— Им уже не нужна. А вам в семнадцать двадцать выходить в эфир.
— Мы обязаны немедленно сообщить милиции!
— О чем? — спросил я.
— О том, что видели!
— А что вы видели?
— Я слышал выстрелы!
— Серьезно? А я не слышал. Значит, вы твердо намерены призвать своих избирателей голосовать «против всех»? Вас не останавливает, что это откроет путь в губернаторы Антонюку?
— На все вопросы я отвечу в передаче, — сухо сказал Мазур.
— С интересом послушаю.
Он некоторое время молчал, потом спросил:
— После передачи мы снова поедем, как вы это называете, кататься?
— Нет. После передачи вам уже ничего не будет грозить.
— Вы полагаете, мне что-то грозило?
Достал он меня своими «полагаете». Поэтому я ответил резче, чем, наверное, следовало:
— А вы полагаете — нет?
— Что? — спросил Мазур.
— Это уже неважно.
— Я предпочел бы более конкретный ответ.
— Вас могли изолировать. В лучшем случае — до конца выборов.
— А в худшем?
Я промолчал.
* * *
Мы снова въехали в вековую липовую аллею, которыми были обсажены все загородные шоссе.
Машин стало больше. Я пристроился в правом ряду, а сам все посматривал налево. А вот и трейлер — «ситроен» с двадцатиметровым изотермическим кузовом. А вот и гаишник оформляет аварию. А вот и водила с напарником чешут репы, разглядывая лужу тосола, вылившегося из разбитого радиатора «чероки».
Мазур не обратил на это внимания — был слишком погружен в раздумья.
— У вас больное воображение, — сказал наконец он.
— Возможно, — согласился я и кивнул на дырки в триплексе. — Знаете, что это такое? Это плод моего больного воображения.
Впереди слева над красными черепичными крышами предместий обозначилась игла телебашни. Вершина ее была скрыта низкими клочковатыми облаками. Езды до телецентра было не больше получаса. Поэтому я свернул к какому-то придорожному кафе и заглушил движок. Объяснил Мазуру:
— У нас есть в запасе немного времени. Вы не могли бы объяснить мне некоторые детали нынешних выборов? Я здесь чужак, мне многое непонятно.
— Вы не производите впечатление человека, которого интересует политика, — заметил Мазур.
За ним прямо хоть записывай. А потом вставляй в интеллигентной компании. «Не производите впечатление человека, которого…» Нужно будет запомнить.
— Верно, — подтвердил я. — Меня интересует практика. С какой программой шел на выборы «Социально-экологический союз»?
— Обычная программа «зеленых». С местным коэффициентом. На Балтике, как вы знаете, базы военно-морского флота. В том числе и атомных подводных лодок.
Хранение отходов, опасность радиоактивного заражения побережья. Вас, мне кажется, не «Социально-экологический союз» интересует, а Комаров. Я не ошибся?
— У них были разные программы?
— Нет. Одинаковые. Но у Комарова была своя идея-фикс. Ее он и хотел озвучить в ходе предвыборной кампании. Для этого, собственно, он и организовал свое выдвижение в кандидаты. Проявив при этом энергию, которой от него никто не ждал.
До этого экологи никогда не выступали в качестве самостоятельной силы.
— Какая идея?
Этот простой, как мне казалось, вопрос заставил Мазура надолго задуматься.
— Кто нас преследовал? — наконец спросил он. — На джипе и «понтиаке».
— Не знаю, — почти честно ответил я.
— Я по-другому спрошу: спецслужбы?
— Если спецслужбы, то не российские.
— Почему?
— На этот вопрос вы сами ответили.
— То есть?
— Джип «гранд-чероки», даже не очень новый, стоит тысяч тридцать баксов. А спортивный «понтиак» не меньше пятидесяти.
— И что? — спросил Мазур.
— Игорь Борисович, вы же экономист.
— Вы хотите сказать, что наши спецслужбы находятся на госбюджете и у них нет денег на такие машины? Но мы не знаем, какими бюджетными средствами они располагают. Или вы знаете?
— Большими, — согласился я. — Точно, конечно, не знаю, но думаю, что большими.
Или даже очень большими. Для реализации конкретных программ. Но не для того, чтобы раскатывать на спортивных «понтиаках» и таких джипах.
— Но ведь кто-то раскатывает.
— Раскатывал, — уточнил я. — Другие продолжают раскатывать. В городе много элитных тачек. Даже слишком много для скромного областного центра.
— Кто вы такой?
Наконец-то он задал этот вопрос. Раньше интеллигентность не позволяла. Или сам пытался понять.
— Начальник охраны Антонюка, — с готовностью объяснил я. — Показать документы?
— Я и так верю. Но не думаю, что этим исчерпываются ваши функции.
Не, в натуре. Нужно записывать. Все не упомнишь.
— Игорь Борисович, а ведь я задал вам очень простой вопрос. Какая идея-фикс была у Комарова? Всего-то.
— Это вам он кажется простым. Его идея была такого рода, что если бы я не знал Николая Ивановича добрый десяток лет, я решил бы, что у него, как говорят мои студенты, крыша поехала. Откровенно говоря, у меня были на этот счет сомнения.
До сегодняшнего дня. Есть вещи, которые не укладываются в рамки обыденного сознания. Но это не значит, что их нет. Они есть. Сегодня я в этом убедился. — Он поковырял пальцем пробоину в стекле на пассажирской дверце и повторил:
— Да, убедился. Я до сих пор не могу поверить, что моей жизни угрожала опасность. Но ваши действия — сколь бы сомнительными они ни были с правовой точки зрения — вынуждают меня быть с вами откровенным. — Он подумал и добавил:
— Кем бы вы ни были. В конце концов, я ничего не утверждаю. Это лишь мои предположения. И только.
— Взлетайте, Игорь Борисович, — поторопил я. — Так вы весь керосин сожжете на старте.
— Вы помните карту северо-запада России?
— В общих чертах.
— Этого хватит. Когда-то Петр Первый прорубил здесь, как мы еще в школе учили, окно в Европу. Сталин довершил его дело, захватив Прибалтику. Сейчас от этого окна у России остались только порт в Санкт-Петербурге и наш. Таллин, Рига, Клайпеда, Лиепая, Вентспилс — все это уже заграница. Причем наш порт на семьсот миль ближе к Западной Европе, чем петербургский. Это больше тысячи километров.
Возьмите это себе на заметку. А теперь о Комарове. Он был историком. Не только по образованию и профессии. По складу ума. Специализировался на истории Балтики, Варяжского моря. Он знал, сколько гривен стоил пуд меда на новгородском торжище, и не знал, сколько стоит килограмм меда на нашем рынке. Историю он рассматривал сквозь призму балтийского товарообмена. Кандидатскую защитил по средним векам. В докторской подбирался к нашему времени. Тему, естественно, зарубили. Слишком очевидными выглядели причины добровольного вхождения Прибалтийских республик в состав СССР. Но тему легко зарубить. Мысль остановить трудней. Хотя и можно.
— Если ее вышибить вместе с мозгами, — подсказал я.
— Это я и имел в виду. Так вот. У меня такое ощущение, что все пертурбации с развалом Советского Союза и прочими делами прошли как-то мимо него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96