— Завтра мы выступаем на ипподроме.
Для разнообразия мы проснулись на рассвете. Загрузив в тележку кирпичи и прочий реквизит, мы покатили ее в сторону ипподрома. Наш путь пролегал по площади, где мы впервые встретили Цинцифицеса. Он и сейчас с утра пораньше разглагольствовал перед торговцами, открывающими свои лавки. Я незаметно пригласил его следовать за нами, и мы с Клавдием зашли перекусить в уже знакомую нам ближайшую таверну.
Вскоре Цинцифицес появился в дверях, огляделся и нашел нас.
— Вам следовало зайти в церковь, грешники, — сказал он.
— Мы и так общаемся со святым праведником, — ответил я. — Трудно найти более ревностных верующих, чем те, кто готов припасть к твоим ногам.
— Тебе бы все насмешничать, — вздохнул он. — Я порой размышляю, пытался ли кто-то поносить Нашего Спасителя во время Его проповедей. И если Его поносили, то находил ли Он достойные ответы. С чувством юмора у Него, несомненно, было все в порядке. А вы что, собрались сегодня выступать на ипподроме?
— Собрались, — сказал я. — И мне вот пришло в голову, что надо бы поточнее узнать у тебя, где именно происходил тот разговор. Если я смогу определить эти места, то, возможно, замечу, кто пользуется ими.
— Сложное дело, — задумчиво сказал Цинцифицес. — Звуки стекаются вниз с разных сторон, и поскольку я не смог узнать те голоса, то очень трудно сказать, откуда именно они доносились.
— Это была просто идея.
— Погоди, кажется, я придумал, что можно сделать, — сказал он. — Я соберу немного свежих веток и подожгу там. Дым начнет подниматься тем же путем, по которому звук спускается вниз. Когда протрубят фанфары, последите сначала за Кафизмой, а потом за ложами справа от нее.
— Это нам очень поможет, — сказал я. — Спасибо тебе.
Мы поднялись уходить.
— Рассмешите их до смерти, — сказал он, перекрестив нас на дорожку.
— Мир твоей душе, — ответил я.
Войдя со стороны конюшен, мы отправились на поиски Самуила. По сравнению с нашим первым посещением жизнь там сейчас бурлила втрое сильнее; народ суетился, начищая до блеска лошадей и вплетая в их гривы золотые ленты. Мы прошли мимо многочисленных стойл с крайне взвинченными обитателями, громко ржавшими нам вслед. Из-за одной загородки донесся мощный рев. Клавдий заглянул туда и отпрыгнул в сторону на добрых восемь футов.
— Там вовсе не лошадь, а медведь. Огромная зверюга с множеством ужасных зубов.
— Уверен, что у него дружелюбный нрав, — сказал я. — Вероятно, это прирученный артист, работающий вместе с акробатами.
— На самом деле он совершенно дикий, — крикнул стоявший на возвышении Самуил. — Сегодня ему предстоит помериться силами со львом, и мы еще посмотрим, кто победит. Вон, видите, лев сидит слева от вас.
Клавдий оглянулся, и его встретил еще более мощный рык. Очередным прыжком он вернулся на середину дорожки и заявил:
— Я бы поставил на льва.
— Приветствуем тебя, наш славный покровитель, — сказал я, вручая Самуилу золотую монету.
— Все в порядке, шуты, — сказал он, тщательно проверив монету на зуб. — Во время забегов все артисты остаются вон в той огороженной площадке около эврипоса. Обычно у нас бывает четыре заезда утром и четыре заезда днем. Сегодня утром будут скачки с барьерами, днем — на колесницах, кроме того, традиционные состязания по ходьбе, выступления гимнастов, животных и одного хвастуна, утверждающего, что он умеет летать. Можете устраивать ваши номера между состязаниями. Только не маячьте перед Кафизмой, пока не получите оттуда особого приглашения. Люди эпарха следят за увеселительными представлениями, и они сами дадут вам знать, если император захочет вас видеть.
Мы поблагодарили его и покатили нашу тележку вверх по пандусам к воротам арены.
— Что такое эврипос? — спросил Клавдий.
— Вон то сооружение посередине, — показал я.
— О боже, — охнул он.
Беговая дорожка была такой длинной, что стрела лучника, вставшего в начале, долетела бы только до ее середины. В центре арены возвышался длинный и узкий постамент, украшенный многочисленными колоннами и скульптурами. Он и назывался эврипосом, центральной перегородкой.
