Он ругался и спрашивал, что это за дурь пришла мне в голову. Но когда увидел, что я не отвечаю, а просто стою перед ним разинув рот, он снова сел и тоже молча на меня уставился.
Из танцзала прибежал Ральф. Он остановился на пороге кабинета и спросил, что у нас случилось. Папа не ответил, даже не взглянул в его сторону. Ральф извинился и ушел.
А мы так и смотрели друг на друга.
Ему не нужно было спрашивать, зачем я пришла. Он знал. Я готова была поспорить на миллион долларов, что он знал. Он долго строил планы, загонял меня в угол, отрезал пути к выходу, чтобы мне не оставалось ничего другого. И теперь, когда я решилась на этот шаг, когда у меня снова появилась какая-то надежда... О, конечно, он знал! Он сам все и подстроил. Иначе зачем он сидел здесь? Почему не ушел домой, как обычно?
Я попятилась к двери. Стояла и думала: «Как же я тебя ненавижу! КАК Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! Ненавижу! Ненавижу!» Папа кивнул и сказал:
— Могу себе представить. И в этом ты не одинока. Я повернулась и бросилась бежать. И только гораздо позже я поняла, что, должно быть, произнесла вслух то, что думала. Что эти слова я выкрикнула ему в лицо.
Глава 12
Пит Павлов
Письмо от доктора Эштона я получил неделю назад, но не стал на него отвечать, и тогда в понедельник он позвонил мне по телефону. Я послал его к черту и повесил трубку.
Я вижу только один выход. А когда человек видит дорогу, он должен по ней идти, не важно, верна она или нет. Тогда удача на его стороне. К тому же так сподручнее. Иногда хороший пинок под зад — только на пользу. Понятно, чей зад я имею в виду.
Я отпечатал несколько писем на своей старенькой пишущей машинке. Потом отнес их на почту, размышляя о том, что теперь не делают таких пишущих машинок, как раньше. Теперь ничего не делали так, как раньше, начиная с хлеба и кончая жевательным табаком. Потом я фыркнул от раздражения. Кто бы говорил, Боже мой, да, наверное, потому и не делают ничего, как раньше, что просто некому этим заняться. Некому, кроме таких вот вечно ноющих старикашек, у которых внутри только кишки вместо характера.
Впрочем, наверное, я ошибался. Потому что сам остался таким же, каким и был, когда построил эту почту. Наверное, она могла быть чуть получше, размышлял я. Тогда я не оказался бы в таком положении, и нашлось бы чуть меньше ублюдков, мечтающих создать мне проблемы.
А все же почту я построил. Я построил ее, заключив контракт с коммодором Стьювестантом, отцом Луаны Девор. И по-прежнему это было самое высокое в городе здание — четырехэтажное, а в то время оно казалось суперсовременным. На последних трех этажах помещались разные учреждения, и в каждом из них был свой собственный туалет и умывальник. И все трубы, все водопроводное оборудование было скрытым.
Когда мы почти все закончили, не считая внутренней отделки, я обнаружил чертовски неприятную штуку. Никогда не забуду того дня, когда это случилось. В тот момент я был наверху, на четвертом этаже. Я выплюнул жвачку и спустил ее в унитаз. А после этого подошел к умывальнику напиться. И только я наклонился к крану, как увидел в воде что-то непонятное, какие-то крошки, до того маленькие, что их легко можно было не заметить.
Я выругался и выключил воду. Потом прихватил банку с краской и прошел по всему зданию, сверху донизу, спуская в унитазах воду и открывая краны. И изо всех вытекало одно и то же. Они все были завязаны в одну систему, если применять водопроводные термины. Вам пришлось бы здорово приглядеться, чтобы заметить в воде краску, но она там была. Какая-то часть канализационных стоков возвращалась обратно через краны.
Видите ли... Впрочем, вам известно, как устроен унитаз. В нем две трубы: одна для подвода воды, чтобы работал смыв, а в другую отходят сточные воды. И обе эти трубы работают одновременно. Если водопроводные работы выполнены с ошибкой, то часть сточных вод попадает в трубу для забора воды. В ту воду, которую мы пьем и которой умываемся.
Во-первых, я перекрыл воду во всем здании. Всю, до последней капли. А во-вторых, сказал рабочим, что не потерплю, чтобы они продолжали отлынивать от работы, поэтому пить и умываться им отныне придется в свободное время. Конечно, они не пришли от этого в восторг, но я сделал то, что было необходимо. Я не мог сказать им правду. Скажи я им — об этом узнал бы весь город, люди стали бы косо смотреть на здание. Я мог устранить неполадки и публично поклясться в этом, но они никогда бы не поверили, что это действительно так.
