Акции были на подъеме. Погоду делали «быки». Но тут его внимание привлекла одна компания. Это была «Юнион пасифик рейлроуд». Ее акции шли очень высоко. Он понял, что они должны скоро пойти вниз, и дал брокеру распоряжение продать три тысячи акций. Они продолжали подниматься. На следующий день он продал еще две тысячи акций, отделался от подружки и рванул назад в Нью-Йорк.
Это было 18 апреля.
Акции «Юнион пасифик рейлроуд» поднимались все выше и выше. И тут грянуло землетрясение в Сан-Франциско.
Железные дороги превратились в груду обломков. Акции компании резко пошли вниз. И еще до исхода вечера Джесс Лористон Ливермор стал миллионером.
Не прошло и года, как Ливермор снова продавал вопреки растущему рынку. Перед самым крахом НЙФБ. В этот период его дневная прибыль доходила до сотен тысяч долларов.
Разумеется, ему не всегда удавалось попасть в яблочко. В 1908 году он потерял на хлопке ровнехонько миллион долларов. Зато первая мировая война принесла ему громадные прибыли на стали и на бензине, причем некоторое время он даже играл на повышение, небезосновательно полагая, что война будет способствовать расцвету этих отраслей промышленности, а затем, как только было подписано перемирие, вернулся в лагерь «медведей», поскольку понимал, что солдаты, возвратившиеся с фронта, создадут безработицу, которая, в свою очередь, вставит палки в колеса «перегретой» экономики.
И хотя с той поры Комиссия по ценным бумагам и биржам и ввела всевозможные ограничения на игру на понижение, к этому времени Ливермор был уже настолько могущественным «медведем», что порой достаточно было только пройти слухам, что он продает какие-то акции, как цены на них действительно начинали скатываться вниз.
К 1925 году поговаривали, что он «стоит» двадцать пять миллионов долларов. Разумеется, к этому прилагалось все, что должен иметь состоятельный человек: великолепная квартира (в доме 817 на Пятой авеню) с окнами на Центральный парк, собственный вагон для путешествий по железной дороге, виллы в Европе, поместье на северном побережье Лонг-Айленда и даже роскошь, почти неслыханная для тех лет — собственный самолет.
Естественно, богатство, которое он и не думал скрывать, превращало его в постоянную мишень для прессы. Газеты шпыняли его на каждом шагу за приверженность к игре на понижение и за неуклонное стремление продавать вопреки рыночным тенденциям. Но именно на этом пути ему почти всегда сопутствовала удача, что вкупе с шикарным образом жизни порождало постоянную зависть. Его нельзя было назвать чересчур щепетильным в отношении женщин. Одно дело — содержать любовниц на своих виллах, разбросанных по всему свету, но трезвонить на весь мир о своих любовных успехах и сексуальных достижениях — это уже совсем другое. Его излюбленным вечерним развлечением было раскатывать по Нью-Йорку в своем желтом «роллс-ройсе» и «снимать» девочек. Этот парень с тягучим бостонским акцентом, оскорблявший английский язык бесконечными «dems» и «dees», мог цитировать Библию (результат строгого новоанглийского кальвинистского воспитания) и тут же, через запятую, рассказывать о подробностях своих ночных приключений. Впрочем, что касается бизнеса, то здесь он был гораздо менее откровенен.
Его офис располагался на одиннадцатом этаже «Хекшер билдинг» на Пятой авеню, причем швейцару у входа платили за то, чтобы он на все вопросы отвечал, что никогда не слышал о человеке по имени Ливермор. Если же посетитель заявлял, что его ждут, швейцар должен был найти его фамилию в списке назначенных посетителей. Следующую проверку осуществлял телохранитель перед входной дверью в офис. За этой дверью почти полсотни человек суетились вокруг десятков телефонов, телеграфных и телетайпных аппаратов. Кроме того, на большом табло непрерывно демонстрировались самые свежие котировки акций. Это был оборудованный по последнему слову техники командный пункт экспертов и аналитиков, помогавших Ливермору быстро понять и оценить тенденции рынка. Сюда же поступали данные от секретныхплатных осведомителей, разбросанных по всей Уоллстрит.
В двадцатых годах Ливермор наращивал свое состояние, совершая короткие «медвежьи» набеги на биржу. Но когда накатил 1929 год и место в Белом доме занял Герберт Гувер, Ливермор понял, что нестабильность экономики создала на фондовой бирже такую ситуацию, о которой раньше и мечтать не приходилось. Как-то мартовским утром он начал продавать акции промышленных компаний, затем переключился на железные дороги, а когда по бирже пронесся слух, что он вышел на тропу войны, взялся за нефтяные компании. На следующий день, когда цены пошли вниз, он выкупил обратно все, что продал, и за три часа стал богаче на двести тысяч долларов.
Летом и особенно в начале осени 1929 года американская экономика была на подъеме. Все вокруг говорили, что настали хорошие времена. Деньги на Уолл-стрит стекались не только из Европы (впрочем, английские деньги не могли достаточно быстро обращаться в американские акции, поскольку британские инвесторы безуспешно пытались бороться с лейбористским правительством), но и из всех уголков Соединенных Штатов. Казалось; вся страна ринулась на фондовую биржу. Вступительный взнос сравнялся с ценой газеты. Гигантская армия мелких спекулянтов сняла со счетов банков свои сбережения в несколько сотен долларов, чтобы играть на бирже.
Но Ливермор старался трезво смотреть на эту всеобщую эйфорию. Тщательнейшим образом изучив финансовую прессу и сопоставив эту информацию с полученной через свои разведканалы, он пришел к выводу, что американская промышленность и американские банки стоят на пороге катастрофы. Экономика попросту не может постоянно перегреваться — рано или поздно пар должен выйти наружу.
А это, по его предположению, могло означать начало грандиознейшей игры на понижение, которую когда-либо видел свет.
Первый сигнал поступил в сентябре 1929 года, когда в газетах появились сообщения, что Британия обеспокоена положением стерлинга. Слух о скандале с Хейтри дошел до Америки, и Ливермор заинтересовался, почему «Бэнк оф Ингленд» не помог Хейтри. Не захотел или не мог? Заинтригованный этим, он стал наводить справки через своих английских «агентов». Они сообщили, что в Британии пытались найти возможность поднять престиж фунта стерлингов. Это могло означать традиционное в таких случаях повышение учетных ставок «Бэнк оф Ингленд». Американский Федеральный резервный банк поднял свои учетные ставки на 1%, и британцам не оставалось ничего другого, как последовать этому примеру. А в этом случае поток английских денег на Уолл-стрит должен был иссякнуть. Следовало также ожидать, что британские держатели акций начнут массовые продажи акций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104