— Какое преступление? Вы только что сказали, что старушки отравили друг друга!
— Вы помогли мне раскрыть убийство Богдана Халея.
От неожиданности я отпустила руку Урсы, он тут же засунул в рот заготовленный голубец. Стекающий по подбородку соус Урса с осторожным благородством промокнул вышитой салфеткой.
— Эти салфетки вышивала Аквиния! — злорадно заметила я.
Он только кивнул, выражая восторг глазами.
— Я могу рассказать, как все было, — предложил Урса, завершив процесс заглатывания.
— Представляю!..
— Аквиния в подзорную трубу видела в тот вечер в квартире Халея его дочь Людмилу Камарину и вашу маму. Вот и вся история.
— Что это значит?
— Она видела, как Людмила Богдановна убила своего отца.
— Чушь! Что вы сейчас сказали о моей маме?
— Ваша мама тоже заходила сюда в тот вечер, после Людмилы Камариной.
— Неправда, — прошептала я.
— Она мне сама сказала. Она пришла поговорить с ним, чтобы старик оставил в покое вас, ее дочь.
— Я не хочу с вами больше разговаривать!
— А вы не разговаривайте — вы слушайте. Она пришла, когда Халей уже был убит. Я ей верю. Значит, его убила Людмила Камарина, которая пришла перед вашей мамой.
— Да оставьте вы в покое Люсю!
— Она мне сама сказала, что была здесь, — объявил Урса, и я захлебнулась на вздохе. — А что тут странного? — поинтересовался Кохан. — Он испортил жизнь ее матери. И потом, вы же сами говорили: редкий случай параноидальной шизофрении. Теперь что получается? Получается, что Аквиния, видевшая в тот вечер Люсю, которая помолвлена с ее младшим сыном, не хотела, чтобы вы искали убийцу Богдана. Она попросила вас найти для будущей невестки бриллианты. И почему, спрашивается, вас? Потому что видела, как после Люси в квартиру приходила ваша мама!
— А по… А по-по-чему тогда Анна не хотела, чтобы я искала бриллианты? — тряслась я на стуле.
— Замерзли? — проявляет участие Урса. — Я вам говорил не ходить в легком платьице! Зима на дворе. А потому Анна не хотела искать бриллианты, что они уже давно были у нее!
— Ка-как эт-т-то?
— Очень просто. Ваша мама — человек категорически справедливый и суеверный к тому же — отдала ожерелье единственному, с ее точки зрения, имеющему на это право человеку. Людмиле Богдановне!
— Урса Венедиктович, вы — гений! — заявляет моя мама, входя на кухню. — Ничего, что я немного послушала в коридоре? Я вам принесла кетчуп. Вы говорили, что любите голубцы с кетчупом, и я подумала, как он там их ест?
— Мама! — Сидя, я обхватила ее и прижала к себе. — Что это значит? Ты взяла из квартиры Богдана это ожерелье?! Я не верю…
— И правильно делаешь, Фросик, что не веришь. Но какая потрясающая интуиция у этого мужчины! Я вас боготворю, Урса Бенедиктович!
Урса встал, поклонился, как тогда в поезде, и очень галантно поднес руку мамы к губам. Я обхватила маму сильнее и притянула к себе. Урса не отпускал руку, тогда мама ласково потрепала его за ухо свободной ладошкой.
— Знаете, что я хочу вам сказать! — заявила моя совершенно счастливая мама, погладив меня той же ладошкой по голове. — Как я рада, что все так хорошо закончилось!
— Отлично все закончилось, — поддержал ее Урса. — Аквиния сказала Анне, что видела Люсю-убийцу; возмущенная Анна сообщила, что ожерелье уже у дочери, но та не собирается ехать в Америку, и обе старушки, рассердившись, помогли друг дружке уйти в мир иной. Вместе, держась за руки, так сказать… — Он наткнулся на мой взгляд, хмыкнул, замолчал и сел.
Мама отошла к плите:
— Мне отсюда вас обоих лучше видно, а вы кушайте, Урса Бенедиктович, кушайте!.. — И с умилением на лице пронаблюдала процесс заталкивания в рот Урсой целого голубца. — Вы кушайте, а я вам вот что скажу. Конечно, Люся никого не убивала, это понятно. Но что касается ожерелья…
— Она мне сама призналась, что ожерелье у нее и что вы его ей дали! — с полным ртом возмутился Урса.
— Да вы кушайте!
— Ты приходила в тот вечер к Богдану? — решила я все выяснить.
