большому папе». Знал, что без него он был бы никем. Но еще знал и то, что всегда ненавидел людей, которые помогали ему, в зависимости от которых он находился, кому должен был угождать, чьи бредни обязан был выслушивать, кому должен был лизать задницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39