затем миледи вдруг закрыла двери гостиной и побежала к себе наверх, позвав свою камеристку, госпожу Эми; и хоть отсутствовала она недолго (потому, я думаю, как у нее все было приготовлено заранее), но спустилась она в диковинном и великолепном, наряде, какого я дотоле в жизни своей не видела.
Здесь последовало описание моего костюма, о котором я уже распространялась прежде; описание ее, однако, было столь точно, что я просто диву далась: ни одной-то подробности она не пропустила!
Воистину было от чего прийти в смятение! Девчонка представила столь полное описание моего убора, что на лице моей доброй квакерши выступил румянец и она два или три раза даже посмотрела на меня, — не изменилась ли в лице и я, потому что (как она впоследствии мне изъяснила) она тотчас поняла, что это тот самый убор, который я ей показывала (как я об этом рассказала выше). Заметив, однако, что я не подаю никакого вида, она затаила свою догадку про себя, я тоже помалкивала и лишь позволила себе вставить, что у нашей рассказчицы, должно быть, отменная память, если она так подробно может описать всякую мелочь.
— Ах, сударыня, — сказала она на это. — Ведь мы, слуги, все сгрудились в уголке, откуда нам было виднее, чем гостям. К тому же, — прибавила она, — в доме только и разговоров было, что об этом вечере, и чуть ли не целую неделю после него все о нем говорили, так что, чего не приметил один из нас, то запомнил другой.
— Воображаю, — что это был за персидский наряд, — сказала я. — Да и ваша миледи, по всей видимости, была всего-навсего какая-нибудь парижская комедиантка, иначе говоря, амазонка подмостков; скорее всего она вырядилась на потеху публике в какой-нибудь наряд из «Тамерлана» или другой какой пьесы, что в ту пору представляли на парижских, театрах.
— Помилуйте, сударыня, — возразила моя дочь. — Моя госпожа не была актрисой, уверяю вас; это была скромная, благонравная леди — ни дать ни взять настоящая принцесса! О ней так и говорили, что если у нее и был любовник, то разве что сам король; кстати, если верить слухам, так оно и было. К тому же, сударыня, — прибавила она, — миледи исполняла настоящий турецкий танец, все лорды и вельможи подтвердили это, один же из них, побывавший в Турции, клялся, что своими глазами видел, как его там танцуют. Нет, нет, это вам не парижская актерка! Да и само имя «Роксана», точно, турецкое.
— Хорошо, — возразила я, — но ведь у миледи на самом деле было другое имя?
— Совершенно верно, сударыня. Это так. Мне известно настоящее имя миледи, и я прекрасно знаю ее семью; ее зовут не Роксана, вы правы.
Этим она меня вновь обескуражила, потому что я не смела спросить у нее истинное имя Роксаны из страха, как бы не оказалось, что девчонка и в самом деле в стачке с дьяволом и дерзко назовет мое имя в ответ; мои опасения, что она каким-то образом добралась до моей тайны, становились с каждой минутой основательнее, хоть я ума не приложу, как ей это удалось.
Словом, от этого разговора мне сделалось сильно не по себе, и я пыталась положить ему конец, но безуспешно, ибо капитанша всячески подбадривала и подстрекала свою названную сестру продолжать рассказ, в своем неведении полагая, что он доставляет равное удовольствие всем слушателям.
Время от времени моя квакерша вставляла свои замечания; так, она сказала, что эта леди Роксана, должно быть, дама весьма предприимчивая и если и проживала когда в Турции, то, наверное, была на содержании у какого-нибудь важного паши. Но моя дочь всякий раз пресекала подобный разговор и принималась неумеренно расхваливать свою бывшую хозяйку, славную госпожу Роксану. Я же настаивала, что она была бесчестной женщиной, что иначе быть не могло; но та и слышать не хотела — нет, нет, ее госпожа обладала такими высокими качествами, что, коротко говоря, одни лишь ангелы могли с ней сравниться! И однако, несмотря на все, что она могла привести в ее похвалу, по ее же рассказам, выходило, что госпожа эта держала не больше не меньше как игорный дом; или, как это стало впоследствии называться, — ассамблею светских развлечений.
Как я уже сказывала, все это время я сидела, словно на угольях. Впрочем, повествование о Роксане не привело к моему разоблачению; я позволила себе показать, что меня огорчает существующее якобы сходство между мною и этой веселой дамой, о которой, несмотря на восторженный тон, в каком о ней говорила рассказчица, я отозвалась с осуждением.
