Поэтому мы и шарим сейчас по всем уголкам Белоруссии.
— Верней, бывшей Белоруссии.
— Поэтому я и к тебе приехал, Масей, — словно не услышал Острашаб последних слов собеседника. — Перебирайся к нам в Минск, а?
Масей долго не отвечал, чем заставил сильно взволноваться Зазыбу, который все с большим и большим интересом слушал разговор на задней половине и, что греха таить, впервые за нынешнюю осень был на стороне сына. Правда, Масей высказывал в споре с Острашабом ещё не его, Зазыбовы мысли и думал совсем не так, как думал Зазыба, но было в его позиции уже что-то очень стоящее и важное, по крайней мере, совсем не противное сегодняшним задачам и тому, как их понимал Зазыба.
Наконец Масей ответил Острашабу:
— Куда уж мне в Минск! Видишь, я болен. Какой из меня теперь деятель? Да и… Словом, благодарствую тебе за хлопоты и за приезд, но в теперешнем моем состоянии более разумно определять свой образ жизни философией лафонтеновского сверчка — чтобы счастливу быть, надо прятаться. От всех прятаться.
— Может быть, философия эта сама по себе и полезна в ином случае, однако есть причина, которая вынуждает меня снова обратиться к тебе с моим предложением. Не только с целью переманить в Минск. Не думай, что здесь, в твоих Веремейках, всегда будет так спокойно. Немцы скоро начнут набирать в Германию трудоспособных по всей оккупированной территории. В фатерланде не хватает рабочих рук, большинство трудоспособных мужчин призвано в армию. Не хватает как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Из других стран немцы уже начали завозить рабочую силу, ну а у нас только списки составляются. Смотри, как бы и тебе в этот невод не попасть. А он, насколько мне известно, широко будет раскинут.
— Когда же они собираются его раскинуть?
— Наверно, в начале будущего года. На этот счёт у них целый план разрабатывается. Я с подробностями, конечно, не знаком, — мелкая сошка, но кое-что слышал. Например, первыми скорей всего попадутся те, кто отирается теперь по городам и деревням, ища укромного пристанища, то есть так называемые примаки из бывших военнопленных, из окруженцев. Немцы весьма обеспокоены, что много народа оказалось без присмотра. Сперва словно бы сами поощряли, чтобы хоть таким образом уменьшить количество заключённых в концлагерях, а теперь спохватились, потому что не все из отпущенных ведут себя как положено. Кое-где даже хватаются за оружие. Правда, в полицию тоже идут, но не столько, сколько хотелось бы немцам. Эта категория, видно, и станет первой, на которую укажет перст судьбы. Ну а ко второй разновидности, по всей вероятности, отойдут те, кто, будучи белорусом, выдаёт себя за человека иной национальности. Например, католики, которые выдают себя за поляков. Да и поляков, кажется, намечено отселить от нас. То есть всех чужих, тем более что с евреями как-то начали наконец справляться.
— И до всего этого додумались немцы?
— Как тебе сказать… Насчёт поляков, разумеется, по нашей подсказке.
— А кто третий на очереди?
— Лица, которые не принимают участия в благоустройстве родной державы или саботируют святое дело.
— А потом уж все остальные?
— Думаю, до этого не дойдёт. Что-то и мы будем подсказывать.
— А вдруг немцы заупрямятся да не послушают вас? Может быть, у них и на всех остальных есть варианты?
— Поживём — увидим. Но теперь каждый истинный белорус должен па своём месте сделать все для возрождения отечества на новых началах. Надо общими усилиями будить национальное самосознание народа. Кстати: мы намереваемся по этому поводу осуществить в Минске несколько важных акций. Одна из них уже пущена в ход. Идёт подготовка к празднованию годовщины Прадславы: Мощи княжны большевики когда-то вынесли из Полоцкой церкви и выставили в Витебском музее, а мы собираемся перенести их снова в Полоцк, водрузим на старое место в Евфросиньевском монастыре, и пускай люди опять ей поклоняются. Надеюсь, тебе не надо доказывать, как своевременна эта акция? Особенно необходимо отыскать напрестольный крест Прадславы.