Огороженная площадка для выступающих находилась под Египетским обелиском, который триумфально установили здесь по приказу самого Феодосия I около тысячи лет назад. Рядом с ним стояла витая Змеиная колонна из бронзы, служившая в Дельфах основанием золотого треножника. Змеи на ее поверхности выглядели настолько живыми, что явственно представлялось их громкое шипение. На дальнем конце высилась колонна Константина Багрянородного — гигантский столб, сложенный из каменных блоков и обшитый бронзой, которая ловила солнечные лучи и, словно играя, разбрасывала их по всему ипподрому.
Между этими соперниками Вавилонской башни помещались скульптурные изображения исторических и мифологических личностей, а также животных, населяющих землю и мир ночных кошмаров. Все эти бронзовые изваяния равно привлекали взоры, и глаза попавших сюда новичков в растерянности цеплялись то за одно, то за другое. Мне из всего этого великолепия больше всего нравилась гигантская статуя Геракла, созданная легендарным древнегреческим скульптором Лисиппом. Отказавшись от традиционного героического восприятия, Лисипп изваял этого полубога безоружным, уставшим от выполнения невероятно тяжких подвигов, но непобежденным. Гордая непреклонность перед ударами судьбы сделала его излюбленным мальчиком для битья нынешней императрицы, однако даже она не смогла победить его.
— Что случилось с носом того несчастного вепря? — спросил Клавдий, когда мы вкатили нашу тележку на площадку.
На эврипосе стоял также могучий бронзовый вепрь, нагло задирающий льва. Его морда была лишена рыла.
— Евфросиния, — сказал парень, разминавшийся рядом с акробатами, и дополнительных объяснений никому не понадобилось.
— У нас есть время прогуляться, — сказал я.
Дойдя до закругленного конца, так называемого сфендона, мы рискнули подняться на его верхний ярус, украшенный колоннадой. Мы оказались в окружении очередных статуй, а нашим глазам предстал поистине великолепный вид на Константинополь и его окрестности. Прямо перед нами маячил купол храма Святой Софии, а за ним до самого Хрисополя тянулось изрезанное протоками побережье.
— Кафизмой называют вон ту двухъярусную императорскую трибуну на южной стороне, — пояснил я. — Император и его свита занимают второй ярус. Основная часть приближенных императора сидит справа, а за ними устраиваются сенаторы. За теми ложами мы и должны будем понаблюдать, когда затрубят фанфары. Места на северной стороне амфитеатра принадлежат двум основным здешним фракциям — «синим» и «зеленым». Именно они обычно бывают зачинщиками беспорядков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Для разнообразия мы проснулись на рассвете. Загрузив в тележку кирпичи и прочий реквизит, мы покатили ее в сторону ипподрома. Наш путь пролегал по площади, где мы впервые встретили Цинцифицеса. Он и сейчас с утра пораньше разглагольствовал перед торговцами, открывающими свои лавки. Я незаметно пригласил его следовать за нами, и мы с Клавдием зашли перекусить в уже знакомую нам ближайшую таверну.
Вскоре Цинцифицес появился в дверях, огляделся и нашел нас.
— Вам следовало зайти в церковь, грешники, — сказал он.
— Мы и так общаемся со святым праведником, — ответил я. — Трудно найти более ревностных верующих, чем те, кто готов припасть к твоим ногам.
— Тебе бы все насмешничать, — вздохнул он. — Я порой размышляю, пытался ли кто-то поносить Нашего Спасителя во время Его проповедей. И если Его поносили, то находил ли Он достойные ответы. С чувством юмора у Него, несомненно, было все в порядке. А вы что, собрались сегодня выступать на ипподроме?
— Собрались, — сказал я. — И мне вот пришло в голову, что надо бы поточнее узнать у тебя, где именно происходил тот разговор. Если я смогу определить эти места, то, возможно, замечу, кто пользуется ими.
— Сложное дело, — задумчиво сказал Цинцифицес. — Звуки стекаются вниз с разных сторон, и поскольку я не смог узнать те голоса, то очень трудно сказать, откуда именно они доносились.
— Это была просто идея.
— Погоди, кажется, я придумал, что можно сделать, — сказал он. — Я соберу немного свежих веток и подожгу там. Дым начнет подниматься тем же путем, по которому звук спускается вниз. Когда протрубят фанфары, последите сначала за Кафизмой, а потом за ложами справа от нее.