— Да, Фросик, я пришла к нему, а он уже мертвый, а на ступеньках у лифта сидит девушка и плачет. А на улице идет дождь, я присела к ней. “Голубушка, — говорю, — вы ему кто?” А она говорит: “Дочка”. Тут и я заплакала. “Мою дочку, — говорю, — всю истерзал, колдун проклятый, а его, законная, плачет за дверью!” Поплакали мы с нею так, поговорили. Я вижу, она в себя приходит и говорит: “Пойду, маме скажу, что он с собой покончил, то-то она обрадуется!” — “Как же это, — говорю, — твоя мама может такому обрадоваться?” А она только рукой махнула. А на улице дождь, а дверь в эту квартиру раскрытая стоит, как Люся ее и оставила раскрытой. И тогда я взяла зонт из коридора: “Иди домой, дочка, не стоит тут сидеть, позже приходи с матерью”. Она и ушла. И я эту дверь прикрыла и ушла к себе. Минуты через три — звонок. Открываю, а там девушка эта стоит, мокрая вся, и странно так на меня смотрит. “Вы, — говорит, — дали мне зонт…” — “Дала”, — говорю. “Спасибо, он дырявый”. И ушла. А я спустилась и повесила этот зонт на место, где он и висел. Вот так все и было. Не убивала она. Сказала, что отец покончил с собой. Это потом две эти вертихвостки стали мне объяснять: дескать, не мог Богдан этим ножом зарезаться! Вот этим мог, а этим не мог! Ерунда. Что было под рукой, тем и воспользовался. Урса Венедиктович, съешьте последний голубец — что ж его один оставлять?..
Раскопаем эту могилу вместе!
Ночью мне стало вдруг так страшно и одиноко, что я перебралась в кровать к маме.
— Фросик, — бормотала она, — не толкайся коленками, что за привычка? С двадцати недель как начала толкаться!..
В шесть утра я была уже на ногах. Позвонила Лумумбе. Вкратце описала все свои сомнения и выводы насчет Ланского.
— И ты хочешь туда вернуться?
— Прослежу сегодня за ним до полудня и невзначай попадусь на глаза. Пусть думает, что он меня случайно нашел.
— Фло, что ты хочешь доказать?
— Что он — не Кира Ланский. Это раз. И, скорее всего, не психиатр. Это два. И он толкает своих же пациентов к самоубийствам. Это три.
— Фло, мне страшно, поговори со мной, — просит Лумумба на том конце провода. — Расскажи, что ты намыслила?
— Я должна поехать в Новгород и раскопать могилу.
— Нет! — сказала Лумумба.
— Да! — сказала я. — Если там лежат чьи-то останки, я напишу заявление в милицию, пусть проверят, кто сейчас под именем Киры зарабатывает себе деньги научным шпионажем! Этот самозванец выбирает себе в пациенты весьма интересных личностей! Он узнает заранее, чем эти люди занимаются в профессиональном плане, потом предлагает сделку. Самоубийство за деньги.
— Ох! — громко вздохнула Лумумба.
— И ничего не “ох”! Тебе ли не знать, что хроническии суицидник — тот же шизофреник: если его лечить в соответствующие периоды обострений, вполне может протянуть много лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Вы помогли мне раскрыть убийство Богдана Халея.
От неожиданности я отпустила руку Урсы, он тут же засунул в рот заготовленный голубец. Стекающий по подбородку соус Урса с осторожным благородством промокнул вышитой салфеткой.
— Эти салфетки вышивала Аквиния! — злорадно заметила я.
Он только кивнул, выражая восторг глазами.
— Я могу рассказать, как все было, — предложил Урса, завершив процесс заглатывания.
— Представляю!..
— Аквиния в подзорную трубу видела в тот вечер в квартире Халея его дочь Людмилу Камарину и вашу маму. Вот и вся история.
— Что это значит?
— Она видела, как Людмила Богдановна убила своего отца.
— Чушь! Что вы сейчас сказали о моей маме?
— Ваша мама тоже заходила сюда в тот вечер, после Людмилы Камариной.
— Неправда, — прошептала я.
— Она мне сама сказала. Она пришла поговорить с ним, чтобы старик оставил в покое вас, ее дочь.
— Я не хочу с вами больше разговаривать!
— А вы не разговаривайте — вы слушайте. Она пришла, когда Халей уже был убит. Я ей верю. Значит, его убила Людмила Камарина, которая пришла перед вашей мамой.
— Да оставьте вы в покое Люсю!
— Она мне сама сказала, что была здесь, — объявил Урса, и я захлебнулась на вздохе. — А что тут странного? — поинтересовался Кохан. — Он испортил жизнь ее матери. И потом, вы же сами говорили: редкий случай параноидальной шизофрении. Теперь что получается? Получается, что Аквиния, видевшая в тот вечер Люсю, которая помолвлена с ее младшим сыном, не хотела, чтобы вы искали убийцу Богдана. Она попросила вас найти для будущей невестки бриллианты. И почему, спрашивается, вас? Потому что видела, как после Люси в квартиру приходила ваша мама!
— А по… А по-по-чему тогда Анна не хотела, чтобы я искала бриллианты? — тряслась я на стуле.
— Замерзли? — проявляет участие Урса. — Я вам говорил не ходить в легком платьице! Зима на дворе. А потому Анна не хотела искать бриллианты, что они уже давно были у нее!
— Ка-как эт-т-то?
— Очень просто. Ваша мама — человек категорически справедливый и суеверный к тому же — отдала ожерелье единственному, с ее точки зрения, имеющему на это право человеку. Людмиле Богдановне!