— Он что же — утерян? — с неподдельной тревогой спросил Масей. — Я видел его в Могилёве, в музейном запаснике. Ещё и надпись помню: «… Кладёт Евфросинья святой крест в своём монастыре, в церкви святого спаса. Древо свято, бесценно, оклад его из золота и серебра, и камней, и жемчуга на сто гривен, а (тут какой-то пропуск в тексте)… сорок гривен. И пусть не выносится из монастыря никогда. И не продаётся, не отдаётся. Если же кто не послушает да из монастыря вынесет, пусть не поможет ему святой крест ни в жизни этой, ни в грядущей, и пусть будет он проклят животворною троицею и святым отцом, триста и восьмьюдесятью семью соборами, и пусть судьба ему быть с Иудою, что продал Христа. Кто же осмелится учинить это (тут тоже что-то пропущено в надписи)… властелин либо князь, либо епископ, либо игуменья, либо какой-нибудь иной человек, — пусть на нем будет это проклятие. Евфросинья же, раба Христова, что сделала этот крест, пусть обретёт вечную со всеми присными жизнь… Господи, помоги рабу своему Лазарю, прозванному Богшей, что сделал этот крест церкви святого спаса у Евфросиньи».
— Да у тебя прекрасная память, Масей!
— Пока не жалуюсь. — Масей помолчал, а потом спросил: — Скажи, а кто-нибудь наверняка знает, каким был полоцкий крест сначала, когда его сделал по заказу Прадславы ювелир Богша?
— Крест, деревянный, кстати, в акте обозначено, как дубовое, но на самом деле, видимо, это кипарис. Оклад с лицевой и тыльной сторон из золотых пластин с драгоценными камнями. С лицевой стороны были вправлены двадцать иконок, перегородчатой эмали, отделанной орнаментом. В пяти квадратных гнёздах оборотной стороны креста содержались реликвии — кровь Христа, деревянный кусочек креста Христова, осколки камня от гроба богородицы и от гроба Христова, мощи святого Стефана, кровь святого Дмитрия, мощи святого Пантелеймона…
— Согласно списку, мало что от этого осталось?
— Выходит, что так. Но святыня остаётся святыней, даже если драгоценности утрачены.
— Ну, а что тебе говорили в Могилёве? Где крест теперь?
— Неизвестно. Но точно выяснено — в Могилевской музее его нет. А может быть, и вообще не было.
— Но я видел его собственными глазами!
— Не подделка ли это? Могли подделать, а оригинал тем временем увезти в Москву.
— Не думаю, — ответил Масей. — А бывало, чтобы этот крест забирали из монастыря?
— Иван Грозный взял его с собой в Москву, когда завоевал Полоцк.
— Ну и что? Подействовало проклятие?
— Подействовало. Пришлось русскому царю вернуть крест в Полоцк, потому что войска его стали терпеть в ливонской войне одно поражение за другим.
— Грозное, я тебе скажу, предупреждение. Не иначе ты, Алесь, тоже веришь в магическую силу креста?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Верней, бывшей Белоруссии.
— Поэтому я и к тебе приехал, Масей, — словно не услышал Острашаб последних слов собеседника. — Перебирайся к нам в Минск, а?
Масей долго не отвечал, чем заставил сильно взволноваться Зазыбу, который все с большим и большим интересом слушал разговор на задней половине и, что греха таить, впервые за нынешнюю осень был на стороне сына. Правда, Масей высказывал в споре с Острашабом ещё не его, Зазыбовы мысли и думал совсем не так, как думал Зазыба, но было в его позиции уже что-то очень стоящее и важное, по крайней мере, совсем не противное сегодняшним задачам и тому, как их понимал Зазыба.
Наконец Масей ответил Острашабу:
— Куда уж мне в Минск! Видишь, я болен. Какой из меня теперь деятель? Да и… Словом, благодарствую тебе за хлопоты и за приезд, но в теперешнем моем состоянии более разумно определять свой образ жизни философией лафонтеновского сверчка — чтобы счастливу быть, надо прятаться. От всех прятаться.
— Может быть, философия эта сама по себе и полезна в ином случае, однако есть причина, которая вынуждает меня снова обратиться к тебе с моим предложением. Не только с целью переманить в Минск. Не думай, что здесь, в твоих Веремейках, всегда будет так спокойно. Немцы скоро начнут набирать в Германию трудоспособных по всей оккупированной территории. В фатерланде не хватает рабочих рук, большинство трудоспособных мужчин призвано в армию. Не хватает как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Из других стран немцы уже начали завозить рабочую силу, ну а у нас только списки составляются. Смотри, как бы и тебе в этот невод не попасть. А он, насколько мне известно, широко будет раскинут.
— Когда же они собираются его раскинуть?
— Наверно, в начале будущего года. На этот счёт у них целый план разрабатывается. Я с подробностями, конечно, не знаком, — мелкая сошка, но кое-что слышал. Например, первыми скорей всего попадутся те, кто отирается теперь по городам и деревням, ища укромного пристанища, то есть так называемые примаки из бывших военнопленных, из окруженцев. Немцы весьма обеспокоены, что много народа оказалось без присмотра. Сперва словно бы сами поощряли, чтобы хоть таким образом уменьшить количество заключённых в концлагерях, а теперь спохватились, потому что не все из отпущенных ведут себя как положено. Кое-где даже хватаются за оружие. Правда, в полицию тоже идут, но не столько, сколько хотелось бы немцам. Эта категория, видно, и станет первой, на которую укажет перст судьбы. Ну а ко второй разновидности, по всей вероятности, отойдут те, кто, будучи белорусом, выдаёт себя за человека иной национальности. Например, католики, которые выдают себя за поляков. Да и поляков, кажется, намечено отселить от нас. То есть всех чужих, тем более что с евреями как-то начали наконец справляться.