Однако впереди меня ожидало большее испытание. В простоте душевной моя квакерша обратилась ко мне со словами, от которых мои муки возобновились с прежней силой.
— Не находишь ли ты, — сказала она, — что, судя по описанию, наряд той дамы как две капли воды схож с твоим? Да, сударыня (это уже капитанше), у нашей миледи имеется турецкий или персидский наряд, и даже еще богаче, я думаю, чем тот, о котором здесь говорилось.
— Ну нет, — возразила моя девица. — Богаче платья моей госпожи быть не может! Оно было все расшито золотом и бриллиантами, а головной убор — не помню, он как-то назывался по-особенному, — так и сверкал; столько в нем было драгоценных камней, да и в волосах тоже!
Никогда прежде присутствие доброго моего друга квакерши не бывало мне в тягость, но в эту минуту я дала бы несколько гиней, чтобы от нее отделаться; ей показалось любопытным сравнить оба наряда, и она с полным простодушием принялась описывать мой; больше же всего я боялась, как бы она не вздумала заставить меня показать его, на что я решила ни в коем случае не соглашаться. До этого, впрочем, дело не дошло, и квакерша лишь попросила мою девицу описать тюрбан, или головной убор; та описала его с большим искусством, а квакерша и скажи, что мой тюрбан точь-в-точь такой же! После того как, к величайшей моей досаде, был обнаружен еще ряд подобий между туалетом Роксаны и моим, дамы не преминули обратиться ко мне с просьбою показать мой наряд; всеобщее желание его увидеть было так сильно, что они сделались просто назойливы.
Я всячески отнекивалась, но затруднялась найти предлог для отказа, как вдруг мне пришло в голову сказать, что наряд мой вместе с другими платьями, в коих у меня, меньше всего надобности, уложен в сундук, который я подготовила для отправки на судно; зато, если мы в самом деле поплывем в Голландию вместе (чего я ни в коем случае решила не допускать), тогда, сказала я, как только я разберу вещи, я сама явлюсь перед ними в этом наряде; но только, прибавила я, не ждите, чтобы я вам сплясала в нем, как эта ваша леди Роксана.
Уловка моя удалась вполне, и я наконец вздохнула свободнее. Словом, — чтоб не затягивать рассказа, — я выпроводила своих гостей (правда, на целых два часа позже, чем мне бы того хотелось).
Как только они ушли, я кинулась к Эми и дала выход своему исступлению, пересказав ей все, что было;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Здесь последовало описание моего костюма, о котором я уже распространялась прежде; описание ее, однако, было столь точно, что я просто диву далась: ни одной-то подробности она не пропустила!
Воистину было от чего прийти в смятение! Девчонка представила столь полное описание моего убора, что на лице моей доброй квакерши выступил румянец и она два или три раза даже посмотрела на меня, — не изменилась ли в лице и я, потому что (как она впоследствии мне изъяснила) она тотчас поняла, что это тот самый убор, который я ей показывала (как я об этом рассказала выше). Заметив, однако, что я не подаю никакого вида, она затаила свою догадку про себя, я тоже помалкивала и лишь позволила себе вставить, что у нашей рассказчицы, должно быть, отменная память, если она так подробно может описать всякую мелочь.
— Ах, сударыня, — сказала она на это. — Ведь мы, слуги, все сгрудились в уголке, откуда нам было виднее, чем гостям. К тому же, — прибавила она, — в доме только и разговоров было, что об этом вечере, и чуть ли не целую неделю после него все о нем говорили, так что, чего не приметил один из нас, то запомнил другой.
— Воображаю, — что это был за персидский наряд, — сказала я. — Да и ваша миледи, по всей видимости, была всего-навсего какая-нибудь парижская комедиантка, иначе говоря, амазонка подмостков; скорее всего она вырядилась на потеху публике в какой-нибудь наряд из «Тамерлана» или другой какой пьесы, что в ту пору представляли на парижских, театрах.
— Помилуйте, сударыня, — возразила моя дочь. — Моя госпожа не была актрисой, уверяю вас; это была скромная, благонравная леди — ни дать ни взять настоящая принцесса! О ней так и говорили, что если у нее и был любовник, то разве что сам король; кстати, если верить слухам, так оно и было. К тому же, сударыня, — прибавила она, — миледи исполняла настоящий турецкий танец, все лорды и вельможи подтвердили это, один же из них, побывавший в Турции, клялся, что своими глазами видел, как его там танцуют. Нет, нет, это вам не парижская актерка! Да и само имя «Роксана», точно, турецкое.
