— Открой, — пожал плечами Ланский, как бы говоря, что праздник все равно испорчен. Я подошла к двери, открыла замки. В прихожую вошла… Лумумба!
— Что ты здесь делаешь? — зашипела я и даже попробовала ее вытолкать за дверь.
— Я пришла, а мне не рады? — закричала Лумумба, отталкивая мои руки.
— Прошу вас, Мария, проходите, знакомьтесь, — появился Ланский. — Это мои коллега Урса Венедиктович.
Лумумба, вероятно, вспомнив мой психологический ассоциативный ряд, многозначительно посмотрела появившемуся Урсе на низ живота. Что она собиралась там разглядеть? Гроздь бриллиантов? Урса, беспокоясь, что у него не все в порядке с застежкой, наклонился и тоже осмотрел себя.
— Мария, — сказала она, уставясь глазами в глаза Кохана. Тот застыл.
— А это… Это Фло, моя старая знакомая.
— А мы знакомы, — кивнула мне Лумумба, отпустив глаза Кохана, и тот вздрогнул и начал глубоко дышать.
— Вот как? Ну что ж, прошу за стол. — Ланскии дождался, пока мы пройдем мимо него на кухню, но Урса не дал ему отойти, увлек за собой, и вот они втроем сидят за столом, а я стою у окна.
— Мария обещала сюрприз, — заметил Ланскии, обведя нас всех по очереди глазами, как будто упрекая в нетактичном поведении — к нему пришла женщина с сюрпризом, а мы тут топчемся.
— Сюрприз будет в конце, — пообещала Лумумба.
Кое-что о садистской компоненте и ножах
Урса, пробуя рыбу, вдруг стал расхваливать голубцы моей мамы: “такие восхитительные, что и кетчупа не надо!”
— Твоя мама все так же живет одна? — поддержал тему Ланский.
— Одна пока что. — Я посмотрела на Урсу, он вскинул брови. — Мы как раз с нею только что приехали из Новгорода. Смотрели могилку Киры Ланского.
— И как она? — невозмутимо поинтересовался Кира. — Ухожена?
— Боюсь, что нет. Раскопана, гроб вытащен.
— И что ты таким образом доказала? — спросил Ланский.
— Что ты прислал мне фальшивое удостоверение о смерти моего любимого человека.
— Ну прислал, потому что устал от твоих домогательств!
— А пустой гроб ты закопал и камень на могилу заказал для достоверности.
— Точно! — ткнул в мою сторону вилкой Ланский. — Для достоверности. Да, я поступил не совсем законно. Предпринял, так сказать, некоторые шаги, противоречащие почитанию традиций. Но это только для того, чтобы ты поверила и забыла меня. Все. Меня больше нет! Я умер. Отстанешь ты, наконец?
— Ты меня узнал еще там, в комнате под люстрой, да? — подалась я к нему не в силах больше разыгрывать эту комедию.
— Нет. Я тебя узнал, когда ты упала вниз.
— Ты хорошо подготовился к разговору. Это тебе Урса рассказал и о поездке моей в Новгород, и как я отвела от самоубийства Глистина. Рассказал?
— А что тут секретного? — не собирается ничего скрывать Урса.
— Если мы собрались разоблачаться, я хотела бы видеть список, который просила утром.
— Список? Ах, список… Где-то был список, вот он. Шестнадцать имен. Я тебе говорил, — объясняет Урса Ланскому, — что Фло думает, что ты не психиатр Ланский, а пациент психиатра Ланского, понимаешь? Вот, попросила составить ей список его… То есть твоих пациентов в те годы. Ты помнишь своих пациентов?
— Смутно, — глядя в глаза Урсе, ответил Ланский.
— Но ты же должен помнить старика Халея! Хотя если это был не ты, а тот Ланский…
— Старика я помню. Это который зарезался?
— Вот, пожалуйста: “Геннадий Блохов, 1964 года рождения, невроз навязчивого состояния средней тяжести, вполне доступен терапевтическому лечению. Инцестуозный выбор объекта желания в возрасте десяти лет, регулярно подвергался избиению матерью — развитие садистской компоненты, с возрастом — мазохизм с женственной установкой, что привело в дальнейшем к инфантильной фиксации гомосексуальности”, — зачитала я выписку из записок Ланского в 1992 году.
— Халей не зарезался, он закололся, — поправил Урса.
— А мне помнится — зарезался, — настаивает Ланский.
— Что это за садистская компонента, о которой писал Кира? — интересуюсь я.
— Может быть, он перерезал себе вены? — вступает в наш бедлам Лумумба. — Этот старик? Можно ли считать зарезавшимся человека, который резал вены? Садистская компонента проявляется как реакция на насилие у любого человека, но потом в период взросления…
— Он зарезался большим ножом с широким лезвием, я точно это помню! Это какой-то восточный нож. Сейчас, минутку…Точно! Им режут тростник! — радостно сообщил Ланский. Наступила тишина.
— Насколько мне помнится, я не говорил тебе, чем зарезался Халей, — тихо заметил Урса. — Это была одна из закрытых тем следствия. И нож этот как вещественное доказательство нигде в отчетах не упоминался.
Только теперь я поняла, что Урса на моей стороне.
— Значит, — с легкостью объяснил Ланский, — Халей сам показывал мне этот нож, помнится… Да, помнится, он своим ножам даже давал имена! И я проассоциировал твое сообщение о подобной смерти и фотографии старика в кресле с перерезанным горлом — с ножом, который как-то у него видел.
— Это все интересно, но ты не мог видеть фотографий старика в кресле с перерезанным горлом. Тебя попросили тогда, в 93-м, подготовить анализ по медицинской карте Халея на предмет возможности самоубийства. И только. Ты не мог участвовать в расследовании, не мог знать нюансов. Ты, как судебный эксперт, должен был только подготовить по карте пациента заключение о его психическом состоянии. Что ты и сделал.
— И все-таки объяснение весьма банально. Вероятно, я пришел в этот дом, где он жил, услышал разговоры соседей — соседи всегда все опишут в малейших подробностях!
— Да, конечно, соседи, — кивнул Урса. — Сейчас я думаю: неужели это я стал причиной смерти Богдана Халея? А вдруг, узнав о хранящемся у него ожерелье, ты убил старика?
— А вдруг это сделал ты? — оскалился Ланский и предложил выпить.
— А вдруг это сделал Геннадий Блохов! — предлагаю я свою версию. — Он был на четыре года старше Киры. И о садистской компоненте помните? Он мог изловчиться и порыться в карточках пациента своего доктора, узнать, где живет Богдан, а в доверительном разговоре на сеансе лечения вызвать доктора на откровенность — например, поднять тему мнимых и истинных ценностей!
— Фло хочет доказать, что я — Геннадий Блохов, бывший пациент ее возлюбленного. Маша, — обратился он к Лумумбе, — ты уже достаточно напрактиковалась, чтобы объяснить это ее навязчивое состояние травмой от раннего сексуального опыта со стариком или отработкой потом его установки по лишению девственности мужчин?
— Тут у тебя прокол. Если ты Ланский, то должен помнить, что был моим первым мужчиной!
— И почему же я этого не помню? Коллеги! — призвал он и даже прихлопнул в ладоши. — Пора сменить тему!
Сменим тему!
— Я обещала доказать Кохану, что ты платишь своим пациентам за самоубийства по договоренности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80