— И до всего этого додумались немцы?
— Как тебе сказать… Насчёт поляков, разумеется, по нашей подсказке.
— А кто третий на очереди?
— Лица, которые не принимают участия в благоустройстве родной державы или саботируют святое дело.
— А потом уж все остальные?
— Думаю, до этого не дойдёт. Что-то и мы будем подсказывать.
— А вдруг немцы заупрямятся да не послушают вас? Может быть, у них и на всех остальных есть варианты?
— Поживём — увидим. Но теперь каждый истинный белорус должен па своём месте сделать все для возрождения отечества на новых началах. Надо общими усилиями будить национальное самосознание народа. Кстати: мы намереваемся по этому поводу осуществить в Минске несколько важных акций. Одна из них уже пущена в ход. Идёт подготовка к празднованию годовщины Прадславы: Мощи княжны большевики когда-то вынесли из Полоцкой церкви и выставили в Витебском музее, а мы собираемся перенести их снова в Полоцк, водрузим на старое место в Евфросиньевском монастыре, и пускай люди опять ей поклоняются. Надеюсь, тебе не надо доказывать, как своевременна эта акция? Особенно необходимо отыскать напрестольный крест Прадславы.
— Он что же — утерян? — с неподдельной тревогой спросил Масей. — Я видел его в Могилёве, в музейном запаснике. Ещё и надпись помню: «… Кладёт Евфросинья святой крест в своём монастыре, в церкви святого спаса. Древо свято, бесценно, оклад его из золота и серебра, и камней, и жемчуга на сто гривен, а (тут какой-то пропуск в тексте)… сорок гривен. И пусть не выносится из монастыря никогда. И не продаётся, не отдаётся. Если же кто не послушает да из монастыря вынесет, пусть не поможет ему святой крест ни в жизни этой, ни в грядущей, и пусть будет он проклят животворною троицею и святым отцом, триста и восьмьюдесятью семью соборами, и пусть судьба ему быть с Иудою, что продал Христа. Кто же осмелится учинить это (тут тоже что-то пропущено в надписи)… властелин либо князь, либо епископ, либо игуменья, либо какой-нибудь иной человек, — пусть на нем будет это проклятие. Евфросинья же, раба Христова, что сделала этот крест, пусть обретёт вечную со всеми присными жизнь… Господи, помоги рабу своему Лазарю, прозванному Богшей, что сделал этот крест церкви святого спаса у Евфросиньи».
— Да у тебя прекрасная память, Масей!
— Пока не жалуюсь. — Масей помолчал, а потом спросил: — Скажи, а кто-нибудь наверняка знает, каким был полоцкий крест сначала, когда его сделал по заказу Прадславы ювелир Богша?
— Крест, деревянный, кстати, в акте обозначено, как дубовое, но на самом деле, видимо, это кипарис. Оклад с лицевой и тыльной сторон из золотых пластин с драгоценными камнями. С лицевой стороны были вправлены двадцать иконок, перегородчатой эмали, отделанной орнаментом. В пяти квадратных гнёздах оборотной стороны креста содержались реликвии — кровь Христа, деревянный кусочек креста Христова, осколки камня от гроба богородицы и от гроба Христова, мощи святого Стефана, кровь святого Дмитрия, мощи святого Пантелеймона…
— Согласно списку, мало что от этого осталось?
— Выходит, что так. Но святыня остаётся святыней, даже если драгоценности утрачены.
— Ну, а что тебе говорили в Могилёве? Где крест теперь?
— Неизвестно. Но точно выяснено — в Могилевской музее его нет. А может быть, и вообще не было.
— Но я видел его собственными глазами!
— Не подделка ли это? Могли подделать, а оригинал тем временем увезти в Москву.
— Не думаю, — ответил Масей. — А бывало, чтобы этот крест забирали из монастыря?
— Иван Грозный взял его с собой в Москву, когда завоевал Полоцк.
— Ну и что? Подействовало проклятие?
— Подействовало. Пришлось русскому царю вернуть крест в Полоцк, потому что войска его стали терпеть в ливонской войне одно поражение за другим.
— Грозное, я тебе скажу, предупреждение. Не иначе ты, Алесь, тоже веришь в магическую силу креста?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95