твари, нежившиеся на правом берегу протоки — то появлявшемся, то снова уходившем под воду, — не подозревали о приближении судна, пока оно не возникало рядом с ними, и нарушать их покой раньше времени было бы верхом неблагоразумия. Изрядно потрудившись, можно было развернуть баллисту, чтобы обстрелять глегов, пытавшихся преследовать «Посланца небес», но при мысли о том, что течение понесет разлившийся по воде огонь прямо на судно, Эмрик признал это слишком рискованным шагом. Он уже взялся за острогу, когда в голову ему пришел ещё один способ борьбы с глегами, о котором, занятый мыслями об использовании баллисты, никто из них не подумал.
Подхватив небольшой горшок, Эмрик поспешил к борту и, дождавшись, когда напротив него окажется истыканная костяными колючками тварь, размерами превосходившая рыбачью хижину, метнул в неё огненосный снаряд. Их разделяло локтей тридцать, и в мозгу глега ещё только забрезжило желание напасть на корабль, а горючая смесь, вытекшая из расколовшегося от удара о костяную иглу горшка, уже вспыхнула, мгновенно сделав его похожим на пылающую скирду сена. Вопль боли и ярости обожженной твари и радостные крики мореходов, сразу оценивших эффективность предложенного Эмриком способа, раздались одновременно, а механики уже тащили от баллисты новые оршки. Чаг и Батигар, сообразив, что теперь и они могут ринять самое деятельное участие в схватке, поспешили присоединиться к ним. Даже Лив ощутила неожиданный прилив бодрости — протока кончалась, и она уже видела безбрежную гладь моря, но тут слух её резанул пронзительный возглас ведьмы.
Мисаурэнь слишком поздно обнаружила глега, забравшегося каким-то чудом на левый берег протоки, и посланный ею энергетический шар не достиг его сознания. Похожая на увеличенную в десятки раз каменную ящерицу-агурти, тварь бросилась на палубу «Посланца небес» с нависшего над судном утеса. Взмах всесокрушающего хвоста, переломив мачту как соломинку, пронесся подобно вихрю, сметая за борт Гребцов и воинов. Угрожающе осевшее судно резко замедлило ход, глег шваркнул когтистой лапой по баллисте и сбитым с ног людям, превращая их в кровавое месиво, и, распахнув напоминавшую вход в смрадное подземелье пасть, издал свистящее шипение, от которого у Мисаурэни заложило уши. Разевая в беззвучном крике рот, она на четвереньках поползла к борту, и тут пущенный рукой Эмрика горшок угодил прямо в пасть двинувшегося за ней глега.
Душераздирающий рев огласил окрестности Глеговой отмели, судно качнулось из стороны в сторону, палуба затрещала под лапами обезумевшей от боли твари. Взметнувшись в неистовом прыжке, чудище свилось кольцом и, рухнув на корму, начало медленно съезжать в воду, цепляясь передними лапами за скользкую от крови палубу, словно намереваясь утащить неестественно вздернувшее к небу нос судно на дно протоки.
Костер, неизменный друг, помощник и защитник путников, дымил, почти не давая огня. Дождь, упорно ливший день за днем, промочил все вокруг и готов был зарядить вновь по серому низкому небу непрерывной чередой ползли распухшие, отягощенные влагой облака, которые ветер гнал и гнал с юго-запада.
Этот-то ветер, то стихавший, то снова усиливавшийся, пригнал к берегу и «Посланца небес», после того как шторм вдоволь наигрался с чудом проскочившим Глегову отмель судном. Напрасно Мгал пытался вспомнить, сколько же суток носило полузатопленный корабль по морю, — он сбивался со счета. Ничего удивительного в этом не было — северянин оказался единственным выжившим после атаки глега раненым: удар хвоста чудовищной ящерицы сломал ему два ребра, а падающая мачта едва не проломила голову, так что большую часть времени он провел в забытьи. Чернокожий юноша сделал все возможное, чтобы поскорее поставить Мгала на ноги, и, когда то, что осталось от «Посланца небес», выбросило на мелководье в виду незнакомого берега, северянин, хотя и с помощью Бемса, добрался, бредя по колено, а то и по пояс в воде, до суши и даже помог Лив сложить и развести костер, пока Гиль и Батигар с дюжиной мореходов собирали съедобные водоросли и ракушки, чтобы испечь их на углях.