— Хорошо, — возразила я, — но ведь у миледи на самом деле было другое имя?
— Совершенно верно, сударыня. Это так. Мне известно настоящее имя миледи, и я прекрасно знаю ее семью; ее зовут не Роксана, вы правы.
Этим она меня вновь обескуражила, потому что я не смела спросить у нее истинное имя Роксаны из страха, как бы не оказалось, что девчонка и в самом деле в стачке с дьяволом и дерзко назовет мое имя в ответ; мои опасения, что она каким-то образом добралась до моей тайны, становились с каждой минутой основательнее, хоть я ума не приложу, как ей это удалось.
Словом, от этого разговора мне сделалось сильно не по себе, и я пыталась положить ему конец, но безуспешно, ибо капитанша всячески подбадривала и подстрекала свою названную сестру продолжать рассказ, в своем неведении полагая, что он доставляет равное удовольствие всем слушателям.
Время от времени моя квакерша вставляла свои замечания; так, она сказала, что эта леди Роксана, должно быть, дама весьма предприимчивая и если и проживала когда в Турции, то, наверное, была на содержании у какого-нибудь важного паши. Но моя дочь всякий раз пресекала подобный разговор и принималась неумеренно расхваливать свою бывшую хозяйку, славную госпожу Роксану. Я же настаивала, что она была бесчестной женщиной, что иначе быть не могло; но та и слышать не хотела — нет, нет, ее госпожа обладала такими высокими качествами, что, коротко говоря, одни лишь ангелы могли с ней сравниться! И однако, несмотря на все, что она могла привести в ее похвалу, по ее же рассказам, выходило, что госпожа эта держала не больше не меньше как игорный дом; или, как это стало впоследствии называться, — ассамблею светских развлечений.
Как я уже сказывала, все это время я сидела, словно на угольях. Впрочем, повествование о Роксане не привело к моему разоблачению; я позволила себе показать, что меня огорчает существующее якобы сходство между мною и этой веселой дамой, о которой, несмотря на восторженный тон, в каком о ней говорила рассказчица, я отозвалась с осуждением.
Однако впереди меня ожидало большее испытание. В простоте душевной моя квакерша обратилась ко мне со словами, от которых мои муки возобновились с прежней силой.
— Не находишь ли ты, — сказала она, — что, судя по описанию, наряд той дамы как две капли воды схож с твоим? Да, сударыня (это уже капитанше), у нашей миледи имеется турецкий или персидский наряд, и даже еще богаче, я думаю, чем тот, о котором здесь говорилось.
— Ну нет, — возразила моя девица. — Богаче платья моей госпожи быть не может! Оно было все расшито золотом и бриллиантами, а головной убор — не помню, он как-то назывался по-особенному, — так и сверкал; столько в нем было драгоценных камней, да и в волосах тоже!
Никогда прежде присутствие доброго моего друга квакерши не бывало мне в тягость, но в эту минуту я дала бы несколько гиней, чтобы от нее отделаться; ей показалось любопытным сравнить оба наряда, и она с полным простодушием принялась описывать мой; больше же всего я боялась, как бы она не вздумала заставить меня показать его, на что я решила ни в коем случае не соглашаться. До этого, впрочем, дело не дошло, и квакерша лишь попросила мою девицу описать тюрбан, или головной убор; та описала его с большим искусством, а квакерша и скажи, что мой тюрбан точь-в-точь такой же! После того как, к величайшей моей досаде, был обнаружен еще ряд подобий между туалетом Роксаны и моим, дамы не преминули обратиться ко мне с просьбою показать мой наряд; всеобщее желание его увидеть было так сильно, что они сделались просто назойливы.
Я всячески отнекивалась, но затруднялась найти предлог для отказа, как вдруг мне пришло в голову сказать, что наряд мой вместе с другими платьями, в коих у меня, меньше всего надобности, уложен в сундук, который я подготовила для отправки на судно; зато, если мы в самом деле поплывем в Голландию вместе (чего я ни в коем случае решила не допускать), тогда, сказала я, как только я разберу вещи, я сама явлюсь перед ними в этом наряде; но только, прибавила я, не ждите, чтобы я вам сплясала в нем, как эта ваша леди Роксана.
Уловка моя удалась вполне, и я наконец вздохнула свободнее. Словом, — чтоб не затягивать рассказа, — я выпроводила своих гостей (правда, на целых два часа позже, чем мне бы того хотелось).
Как только они ушли, я кинулась к Эми и дала выход своему исступлению, пересказав ей все, что было;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117