Остаток дня я провел за изучением рабочих чертежей, фут за футом выверяя схему расположения труб. И понял, в чем ошибка. Она была в чертежах, они были выполнены неверно. А вовсе не в том, что я что-то сделал не так.
Я прихватил с собой чертежи и отправился к коммодору. Они с Луаной как раз сидели в гостиной, и, черт побери, у них обоих было не все в порядке с головой. Я сказал им, что не вижу, из-за чего они могли бы беспокоиться.
— Это вина архитектора, — объяснил я. — Он применил новую схему водопровода, но не подумал о том, что здание ей не соответствует. Архитектору следовало бы знать, что из-за всех этих углов и поворотов в трубах будет образовываться вакуум.
— Архитектор, — ответил он с загробными интонациями в голосе, — не может нести ответственности. Чертежи выполнил я сам, сняв копию с чернового наброска. Это я настоял на такой схеме водопровода, и они отказались от авторства.
Я спросил, какого черта он это сделал. Зачем оплачивать услуги консультанта, а потом поступать вопреки его советам? Его лицо так скривилось, что я испугался, не собирается ли он заплакать.
— Я решил, что они просто хотят раздуть счет. Архитектор берет шесть процентов от стоимости строительства, а поскольку я не склонен доверять всем подряд... — Он замолчал и снова скривился. — У меня нет особых оснований для того, чтобы относиться к людям с доверием. По крайней мере, я не встречал абсолютно честных людей, кроме вас, Пит.
— Благодарю вас, коммодор, — ответил я.
— Вы говорили кому-нибудь об этой проблеме? Кто-нибудь из рабочих в курсе? Как вы считаете, если нам не удастся устранить... гм... вы считаете... гм... последствия могут быть серьезными?
— Не знаю. Возможно, какая-то часть арендаторов вообще ничего не заметит. Может быть, пройдет немало времени, прежде чем что-то случится с остальными. Не знаю, сколько народу заболеет или умрет, но одно я знаю точно, коммодор, — я знаю, что сам не стану пить из канализации и не допущу, чтобы пили другие.
Я умолк. Он выглядел таким несчастным и растерянным, что я извинился за свои слова. Да, представьте себе, я извинился перед ним!
— Все нормально, Пит, — сказал он, — ваше радение о благополучии сограждан достойно похвалы. Итак, вернемся к нашей проблеме. Что мы можем предпринять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Из танцзала прибежал Ральф. Он остановился на пороге кабинета и спросил, что у нас случилось. Папа не ответил, даже не взглянул в его сторону. Ральф извинился и ушел.
А мы так и смотрели друг на друга.
Ему не нужно было спрашивать, зачем я пришла. Он знал. Я готова была поспорить на миллион долларов, что он знал. Он долго строил планы, загонял меня в угол, отрезал пути к выходу, чтобы мне не оставалось ничего другого. И теперь, когда я решилась на этот шаг, когда у меня снова появилась какая-то надежда... О, конечно, он знал! Он сам все и подстроил. Иначе зачем он сидел здесь? Почему не ушел домой, как обычно?
Я попятилась к двери. Стояла и думала: «Как же я тебя ненавижу! КАК Я ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! Ненавижу! Ненавижу!» Папа кивнул и сказал:
— Могу себе представить. И в этом ты не одинока. Я повернулась и бросилась бежать. И только гораздо позже я поняла, что, должно быть, произнесла вслух то, что думала. Что эти слова я выкрикнула ему в лицо.
Глава 12
Пит Павлов
Письмо от доктора Эштона я получил неделю назад, но не стал на него отвечать, и тогда в понедельник он позвонил мне по телефону. Я послал его к черту и повесил трубку.
Я вижу только один выход. А когда человек видит дорогу, он должен по ней идти, не важно, верна она или нет. Тогда удача на его стороне. К тому же так сподручнее. Иногда хороший пинок под зад — только на пользу. Понятно, чей зад я имею в виду.
Я отпечатал несколько писем на своей старенькой пишущей машинке. Потом отнес их на почту, размышляя о том, что теперь не делают таких пишущих машинок, как раньше. Теперь ничего не делали так, как раньше, начиная с хлеба и кончая жевательным табаком. Потом я фыркнул от раздражения. Кто бы говорил, Боже мой, да, наверное, потому и не делают ничего, как раньше, что просто некому этим заняться. Некому, кроме таких вот вечно ноющих старикашек, у которых внутри только кишки вместо характера.
Впрочем, наверное, я ошибался. Потому что сам остался таким же, каким и был, когда построил эту почту. Наверное, она могла быть чуть получше, размышлял я. Тогда я не оказался бы в таком положении, и нашлось бы чуть меньше ублюдков, мечтающих создать мне проблемы.
