— Простите, пожалуйста, — страдальчески закатив глаза, услышала я свой полузадушенный голос. — Я не хотела вас ударить.
— А что вы хотели, позвольте узнать? — саркастически осведомился седой мужик.
Выразить наслаждение жизнью на доступном окружающим языке? Или это такая фигура танца?
— Простите, пожалуйста, — в полном отчаянии повторила я, предчувствуя, что произносить эту фразу мне еще придется не раз и не два за этот вечер. — Это недоразумение... Я... Простите, пожалуйста.
— Ладно, — внезапно произнес мужик и, снова взяв меня за руку, правда, на этот раз не так больно, развернулся и решительно пошел куда-то в сторону. Волей-неволей мне пришлось следовать за ним, и от предположения, что он сейчас сдаст меня охране клуба, сопроводив это соответствующими комментариями, у меня в горле встал ком.
Навыков в путешествии сквозь толпу у мужика было явно больше, чем у меня, так что буквально через минуту мы вырвались из гущи народа и очутились у столика с початой бутылкой ядовитой жидкости и табличкой «Reserved», с которого мужчина парой не расслышанных мной слов согнал парочку увлеченных друг другом молодых людей неясного пола. Освободив места, он уселся сам и усадил меня рядом. Я не сопротивлялась. Всплеск праведного гнева и последовавшее за этим обнаружение роковой ошибки, истощили мою энергию — я стала вялой и равнодушной, словно заколдованная Марья Искусница из фильма моего детства. Для полного сходства недоставало только повторяемых через равный промежуток слов: «Что воля, что неволя — все равно, все равно». Вместо этого мне предстояло твердить извинения.
— Простите, пожалуйста, — голосом Марьи Искусницы завела я, старательно глядя пустыми глазами мимо мужика.
— Ладно, — внезапно произнес он и, придвинув ко мне пустой стакан, плеснул в него ядовитой жидкости. Я, ничуть не удивившись тому, что он желает моей смерти, покорно сделала глоток и едва не поперхнулась, потому что вкус жидкости совершенно оправдывал ее цвет. Мне никогда, не приходилось пробовать серную кислоту, но, похоже, это был как раз ее раствор.
— Что случилось? — искренне встревожился мой нежеланный собеседник.
— Гадость какая, — страдальчески произнесла я.
— Ой, простите, я и забыл, что это пить нельзя. Засмотрелся на здешнюю публику, знаете, а они все одну бутылку за другой пьют и глазом не моргнут.
Выйдя из оцепенения, я посмотрела на него в изумлении. Светлые глаза из ледяных стали вполне приветливыми, только вместо злости — или мне это только показалось? — в них появилась печаль. Похоже, он не собирался больше отчитывать меня. Но зачем тогда я ему понадобилась — непонятно. В любом случае расслабляться было рано.
Некоторое время мы молчали — я выжидала, с отвращением косясь на отраву в стакане, а он рассеянно озирался по сторонам — похоже, думал о чем-то своем. Наконец он повернулся ко мне и неожиданно сказал:
— Выкладывайте. Я оторопела:
— То есть как?
— Ну, рассказывайте, кого это вы собирались отлупить, если меня вы бить, по вашим собственным словам, не собирались? Любимого или соперницу?
— С чего вы взяли? — растерялась я.
— Другие категории людей обычно не вызывают такого острого желания избить их Тем более на трезвую голову.
— Почему вы так решили? — Я мрачно усмехнулась. — И вы не учли, что я, как и многие другие в этом замечательном заведении, нахожусь под действием наркотиков.
— Не говорите глупостей. Вам это не идет.
— Глупости или наркотики?
Он посмотрел на меня снисходительно.
— Могли бы говорить со мной помягче. Я все-таки потерпевшая сторона.
— Простите, пожалуйста.
— Еще одно «простите, пожалуйста», и я сам начну бить вас вашей же сумочкой, и это при том, что мое воспитание накладывает жесточайшее табу на любое насилие, особенно по отношению к женщине.
Он помахал рукой официантке в жуткой униформе и продолжил:
— Предлагаю заключить мировое соглашение на следующих условиях — подчеркиваю, крайне выгодных для вас: вы изливаете мне душу и терпите мою унылую физиономию ближайшие... — он поднес к глазам запястье с массивным хронометром на широком браслете, -...два часа. Если это не противоречит вашим жизненным принципам и не вызывает у вас непреодолимого отвращения, конечно.
— Вы юрист? — спросила я.
— Вы не ответили на мое предложение.
— По-моему, у меня нет выбора.
— Свободный человек имеет выбор всегда, даже сидя в тюрьме. Кстати, я не юрист, а всего-навсего скромный издательский работник.
«Вот те раз!» — едва не брякнула я, но вовремя прикусила язык. На ловца и зверь бежит! Дуракам везет, я всегда это знала, но дурам везет особенно.
Дома мне делать все равно нечего. Издательский работник — это очень удачное знакомство. К тому же он и симпатичен, и совсем не стар, хоть и седой. Вот бы было здорово, если бы Себастьян со своей шатенкой был еще здесь и если бы он прошел мимо и увидел, что я не чахну в одиночестве, отправленная домой, словно декабрист в Сибирь, а совсем наоборот — всячески радуюсь жизни в злачных местах. Сладкое предвкушение мести счастливой улыбкой разлилось по моему лицу.
— Хорошо. Ваше предложение принято, сказала я седому.
А Варвару я расспрошу обо всем завтра. Главное — успеть захватить ее утром, пока она никуда не умчалась, сопровождая бег привычными жалобами на то, что она засиделась дома, никуда не выходит и пропадает одна.
— Ну, так кто это был? — откидываясь на спинку стула, спросил седой, когда официантка взамен ядовитой жидкости принесла нам обычные человеческие напитки: мне — мартини с соком, ему — виски со льдом. — Любимый или соперница?
— Он, — коротко ответила я. Назвать Себастьяна любимым мне было теперь так же просто и приятно, как проглотить живого ужа.
— Хорошо, — кивнул седой и глотнул виски.
— Почему? — удивилась я.
— По моему мнению, если у двоих проблемы, третий тут ни при чем. Очевидно, вы считаете так же.
Вообще-то ничего похожего на такие глубокие философские мысли не посещало мою многострадальную голову, когда я принялась крушить врага сумкой. Но, сочтя за благо утаить это прискорбное обстоятельство, я состроила глубокомысленную мину и кивнула, обдумывая, как бы перевести разговор на какую-нибудь другую тему.
И немедленно придумала. И бухнула:
— Наверное, у вас схожие проблемы, раз вы тут один.
И, чувствуя себя весьма находчивой, остроумно добавила:
— Только, наверное, вы решаете их не таким радикальным способом, как я. К сожа...
Договаривать я не стала — седой вдруг побледнел так, что лицо и губы его стали одного цвета с волосами, а светлые глаза — пустыми, словно незрячими.
— Простите, — перепугавшись, залепетала я. — Я что-то не то сказала. Я не хотела...
— Не извиняйтесь. — Тусклый голос седого едва пробивался сквозь грохот музыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41