Затем он успешно штудировал в Лейбахе механику и гидравлику, а так же, как некогда Фауст, занимался исправлением русел и осушкой болот. Когда в Австрии было обнародовано бреве папы Климента Четырнадцатого о роспуске ордена, Грубер, сколько мог, сохранял верность обету. Узнав, что русская государыня предоставила приют рассеянным по миру мытарям, Грубер переселился в Полоцк. Пустив корни в тамошнем коллегиуме, он вскоре зарекомендовал себя замечательным педагогом. Читая положенные по штату механику и архитектуру, он не пренебрегал и физикой, обогатив тамошний физический кабинет приборами собственного изготовления. Не было, в сущности, такой дисциплины, которой Грубер не отдал щедрую дань. Математика, история, химия — его эрудиция не знала пределов. Обогатив прежний лингвистический багаж, он добавил к французскому и родному немецкому итальянский, польский, а затем выучил и русский язык.
По примеру знаменитых мужей Возрождения, Грубер выказал дарования и в сфере искусств. Церковная музыка, а также перспективная живопись, где его успехи были блистательны, снискали ему благодарных ценителей и учеников. Если добавить сюда незаурядные гастрономические познания, особенно по части приготовления шоколада, всегда составлявшего гордость иезуитских коллегиумов, то в мире не останется области, не охваченной этим достойным мужем.
Но все способности и таланты Гавриила Грубера были подчинены единственной цели — возрождению ордена. До мозга костей преданный его основополагающим заветам, он почти буквально следовал лозунгу «Цель оправдывает средства».
Впрочем, истинных своих целей Грубер, ставший неофициальным генералом братства, не открывал никому. Все свои незаурядные дарования, равно как и поразительное упорство, отец Грубер сфокусировал в одну точку. Любой ценой он должен приблизиться к императору, завоевать его доверие. После свидания в Орше ни о чем ином он просто не мог думать. К его услугам были тайная помощь собратьев и миллионы одного сомнительного негоцианта. Его жгуче интересовали любые новости, так или иначе касавшиеся венценосных особ. Понемногу прикапливая сведения, Грубер терпеливо ждал подходящего случая приблизиться к императору. И такой случай не замедлил представиться. Судьба сама поспешает навстречу тому, кто по-настоящему умеет ждать. Грубер умел.
Когда до него дошла весть о том, что царица страдает неутолимой зубной болью, он решил действовать точно и размеренно, как пружина часового механизма.
Досконально вызнав подробности — придворные врачи, испробовав все доступные им средства, признали свое бессилие, — Грубер начал исподволь подсылать всяческих кликуш и мошенников. Исстрадавшаяся царица готова была ухватиться за любую соломинку. Она покорно позволила заговаривать себе зубы. Самое сомнительное лекарство, любой бредовый совет воспринимались с готовностью и надеждой. Личность целителя и его происхождение во внимание больше не принимались. Было не до того.
Издерганный стонами и жалобами, Павел, обычно подозрительный и строптивый, примирился с постоянными нарушениями регламента. Возвышенные фантазии увлекали его к сияющим вершинам, а жалкая жизненная проза приковывала к земле. В пропахший настойками будуар Марии Федоровны не хотелось даже входить. Сразу портилось настроение. Как не ко времени были эти свалившиеся на голову хлопоты! Государь переживал период необычайной активности и подъема. Количество дел, обращающихся в тот год в тайной канцелярии, раз в десять превзошло высший екатерининский показатель. Указов издавалось до двадцати пяти в месяц.
Прошение Грубера, адресованное на имя царицы, пришлось как нельзя более кстати. Предлагая себя в качестве дантиста, ученый иезуит действовал наверняка. Дуры-ворожеи умастили ему дорогу.
Мария Федоровна незамедлительно показала каллиграфически написанное письмо Павлу.
«Это какой же Грубер? — призадумался император. — Надо на него посмотреть. Знакомая фамилия».
На следующей неделе иезуит получил предписание явиться в Зимний дворец.
— Вы действительно беретесь излечить заболевание? — строго спросил Павел, разочарованный неудачами прежних целителей. — Разве когда-нибудь прежде вы занимались медициной?
