Он выглядит неоперившимся птенчиком.
— Он уже приносит мне немалую пользу, — ответил я. — Не знаешь ли ты там надежного человека, к которому я мог бы обратиться в случае необходимости?
— Возможно, хозяин гостиницы в «Красном петухе». Больше никого не знаю. Хотя погоди. Я, конечно, не уверен, но говорят, что где-то там все еще болтается Цинцифицес.
— Быть того не может! — изумленно воскликнул я, и мы оба рассмеялись.
Клавдий озадаченно смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого.
— Кто такой этот Цинци… Цинци как там его? — спросила она.
— Цинцифицес. Так звали — или все еще зовут — одного шута, — сказал я.
— Правда, он совсем не похож на нас, — добавил Толстый Бэзил.
— Да уж, ростом не вышел, зато отрастил длиннющие руки…
— В общем, этакий уродец, заросший волосами…
— Его сравнивали с обезьяной…
— Но неудачно, — хором закончили мы.
— Значит, он тоже был в гильдии, — сказала она.
— Какое-то время, — пояснил Толстый Бэзил. — Да только ему ужасно не нравилось подчиняться приказам, то есть делать что-то ради чьей-то выгоды.
— Попросту говоря, он был потрясающим подражателем, — продолжил я. — Развлекал народ на ипподроме. Причем выступал он в обычной одежде, без грима и без всяких жонглерских и акробатических трюков. Выбирал наугад какую-нибудь известную личность и копировал ее, извергая ядовитые шуточки в виде рифмованных двустиший, — импровизация в чистом виде, однако всегда потрясающе остроумная и вызывавшая гомерический хохот. Несмотря на свое уродство, Цинцифицес мог изобразить любого, да так, что ты забывал, кого на самом деле видишь перед собой.
— Что являлось благословенным даром, если учесть, какую внешность отпустила ему природа, — добавил Толстый Бэзил. — Однажды кто-то обидел сына императора, заметив, что тот похож на Цинцифицеса. Император счел это настолько тяжким оскорблением, что приказал казнить обидчика.
— О господи! — в ужасе воскликнула Виола.
— В один из последних заездов в Фессалонику Игнатий упомянул о том, что поговаривают, будто наш зубоскал еще крутится где-то там, но больше мы с ним это не обсуждали. Цинцифицес хоть и не особо жалует гильдию шутов, но к самим шутам относится вполне дружелюбно. Возможно, ему что-то известно.
— А где он обитает? — спросил я.
— По последним слухам, где-то возле ипподрома. На арене он больше не выступает, но оторваться от нее, видать, не в силах.
— Ладно, постараюсь найти его.
Я зевнул. День у нас выдался долгий и утомительный, и впереди маячила перспектива двухнедельного путешествия. Наш хозяин раскинул на полу несколько подушек.
— Можете располагаться каждый в отдельном углу, — сказал он. — Я сегодня вечером отправляюсь по своему обычному кругу.
— Мы можем устроиться и вместе, — сказала Виола и, сняв парик, встряхнула волосами.
От неожиданности Толстый Бэзил попятился назад, рухнул на подушки и громко расхохотался.
— Молодчина, ученик, — еле выговорил он. — Ты ловко провел меня. Кто она, Тео?
— Познакомься с герцогиней Виолой.
Он выпрямился и кивнул.
— Так это ты убила негодяя Мальволио, пока вон тот герой был приколот к стенке?
— Вроде бы я, — признала она.
— Говорят, начисто снесла ему голову.
— Преувеличивают, — коротко сказала она. — И уж конечно, о чистоте речь не шла.
— В любом случае ты отлично справилась с работой.
— Тогда это еще не было работой. Я убила его совершенно непрофессионально.
— Что ж, дурачьтесь тут пока без меня. Наверное, мне следовало бы исполнить роль дуэньи, но у меня есть более важные обязанности. — Он собрал свою экипировку и искоса глянул на меня. — Надеюсь, вы успели пожениться.
— Естественно, — заверил я его.
Он вздохнул, с грустной усмешкой посетовал:
— И почему только я не стал странствующим шутом? — и вышел из дома.
В вечерних сумерках мы с Виолой лежали рядышком на сложенной из подушек постели. Я провел пальцем по дугам ее бровей, и она улыбнулась мне. Такая улыбка перевешивала все радости, испытанные мною в жизни.
— А скажи, почему его называют Толстым Бэзилом? — спросила Виола. — Это какая-то шутка, понятная только членам гильдии?
— Никаких шуток, — возразил я. — Когда-то он действительно был самым толстым шутом в гильдии, но при всем при том очень шустрым и находчивым. Он прибыл в Фессалонику совсем молодым парнем и мгновенно завоевал огромную популярность, особенно у детей. Да он и сам по натуре ребенок, во всяком случае, так говорили.
— Я не заметила, — удивилась она.