— Урса Венедиктович, вы — гений! — заявляет моя мама, входя на кухню. — Ничего, что я немного послушала в коридоре? Я вам принесла кетчуп. Вы говорили, что любите голубцы с кетчупом, и я подумала, как он там их ест?
— Мама! — Сидя, я обхватила ее и прижала к себе. — Что это значит? Ты взяла из квартиры Богдана это ожерелье?! Я не верю…
— И правильно делаешь, Фросик, что не веришь. Но какая потрясающая интуиция у этого мужчины! Я вас боготворю, Урса Бенедиктович!
Урса встал, поклонился, как тогда в поезде, и очень галантно поднес руку мамы к губам. Я обхватила маму сильнее и притянула к себе. Урса не отпускал руку, тогда мама ласково потрепала его за ухо свободной ладошкой.
— Знаете, что я хочу вам сказать! — заявила моя совершенно счастливая мама, погладив меня той же ладошкой по голове. — Как я рада, что все так хорошо закончилось!
— Отлично все закончилось, — поддержал ее Урса. — Аквиния сказала Анне, что видела Люсю-убийцу; возмущенная Анна сообщила, что ожерелье уже у дочери, но та не собирается ехать в Америку, и обе старушки, рассердившись, помогли друг дружке уйти в мир иной. Вместе, держась за руки, так сказать… — Он наткнулся на мой взгляд, хмыкнул, замолчал и сел.
Мама отошла к плите:
— Мне отсюда вас обоих лучше видно, а вы кушайте, Урса Бенедиктович, кушайте!.. — И с умилением на лице пронаблюдала процесс заталкивания в рот Урсой целого голубца. — Вы кушайте, а я вам вот что скажу. Конечно, Люся никого не убивала, это понятно. Но что касается ожерелья…
— Она мне сама призналась, что ожерелье у нее и что вы его ей дали! — с полным ртом возмутился Урса.
— Да вы кушайте!
— Ты приходила в тот вечер к Богдану? — решила я все выяснить.
— Да, Фросик, я пришла к нему, а он уже мертвый, а на ступеньках у лифта сидит девушка и плачет. А на улице идет дождь, я присела к ней. “Голубушка, — говорю, — вы ему кто?” А она говорит: “Дочка”. Тут и я заплакала. “Мою дочку, — говорю, — всю истерзал, колдун проклятый, а его, законная, плачет за дверью!” Поплакали мы с нею так, поговорили. Я вижу, она в себя приходит и говорит: “Пойду, маме скажу, что он с собой покончил, то-то она обрадуется!” — “Как же это, — говорю, — твоя мама может такому обрадоваться?” А она только рукой махнула. А на улице дождь, а дверь в эту квартиру раскрытая стоит, как Люся ее и оставила раскрытой. И тогда я взяла зонт из коридора: “Иди домой, дочка, не стоит тут сидеть, позже приходи с матерью”. Она и ушла. И я эту дверь прикрыла и ушла к себе. Минуты через три — звонок. Открываю, а там девушка эта стоит, мокрая вся, и странно так на меня смотрит. “Вы, — говорит, — дали мне зонт…” — “Дала”, — говорю. “Спасибо, он дырявый”. И ушла. А я спустилась и повесила этот зонт на место, где он и висел. Вот так все и было. Не убивала она. Сказала, что отец покончил с собой. Это потом две эти вертихвостки стали мне объяснять: дескать, не мог Богдан этим ножом зарезаться! Вот этим мог, а этим не мог! Ерунда. Что было под рукой, тем и воспользовался. Урса Венедиктович, съешьте последний голубец — что ж его один оставлять?..
Раскопаем эту могилу вместе!
Ночью мне стало вдруг так страшно и одиноко, что я перебралась в кровать к маме.
— Фросик, — бормотала она, — не толкайся коленками, что за привычка? С двадцати недель как начала толкаться!..
В шесть утра я была уже на ногах. Позвонила Лумумбе. Вкратце описала все свои сомнения и выводы насчет Ланского.
— И ты хочешь туда вернуться?
— Прослежу сегодня за ним до полудня и невзначай попадусь на глаза. Пусть думает, что он меня случайно нашел.
— Фло, что ты хочешь доказать?
— Что он — не Кира Ланский. Это раз. И, скорее всего, не психиатр. Это два. И он толкает своих же пациентов к самоубийствам. Это три.
— Фло, мне страшно, поговори со мной, — просит Лумумба на том конце провода. — Расскажи, что ты намыслила?
— Я должна поехать в Новгород и раскопать могилу.
— Нет! — сказала Лумумба.
— Да! — сказала я. — Если там лежат чьи-то останки, я напишу заявление в милицию, пусть проверят, кто сейчас под именем Киры зарабатывает себе деньги научным шпионажем! Этот самозванец выбирает себе в пациенты весьма интересных личностей! Он узнает заранее, чем эти люди занимаются в профессиональном плане, потом предлагает сделку. Самоубийство за деньги.
— Ох! — громко вздохнула Лумумба.
— И ничего не “ох”! Тебе ли не знать, что хроническии суицидник — тот же шизофреник: если его лечить в соответствующие периоды обострений, вполне может протянуть много лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80