— Наш древний орден владеет множеством старинных рецептов, — бестрепетно ответил патер. — С божьей помощью я надеюсь прекратить течение болезни. Для этого мне придется некоторое время пробыть во дворце, чтобы иметь возможность своевременно оказать необходимую помощь. Поэтому покорнейше осмелюсь просить ваше величество позволить мне поместиться где-нибудь поблизости от кабинета государыни.
— Быть по сему, — согласился Павел. — Но имейте в виду, что я лично буду наблюдать за ходом лечения!.. Пусть в кабинете поставят для меня канапе и ширмы, — отдал он распоряжение присутствовавшему при разговоре Кутайсову.
Эликсиры, срочно затребованные Грубером из монастырских аптек, вскоре привели к желаемым результатам. Царица перестала стонать по ночам, а первоначальная настороженность Павла сменилась полнейшим доверием. Он готов был осыпать самозваного лекаря всяческими милостями и уже собрался возложить на него орден Андрея Первозванного, но проницательный иезуит с горделивым смирением уклонился.
— Устав нашего общества не позволяет нам носить какие-либо знаки светских отличий. Если мы и служим монархам, а также подданным их, то единственно к вящей славе господней.
Павел пришел в восторг. Подобное бескорыстие не часто встречается при дворе, где погоне за богатством и почестями подчинены все думы и помыслы.
С той минуты двери царского кабинета были открыты для Грубера. Ему разрешено было входить без доклада. Привилегия почти немыслимая!
— К вящей славе господней, — шутливо приветствовал иезуитским девизом нового лейб-медика царь.
Их встречи становились все более частыми, беседы — продолжительными и откровенными. Выходя за рамки медицины и как-то привязанных к ней восточных таинств, Грубер осторожно касался вопросов политики. При помощи нунция Литты он вовлек императора в ватиканские интриги и даже заручился обещанием содействовать формальному возобновлению ордена.
Явившись однажды к утреннему приему, Грубер застал государя за чашкой шоколада.
— А я только что вспоминал вас! — посетовал Павел. — Мой кондитер совершенно не умеет варить шоколад. Сколько я ни требую, никак не могу добиться, чтобы сделали как следует. Самый вкусный напиток мне довелось отведать в одном из ваших монастырей, где мы случайно остановились, путешествуя по Италии.
— Это действительно наша тайна, государь, вроде ликера братьев бенедиктинцев. Мне известен самый лучший испанский рецепт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
По примеру знаменитых мужей Возрождения, Грубер выказал дарования и в сфере искусств. Церковная музыка, а также перспективная живопись, где его успехи были блистательны, снискали ему благодарных ценителей и учеников. Если добавить сюда незаурядные гастрономические познания, особенно по части приготовления шоколада, всегда составлявшего гордость иезуитских коллегиумов, то в мире не останется области, не охваченной этим достойным мужем.
Но все способности и таланты Гавриила Грубера были подчинены единственной цели — возрождению ордена. До мозга костей преданный его основополагающим заветам, он почти буквально следовал лозунгу «Цель оправдывает средства».
Впрочем, истинных своих целей Грубер, ставший неофициальным генералом братства, не открывал никому. Все свои незаурядные дарования, равно как и поразительное упорство, отец Грубер сфокусировал в одну точку. Любой ценой он должен приблизиться к императору, завоевать его доверие. После свидания в Орше ни о чем ином он просто не мог думать. К его услугам были тайная помощь собратьев и миллионы одного сомнительного негоцианта. Его жгуче интересовали любые новости, так или иначе касавшиеся венценосных особ. Понемногу прикапливая сведения, Грубер терпеливо ждал подходящего случая приблизиться к императору. И такой случай не замедлил представиться. Судьба сама поспешает навстречу тому, кто по-настоящему умеет ждать. Грубер умел.
Когда до него дошла весть о том, что царица страдает неутолимой зубной болью, он решил действовать точно и размеренно, как пружина часового механизма.