— С тех пор много воды утекло. В тысяча сто восемьдесят пятом году этот город захватили норманны, их возглавлял Вильгельм Добрый, которого называли так только потому, что он был чуть менее кровожадный, чем его предшественник, Вильгельм Худой. Тут устроили настоящее побоище. Они насиловали женщин, грабили дома, убивали всякого, кто пытался протестовать, и поджигали церкви вместе с людьми, искавшими там убежища. Они захватили все продуктовые склады и пиршествовали в свое удовольствие на глазах у голодавших жителей Фессалоники.
— И Толстый Бэзил голодал вместе с ними.
— Захватчики нашли его, когда он пел умирающему ребенку, и притащили в занятый ими дворец. Ему пришлось развлекать их, а они бросали ему объедки, доедать которые считали ниже своего достоинства. Он ел ровно столько, чтобы не помереть с голоду, а остатки тайком уносил в город. К тому времени, когда захватчиков выдворили из города, от него осталась одна тень. Он бродил по городу, разыскивал тех, кто выжил, и помогал им. С тех пор он так и живет здесь, а мы по-прежнему называем его Толстым Бэзилом. Это почетное прозвище.
Она задумчиво глядела в окно, опираясь на локоть, капли слез поблескивали на ее щеках в лунном свете.
— Я не слышала об этом раньше, — прошептала она. — Эти норманны… они пришли с Сицилии?
— Кажется, оттуда.
— Ты знаешь, что я тоже сицилийка.
— Да, моя праведная Мессалина. Я знаю.
— Значит, в этом виноваты мои соотечественники.
Я отрицательно покачал головой.
— Они уже не твои соотечественники. Ты теперь принадлежишь к иному роду-племени. К тайному клану шутов.
Утром мы обнялись на прощание с гостеприимным хозяином и отправились дальше. Копыта наших скакунов продолжали цокать по выщербленным камням Эгнациевой дороги еще две недели, потом Фессалия сменилась Фракией, и нам пришлось слегка отклониться к северу, следуя береговой линии Эгейского моря.
На этом этапе путешествия я поведал Виоле все, что знал сам об ожидавшем нас великом городе. О его населении, правителях, их союзниках и противниках. О трактирах с отличной кухней, о том, какой линии придерживаться в спорах и когда лучше вообще не ввязываться в них.
Говоря о шутах, живших в Константинополе, я рассказал, где они обычно селились, где работали, и мы обсудили, какие пристрастия могли заманить их в ловушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— Он уже приносит мне немалую пользу, — ответил я. — Не знаешь ли ты там надежного человека, к которому я мог бы обратиться в случае необходимости?
— Возможно, хозяин гостиницы в «Красном петухе». Больше никого не знаю. Хотя погоди. Я, конечно, не уверен, но говорят, что где-то там все еще болтается Цинцифицес.
— Быть того не может! — изумленно воскликнул я, и мы оба рассмеялись.
Клавдий озадаченно смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого.
— Кто такой этот Цинци… Цинци как там его? — спросила она.
— Цинцифицес. Так звали — или все еще зовут — одного шута, — сказал я.
— Правда, он совсем не похож на нас, — добавил Толстый Бэзил.
— Да уж, ростом не вышел, зато отрастил длиннющие руки…
— В общем, этакий уродец, заросший волосами…
— Его сравнивали с обезьяной…
— Но неудачно, — хором закончили мы.
— Значит, он тоже был в гильдии, — сказала она.
— Какое-то время, — пояснил Толстый Бэзил. — Да только ему ужасно не нравилось подчиняться приказам, то есть делать что-то ради чьей-то выгоды.
— Попросту говоря, он был потрясающим подражателем, — продолжил я. — Развлекал народ на ипподроме. Причем выступал он в обычной одежде, без грима и без всяких жонглерских и акробатических трюков. Выбирал наугад какую-нибудь известную личность и копировал ее, извергая ядовитые шуточки в виде рифмованных двустиший, — импровизация в чистом виде, однако всегда потрясающе остроумная и вызывавшая гомерический хохот. Несмотря на свое уродство, Цинцифицес мог изобразить любого, да так, что ты забывал, кого на самом деле видишь перед собой.
— Что являлось благословенным даром, если учесть, какую внешность отпустила ему природа, — добавил Толстый Бэзил. — Однажды кто-то обидел сына императора, заметив, что тот похож на Цинцифицеса. Император счел это настолько тяжким оскорблением, что приказал казнить обидчика.
— О господи! — в ужасе воскликнула Виола.
— В один из последних заездов в Фессалонику Игнатий упомянул о том, что поговаривают, будто наш зубоскал еще крутится где-то там, но больше мы с ним это не обсуждали. Цинцифицес хоть и не особо жалует гильдию шутов, но к самим шутам относится вполне дружелюбно. Возможно, ему что-то известно.
— А где он обитает? — спросил я.