Закутавшись в чей-то дырявый плащ, Мгал, прислонившись к валуну, лениво наблюдал за тем, как оставшиеся в живых спутники перетаскивали с готового вот-вот развалиться судна все представлявшее хотя бы мало-мальскую ценность. Время от времени он пододвигал к костру влажный валежник и водоросли, с тем чтобы они подсохли, прежде чем послужить пищей огню, и поглаживал забившегося к нему под плащ певуна.
Мысли северянина текли медленно и были далеки отсюда. Они то возвращались к сражению на Глеговой отмели, ставшей могилой Эмрика, Мисаурэни, Чаг, большей части команды «Посланца небес» и тех немногих, кому удалось спастись с «Норгона», то переносились к началу его поисков кристалла Калиместиара — к переходу через Облачные горы и скитаниям по непролазным чащобам севера. Теперь, когда кристалл упокоился вместе с Лагаширом на морском дне, многое представилось ему в новом свете и почему-то все чаще и чаще возникали перед глазами сцены из жизни в селении ассунов, лицо Чики и, конечно же, Эмрика. Если бы его друг решил откочевать вместе с ассунами на север, то, вероятно, был бы сейчас жив, а самого Мгала уже давно не было бы на свете. Подобные мысли не заставляли, однако, северянина испытывать чувство вины: Эмрик был мужчиной, воином и сам выбрал свою судьбу — чего же ещё может желать человек? Он видел цель и делал все возможное, чтобы достигнуть её, — о чем ещё мечтать мужчине? Кто знает, правда, не ожидало ли его друга разочарование, Доберись он до сокровищницы Маронды?
Мгал погладил тихо поскуливавшего певуна. Скорби не было в его душе. Он плохо знал погибших мореходов, Магистр же добился своего, захватив кристалл с собой в глубины протоки, — ключ от сокровищницы не достался Белым Братьям. Чаг любила Лагашира, и смерть не разлучила её с ним, а Мисаурэнь… Кажется, она была ульшаиткой и значит, обрела в море — колыбели и усыпальнице своих богов — не смерть, а возможность возродиться из его волн к новой жизни, в ином месте, времени, а может, и мире. Ибо веруют улыпаиты, как и прочие почитатели Грозноглазого Горалуса, что волны смывают скверну с людских душ, залечивают физические и сердечные раны и помогают возрождению, унося достойнейших по Морю Наслаждений к Берегам Вечного Блаженства.
Вскоре неподалеку от костра выросла гора всевозможного скарба, и мореходы начали рассаживаться вокруг огня, негромко переговариваясь между собой. Из бочонка пальмового вина было выбито днище, по рукам пошли остатки вяленой рыбы и галет. Наиболее нетерпеливые принялись шевелить сучьями в костре, проверяя, хватит ли угольев, чтобы испечь набранные ракушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Подхватив небольшой горшок, Эмрик поспешил к борту и, дождавшись, когда напротив него окажется истыканная костяными колючками тварь, размерами превосходившая рыбачью хижину, метнул в неё огненосный снаряд. Их разделяло локтей тридцать, и в мозгу глега ещё только забрезжило желание напасть на корабль, а горючая смесь, вытекшая из расколовшегося от удара о костяную иглу горшка, уже вспыхнула, мгновенно сделав его похожим на пылающую скирду сена. Вопль боли и ярости обожженной твари и радостные крики мореходов, сразу оценивших эффективность предложенного Эмриком способа, раздались одновременно, а механики уже тащили от баллисты новые оршки. Чаг и Батигар, сообразив, что теперь и они могут ринять самое деятельное участие в схватке, поспешили присоединиться к ним. Даже Лив ощутила неожиданный прилив бодрости — протока кончалась, и она уже видела безбрежную гладь моря, но тут слух её резанул пронзительный возглас ведьмы.
Мисаурэнь слишком поздно обнаружила глега, забравшегося каким-то чудом на левый берег протоки, и посланный ею энергетический шар не достиг его сознания. Похожая на увеличенную в десятки раз каменную ящерицу-агурти, тварь бросилась на палубу «Посланца небес» с нависшего над судном утеса. Взмах всесокрушающего хвоста, переломив мачту как соломинку, пронесся подобно вихрю, сметая за борт Гребцов и воинов. Угрожающе осевшее судно резко замедлило ход, глег шваркнул когтистой лапой по баллисте и сбитым с ног людям, превращая их в кровавое месиво, и, распахнув напоминавшую вход в смрадное подземелье пасть, издал свистящее шипение, от которого у Мисаурэни заложило уши. Разевая в беззвучном крике рот, она на четвереньках поползла к борту, и тут пущенный рукой Эмрика горшок угодил прямо в пасть двинувшегося за ней глега.