Досконально вызнав подробности — придворные врачи, испробовав все доступные им средства, признали свое бессилие, — Грубер начал исподволь подсылать всяческих кликуш и мошенников. Исстрадавшаяся царица готова была ухватиться за любую соломинку. Она покорно позволила заговаривать себе зубы. Самое сомнительное лекарство, любой бредовый совет воспринимались с готовностью и надеждой. Личность целителя и его происхождение во внимание больше не принимались. Было не до того.
Издерганный стонами и жалобами, Павел, обычно подозрительный и строптивый, примирился с постоянными нарушениями регламента. Возвышенные фантазии увлекали его к сияющим вершинам, а жалкая жизненная проза приковывала к земле. В пропахший настойками будуар Марии Федоровны не хотелось даже входить. Сразу портилось настроение. Как не ко времени были эти свалившиеся на голову хлопоты! Государь переживал период необычайной активности и подъема. Количество дел, обращающихся в тот год в тайной канцелярии, раз в десять превзошло высший екатерининский показатель. Указов издавалось до двадцати пяти в месяц.
Прошение Грубера, адресованное на имя царицы, пришлось как нельзя более кстати. Предлагая себя в качестве дантиста, ученый иезуит действовал наверняка. Дуры-ворожеи умастили ему дорогу.
Мария Федоровна незамедлительно показала каллиграфически написанное письмо Павлу.
«Это какой же Грубер? — призадумался император. — Надо на него посмотреть. Знакомая фамилия».
На следующей неделе иезуит получил предписание явиться в Зимний дворец.
— Вы действительно беретесь излечить заболевание? — строго спросил Павел, разочарованный неудачами прежних целителей. — Разве когда-нибудь прежде вы занимались медициной?
— Наш древний орден владеет множеством старинных рецептов, — бестрепетно ответил патер. — С божьей помощью я надеюсь прекратить течение болезни. Для этого мне придется некоторое время пробыть во дворце, чтобы иметь возможность своевременно оказать необходимую помощь. Поэтому покорнейше осмелюсь просить ваше величество позволить мне поместиться где-нибудь поблизости от кабинета государыни.
— Быть по сему, — согласился Павел. — Но имейте в виду, что я лично буду наблюдать за ходом лечения!.. Пусть в кабинете поставят для меня канапе и ширмы, — отдал он распоряжение присутствовавшему при разговоре Кутайсову.
Эликсиры, срочно затребованные Грубером из монастырских аптек, вскоре привели к желаемым результатам. Царица перестала стонать по ночам, а первоначальная настороженность Павла сменилась полнейшим доверием. Он готов был осыпать самозваного лекаря всяческими милостями и уже собрался возложить на него орден Андрея Первозванного, но проницательный иезуит с горделивым смирением уклонился.
— Устав нашего общества не позволяет нам носить какие-либо знаки светских отличий. Если мы и служим монархам, а также подданным их, то единственно к вящей славе господней.
Павел пришел в восторг. Подобное бескорыстие не часто встречается при дворе, где погоне за богатством и почестями подчинены все думы и помыслы.
С той минуты двери царского кабинета были открыты для Грубера. Ему разрешено было входить без доклада. Привилегия почти немыслимая!
— К вящей славе господней, — шутливо приветствовал иезуитским девизом нового лейб-медика царь.
Их встречи становились все более частыми, беседы — продолжительными и откровенными. Выходя за рамки медицины и как-то привязанных к ней восточных таинств, Грубер осторожно касался вопросов политики. При помощи нунция Литты он вовлек императора в ватиканские интриги и даже заручился обещанием содействовать формальному возобновлению ордена.
Явившись однажды к утреннему приему, Грубер застал государя за чашкой шоколада.
— А я только что вспоминал вас! — посетовал Павел. — Мой кондитер совершенно не умеет варить шоколад. Сколько я ни требую, никак не могу добиться, чтобы сделали как следует. Самый вкусный напиток мне довелось отведать в одном из ваших монастырей, где мы случайно остановились, путешествуя по Италии.
— Это действительно наша тайна, государь, вроде ликера братьев бенедиктинцев. Мне известен самый лучший испанский рецепт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113