— А что будет, если мент наденет другие туфли? — забеспокоился Тофик.
— Нет проблем, — ухмыльнулся Дацаев. — Пока Христопродавцев развлекается со своей кралей, мои ребята проникнут в его квартиру и начинят микрофонами комнаты и его остальные ботинки, благо на милицейскую зарплату особенно обувью не разживешься, так что, считай, он у тебя в кармане. Теперь ему осталось только найти убийцу — и дело в шляпе.
— Додик! Я люблю тебя! — растроганно воскликнул Магомаев.
* * *
— Вы с ума сошли! — покачала головой Оля. — Вы что, действительно решили шантажировать генерала ФСБ?
— А у тебя есть другие идеи? — поинтересовался Гоша.
— Нет, но эта идея мне не нравится.
— Мне она тоже не нравится, особенно если учесть, что охотиться будут на меня. Но нам надо каким-то образом выйти на убийцу, а на официальные каналы в данном случае рассчитывать не приходится. Тогда уж нам всем точно каюк. Спецслужбы умеют избавляться от нежелательных людей.
— Брось это дело, — покачала головой Кузина. — Просто брось — и все. Мало ли на свете мерзости. Бороться с ней бессмысленно — все равно ты ничего не исправишь, а вот свою жизнь точно испортишь.
— Как ты думаешь, для чего я пошел в милицию? Именно для того, чтобы бороться с мерзостью. Если бы я не верил в то, что делаю, зачем бы я стал ежедневно рисковать своей жизнью?
— Я тебя понимаю, — вздохнула Оля. — Я ведь тоже стала адвокатом, чтобы защищать невиновных людей, но со временем взгляды меняются. Я уже не знаю, что справедливо, а что не справедливо. Почему люди, ворующие миллионы, остаются безнаказанными, а отец семейства, стянувший на рынке батон колбасы, чтобы накормить голодных детей, должен идти в тюрьму? Почему милиция берет взятки и отпускает преступников на свободу, а невинных людей избивают до потери сознания, выколачивая у них признания, которые помогут закрыть дохлое дело? Все это мерзость, но, сколько бы ты с ней ни боролся, ты все равно ничего не изменишь. Один человек не способен противостоять системе и естественным законам, управляющим обществом. Почему бы тебе не ограничиться только тем, что в твоих силах? Лови обычных воров и убийц, это тоже полезное и нужное дело, но упаси тебя бог связываться со спецслужбами. Даже если ты чудом поймаешь одного фээсбэшного киллера и при этом ухитришься остаться в живых, на его место тут же придет другой. Свято место пусто не бывает.
— Я не могу, — покачал головой Гоша. — Я понимаю, что в твоих словах есть резон, но я не могу последовать твоему совету. — Почему?
— Не знаю. Возможно, я просто не хочу сдаваться. Это было бы не правильно. Это было бы все равно что предать самого себя, свои идеалы.
— Дурак, — сказала Оля.
— Дурак, — согласился с Кузиной Тофик Магомаев, заинтересованно прислушивающийся к беседе Гоши и Оли. — Понятия не имел, что в милиции еще остались такие кретины.
— Во-первых, дуракам везет, — заметил Додик Дацаев, — а во-вторых, тебе это только на руку. Действуя с подобным рвением, этот играющий в героя мент рано или поздно выйдет на киллера, тут-то мы и преподнесем убийцу на блюдечке Аглае Тихомировне.
— А ты слышал — они собираются шантажировать генерала ФСБ, — задумчиво произнес Тофик. — Похоже, у них там есть какие-то весьма пикантные фотографии.
— А вот это действительно ценная информация, — затягиваясь сигаретой, глубокомысленно кивнул Додик.
Генерал ФСБ Петр Ильич Елагин сладострастно застонал и зажмурился от удовольствия.
"Нет, пора с этим завязывать, — подумал он. — Когда-нибудь все это плохо кончится. Я уже не мальчик, надо и о здоровье подумать. Надо научиться контролировать себя. Это как наркомания. Тебе кажется, что все находится под контролем, что в любой момент ты можешь остановиться, а потом ломка, передозировка — и ты труп”.
Генерал сглотнул слюну, открыл глаза и попытался отвести взгляд от искушающего его объекта в надежде, что он исчезнет и все разрешится само собой. Однако объект не исчезал и, даже будучи вне поля зрения, продолжал настойчиво испускать запахи, от которых у генерала, совсем как у Каменской при виде Соловьева, опускались руки и мутилось в голове. Петр Ильич сделал усилие и отвернулся.
— Ну что же ты, пупсик! Совсем ничего не ешь. Так недолго и дистрофиком стать, — послышался мягкий и обволакивающий, как патока, голос его жены Агриппины Тимофеевны, молодящейся платиновой блондинки, мирной и рыхлой, как дрожжевое тесто, и пухлой, как рождественская индейка.
Раздираемый противоречивыми чувствами, генерал тяжело вздохнул и, повернув голову, отважно посмотрел на врага в виде свежеиспеченных пирогов с осетриной, щедро сдобренных черной икрой.
— Ну нельзя же так, Грушенька, — с укором произнес он. — Кто же ест на завтрак пироги с осетриной? Это ведь сплошной холестерин. Я уже и так в форменные брюки не влезаю.
— Ну что ты, пупсик! Тебе же всегда нравились пирожки с осетринкой. Ты ведь не буржуй английский, чтобы на завтрак овсянку с чаем лопать или какой-нибудь там завалящий тост с повидлом, как английские недоумки из МИ-5. Это капиталисты пусть худеют. А ты русский генерал. За тобой разведки всего мира следят. Что ж тебе, голодом себя морить? Пусть они у себя в ЦРУ знают, что генерал Елагин по утрам осетринкой балуется. Ну, хочешь, я тебя с ложечки покормлю? За папу, за маму, за Россию, за президента, за ФСБ, за твою Грушеньку…
Генерал снова тяжело вздохнул.
— Ладно, давай свои пироги. Только, чур, в последний раз. С завтрашнего дня сажусь на диету и начинаю следить за весом.
— Вот и хорошо, — проворковала Агриппина Тимофеевна, усмехаясь про себя. Генерал обещал сесть на диету уже девятьсот восемьдесят пять раз за последние десять лет. — Представь, что это не пироги, а вражеские шпионы, которых надо уничтожить. Никакой пощады врагу!
— Смерть шпионам! — бодро провозгласил Петр Ильич, занося над пирогом нож и вилку. Решение завтра сесть на диету избавило его от угрызений совести по поводу пищевых излишеств. Это ведь в последний раз! Генерал потянул носом воздух, вдыхая умопомрачительный запах, и снова блаженно застонал в предвкушении мгновений восторга.
В этот момент совершенно некстати зазвонил телефон.
— Это тебя! — крикнула Грушенька.
— Кто? — недовольно поинтересовался Петр Ильич. Он не выносил, когда его прерывали во время трапезы.
— Не знаю. Он не говорит. Но настаивает, что это крайне важно.
— Вот ведь паразиты! — выругался генерал, с грохотом бросая на стол нож и вилку. — Позавтракать спокойно не дадут!.. Ну, что там еще? — рявкнул он в трубку.
— Речь идет о разврате и моральном разложении, — объяснил Петру Ильичу Гоша Крестовоздвиженский.
— Что? — озверел генерал, бросая тоскливый взор на остывающие пироги. — Это еще что за бред!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79