Душераздирающий рев огласил окрестности Глеговой отмели, судно качнулось из стороны в сторону, палуба затрещала под лапами обезумевшей от боли твари. Взметнувшись в неистовом прыжке, чудище свилось кольцом и, рухнув на корму, начало медленно съезжать в воду, цепляясь передними лапами за скользкую от крови палубу, словно намереваясь утащить неестественно вздернувшее к небу нос судно на дно протоки.
Костер, неизменный друг, помощник и защитник путников, дымил, почти не давая огня. Дождь, упорно ливший день за днем, промочил все вокруг и готов был зарядить вновь по серому низкому небу непрерывной чередой ползли распухшие, отягощенные влагой облака, которые ветер гнал и гнал с юго-запада.
Этот-то ветер, то стихавший, то снова усиливавшийся, пригнал к берегу и «Посланца небес», после того как шторм вдоволь наигрался с чудом проскочившим Глегову отмель судном. Напрасно Мгал пытался вспомнить, сколько же суток носило полузатопленный корабль по морю, — он сбивался со счета. Ничего удивительного в этом не было — северянин оказался единственным выжившим после атаки глега раненым: удар хвоста чудовищной ящерицы сломал ему два ребра, а падающая мачта едва не проломила голову, так что большую часть времени он провел в забытьи. Чернокожий юноша сделал все возможное, чтобы поскорее поставить Мгала на ноги, и, когда то, что осталось от «Посланца небес», выбросило на мелководье в виду незнакомого берега, северянин, хотя и с помощью Бемса, добрался, бредя по колено, а то и по пояс в воде, до суши и даже помог Лив сложить и развести костер, пока Гиль и Батигар с дюжиной мореходов собирали съедобные водоросли и ракушки, чтобы испечь их на углях.
Закутавшись в чей-то дырявый плащ, Мгал, прислонившись к валуну, лениво наблюдал за тем, как оставшиеся в живых спутники перетаскивали с готового вот-вот развалиться судна все представлявшее хотя бы мало-мальскую ценность. Время от времени он пододвигал к костру влажный валежник и водоросли, с тем чтобы они подсохли, прежде чем послужить пищей огню, и поглаживал забившегося к нему под плащ певуна.
Мысли северянина текли медленно и были далеки отсюда. Они то возвращались к сражению на Глеговой отмели, ставшей могилой Эмрика, Мисаурэни, Чаг, большей части команды «Посланца небес» и тех немногих, кому удалось спастись с «Норгона», то переносились к началу его поисков кристалла Калиместиара — к переходу через Облачные горы и скитаниям по непролазным чащобам севера. Теперь, когда кристалл упокоился вместе с Лагаширом на морском дне, многое представилось ему в новом свете и почему-то все чаще и чаще возникали перед глазами сцены из жизни в селении ассунов, лицо Чики и, конечно же, Эмрика. Если бы его друг решил откочевать вместе с ассунами на север, то, вероятно, был бы сейчас жив, а самого Мгала уже давно не было бы на свете. Подобные мысли не заставляли, однако, северянина испытывать чувство вины: Эмрик был мужчиной, воином и сам выбрал свою судьбу — чего же ещё может желать человек? Он видел цель и делал все возможное, чтобы достигнуть её, — о чем ещё мечтать мужчине? Кто знает, правда, не ожидало ли его друга разочарование, Доберись он до сокровищницы Маронды?
Мгал погладил тихо поскуливавшего певуна. Скорби не было в его душе. Он плохо знал погибших мореходов, Магистр же добился своего, захватив кристалл с собой в глубины протоки, — ключ от сокровищницы не достался Белым Братьям. Чаг любила Лагашира, и смерть не разлучила её с ним, а Мисаурэнь… Кажется, она была ульшаиткой и значит, обрела в море — колыбели и усыпальнице своих богов — не смерть, а возможность возродиться из его волн к новой жизни, в ином месте, времени, а может, и мире. Ибо веруют улыпаиты, как и прочие почитатели Грозноглазого Горалуса, что волны смывают скверну с людских душ, залечивают физические и сердечные раны и помогают возрождению, унося достойнейших по Морю Наслаждений к Берегам Вечного Блаженства.
Вскоре неподалеку от костра выросла гора всевозможного скарба, и мореходы начали рассаживаться вокруг огня, негромко переговариваясь между собой. Из бочонка пальмового вина было выбито днище, по рукам пошли остатки вяленой рыбы и галет. Наиболее нетерпеливые принялись шевелить сучьями в костре, проверяя, хватит ли угольев, чтобы испечь набранные ракушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146