А все же почту я построил. Я построил ее, заключив контракт с коммодором Стьювестантом, отцом Луаны Девор. И по-прежнему это было самое высокое в городе здание — четырехэтажное, а в то время оно казалось суперсовременным. На последних трех этажах помещались разные учреждения, и в каждом из них был свой собственный туалет и умывальник. И все трубы, все водопроводное оборудование было скрытым.
Когда мы почти все закончили, не считая внутренней отделки, я обнаружил чертовски неприятную штуку. Никогда не забуду того дня, когда это случилось. В тот момент я был наверху, на четвертом этаже. Я выплюнул жвачку и спустил ее в унитаз. А после этого подошел к умывальнику напиться. И только я наклонился к крану, как увидел в воде что-то непонятное, какие-то крошки, до того маленькие, что их легко можно было не заметить.
Я выругался и выключил воду. Потом прихватил банку с краской и прошел по всему зданию, сверху донизу, спуская в унитазах воду и открывая краны. И изо всех вытекало одно и то же. Они все были завязаны в одну систему, если применять водопроводные термины. Вам пришлось бы здорово приглядеться, чтобы заметить в воде краску, но она там была. Какая-то часть канализационных стоков возвращалась обратно через краны.
Видите ли... Впрочем, вам известно, как устроен унитаз. В нем две трубы: одна для подвода воды, чтобы работал смыв, а в другую отходят сточные воды. И обе эти трубы работают одновременно. Если водопроводные работы выполнены с ошибкой, то часть сточных вод попадает в трубу для забора воды. В ту воду, которую мы пьем и которой умываемся.
Во-первых, я перекрыл воду во всем здании. Всю, до последней капли. А во-вторых, сказал рабочим, что не потерплю, чтобы они продолжали отлынивать от работы, поэтому пить и умываться им отныне придется в свободное время. Конечно, они не пришли от этого в восторг, но я сделал то, что было необходимо. Я не мог сказать им правду. Скажи я им — об этом узнал бы весь город, люди стали бы косо смотреть на здание. Я мог устранить неполадки и публично поклясться в этом, но они никогда бы не поверили, что это действительно так.
Остаток дня я провел за изучением рабочих чертежей, фут за футом выверяя схему расположения труб. И понял, в чем ошибка. Она была в чертежах, они были выполнены неверно. А вовсе не в том, что я что-то сделал не так.
Я прихватил с собой чертежи и отправился к коммодору. Они с Луаной как раз сидели в гостиной, и, черт побери, у них обоих было не все в порядке с головой. Я сказал им, что не вижу, из-за чего они могли бы беспокоиться.
— Это вина архитектора, — объяснил я. — Он применил новую схему водопровода, но не подумал о том, что здание ей не соответствует. Архитектору следовало бы знать, что из-за всех этих углов и поворотов в трубах будет образовываться вакуум.
— Архитектор, — ответил он с загробными интонациями в голосе, — не может нести ответственности. Чертежи выполнил я сам, сняв копию с чернового наброска. Это я настоял на такой схеме водопровода, и они отказались от авторства.
Я спросил, какого черта он это сделал. Зачем оплачивать услуги консультанта, а потом поступать вопреки его советам? Его лицо так скривилось, что я испугался, не собирается ли он заплакать.
— Я решил, что они просто хотят раздуть счет. Архитектор берет шесть процентов от стоимости строительства, а поскольку я не склонен доверять всем подряд... — Он замолчал и снова скривился. — У меня нет особых оснований для того, чтобы относиться к людям с доверием. По крайней мере, я не встречал абсолютно честных людей, кроме вас, Пит.
— Благодарю вас, коммодор, — ответил я.
— Вы говорили кому-нибудь об этой проблеме? Кто-нибудь из рабочих в курсе? Как вы считаете, если нам не удастся устранить... гм... вы считаете... гм... последствия могут быть серьезными?
— Не знаю. Возможно, какая-то часть арендаторов вообще ничего не заметит. Может быть, пройдет немало времени, прежде чем что-то случится с остальными. Не знаю, сколько народу заболеет или умрет, но одно я знаю точно, коммодор, — я знаю, что сам не стану пить из канализации и не допущу, чтобы пили другие.
Я умолк. Он выглядел таким несчастным и растерянным, что я извинился за свои слова. Да, представьте себе, я извинился перед ним!
— Все нормально, Пит, — сказал он, — ваше радение о благополучии сограждан достойно похвалы. Итак, вернемся к нашей проблеме. Что мы можем предпринять?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49