— По последним слухам, где-то возле ипподрома. На арене он больше не выступает, но оторваться от нее, видать, не в силах.
— Ладно, постараюсь найти его.
Я зевнул. День у нас выдался долгий и утомительный, и впереди маячила перспектива двухнедельного путешествия. Наш хозяин раскинул на полу несколько подушек.
— Можете располагаться каждый в отдельном углу, — сказал он. — Я сегодня вечером отправляюсь по своему обычному кругу.
— Мы можем устроиться и вместе, — сказала Виола и, сняв парик, встряхнула волосами.
От неожиданности Толстый Бэзил попятился назад, рухнул на подушки и громко расхохотался.
— Молодчина, ученик, — еле выговорил он. — Ты ловко провел меня. Кто она, Тео?
— Познакомься с герцогиней Виолой.
Он выпрямился и кивнул.
— Так это ты убила негодяя Мальволио, пока вон тот герой был приколот к стенке?
— Вроде бы я, — признала она.
— Говорят, начисто снесла ему голову.
— Преувеличивают, — коротко сказала она. — И уж конечно, о чистоте речь не шла.
— В любом случае ты отлично справилась с работой.
— Тогда это еще не было работой. Я убила его совершенно непрофессионально.
— Что ж, дурачьтесь тут пока без меня. Наверное, мне следовало бы исполнить роль дуэньи, но у меня есть более важные обязанности. — Он собрал свою экипировку и искоса глянул на меня. — Надеюсь, вы успели пожениться.
— Естественно, — заверил я его.
Он вздохнул, с грустной усмешкой посетовал:
— И почему только я не стал странствующим шутом? — и вышел из дома.
В вечерних сумерках мы с Виолой лежали рядышком на сложенной из подушек постели. Я провел пальцем по дугам ее бровей, и она улыбнулась мне. Такая улыбка перевешивала все радости, испытанные мною в жизни.
— А скажи, почему его называют Толстым Бэзилом? — спросила Виола. — Это какая-то шутка, понятная только членам гильдии?
— Никаких шуток, — возразил я. — Когда-то он действительно был самым толстым шутом в гильдии, но при всем при том очень шустрым и находчивым. Он прибыл в Фессалонику совсем молодым парнем и мгновенно завоевал огромную популярность, особенно у детей. Да он и сам по натуре ребенок, во всяком случае, так говорили.
— Я не заметила, — удивилась она.
— С тех пор много воды утекло. В тысяча сто восемьдесят пятом году этот город захватили норманны, их возглавлял Вильгельм Добрый, которого называли так только потому, что он был чуть менее кровожадный, чем его предшественник, Вильгельм Худой. Тут устроили настоящее побоище. Они насиловали женщин, грабили дома, убивали всякого, кто пытался протестовать, и поджигали церкви вместе с людьми, искавшими там убежища. Они захватили все продуктовые склады и пиршествовали в свое удовольствие на глазах у голодавших жителей Фессалоники.
— И Толстый Бэзил голодал вместе с ними.
— Захватчики нашли его, когда он пел умирающему ребенку, и притащили в занятый ими дворец. Ему пришлось развлекать их, а они бросали ему объедки, доедать которые считали ниже своего достоинства. Он ел ровно столько, чтобы не помереть с голоду, а остатки тайком уносил в город. К тому времени, когда захватчиков выдворили из города, от него осталась одна тень. Он бродил по городу, разыскивал тех, кто выжил, и помогал им. С тех пор он так и живет здесь, а мы по-прежнему называем его Толстым Бэзилом. Это почетное прозвище.
Она задумчиво глядела в окно, опираясь на локоть, капли слез поблескивали на ее щеках в лунном свете.
— Я не слышала об этом раньше, — прошептала она. — Эти норманны… они пришли с Сицилии?
— Кажется, оттуда.
— Ты знаешь, что я тоже сицилийка.
— Да, моя праведная Мессалина. Я знаю.
— Значит, в этом виноваты мои соотечественники.
Я отрицательно покачал головой.
— Они уже не твои соотечественники. Ты теперь принадлежишь к иному роду-племени. К тайному клану шутов.
Утром мы обнялись на прощание с гостеприимным хозяином и отправились дальше. Копыта наших скакунов продолжали цокать по выщербленным камням Эгнациевой дороги еще две недели, потом Фессалия сменилась Фракией, и нам пришлось слегка отклониться к северу, следуя береговой линии Эгейского моря.
На этом этапе путешествия я поведал Виоле все, что знал сам об ожидавшем нас великом городе. О его населении, правителях, их союзниках и противниках. О трактирах с отличной кухней, о том, какой линии придерживаться в спорах и когда лучше вообще не ввязываться в них.
Говоря о шутах, живших в Константинополе, я рассказал, где они обычно селились, где работали, и мы обсудили, какие пристрастия могли заманить их в ловушку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72