— Это нам очень поможет, — сказал я. — Спасибо тебе.
Мы поднялись уходить.
— Рассмешите их до смерти, — сказал он, перекрестив нас на дорожку.
— Мир твоей душе, — ответил я.
Войдя со стороны конюшен, мы отправились на поиски Самуила. По сравнению с нашим первым посещением жизнь там сейчас бурлила втрое сильнее; народ суетился, начищая до блеска лошадей и вплетая в их гривы золотые ленты. Мы прошли мимо многочисленных стойл с крайне взвинченными обитателями, громко ржавшими нам вслед. Из-за одной загородки донесся мощный рев. Клавдий заглянул туда и отпрыгнул в сторону на добрых восемь футов.
— Там вовсе не лошадь, а медведь. Огромная зверюга с множеством ужасных зубов.
— Уверен, что у него дружелюбный нрав, — сказал я. — Вероятно, это прирученный артист, работающий вместе с акробатами.
— На самом деле он совершенно дикий, — крикнул стоявший на возвышении Самуил. — Сегодня ему предстоит помериться силами со львом, и мы еще посмотрим, кто победит. Вон, видите, лев сидит слева от вас.
Клавдий оглянулся, и его встретил еще более мощный рык. Очередным прыжком он вернулся на середину дорожки и заявил:
— Я бы поставил на льва.
— Приветствуем тебя, наш славный покровитель, — сказал я, вручая Самуилу золотую монету.
— Все в порядке, шуты, — сказал он, тщательно проверив монету на зуб. — Во время забегов все артисты остаются вон в той огороженной площадке около эврипоса. Обычно у нас бывает четыре заезда утром и четыре заезда днем. Сегодня утром будут скачки с барьерами, днем — на колесницах, кроме того, традиционные состязания по ходьбе, выступления гимнастов, животных и одного хвастуна, утверждающего, что он умеет летать. Можете устраивать ваши номера между состязаниями. Только не маячьте перед Кафизмой, пока не получите оттуда особого приглашения. Люди эпарха следят за увеселительными представлениями, и они сами дадут вам знать, если император захочет вас видеть.
Мы поблагодарили его и покатили нашу тележку вверх по пандусам к воротам арены.
— Что такое эврипос? — спросил Клавдий.
— Вон то сооружение посередине, — показал я.
— О боже, — охнул он.
Беговая дорожка была такой длинной, что стрела лучника, вставшего в начале, долетела бы только до ее середины. В центре арены возвышался длинный и узкий постамент, украшенный многочисленными колоннами и скульптурами. Он и назывался эврипосом, центральной перегородкой.
Огороженная площадка для выступающих находилась под Египетским обелиском, который триумфально установили здесь по приказу самого Феодосия I около тысячи лет назад. Рядом с ним стояла витая Змеиная колонна из бронзы, служившая в Дельфах основанием золотого треножника. Змеи на ее поверхности выглядели настолько живыми, что явственно представлялось их громкое шипение. На дальнем конце высилась колонна Константина Багрянородного — гигантский столб, сложенный из каменных блоков и обшитый бронзой, которая ловила солнечные лучи и, словно играя, разбрасывала их по всему ипподрому.
Между этими соперниками Вавилонской башни помещались скульптурные изображения исторических и мифологических личностей, а также животных, населяющих землю и мир ночных кошмаров. Все эти бронзовые изваяния равно привлекали взоры, и глаза попавших сюда новичков в растерянности цеплялись то за одно, то за другое. Мне из всего этого великолепия больше всего нравилась гигантская статуя Геракла, созданная легендарным древнегреческим скульптором Лисиппом. Отказавшись от традиционного героического восприятия, Лисипп изваял этого полубога безоружным, уставшим от выполнения невероятно тяжких подвигов, но непобежденным. Гордая непреклонность перед ударами судьбы сделала его излюбленным мальчиком для битья нынешней императрицы, однако даже она не смогла победить его.
— Что случилось с носом того несчастного вепря? — спросил Клавдий, когда мы вкатили нашу тележку на площадку.
На эврипосе стоял также могучий бронзовый вепрь, нагло задирающий льва. Его морда была лишена рыла.
— Евфросиния, — сказал парень, разминавшийся рядом с акробатами, и дополнительных объяснений никому не понадобилось.
— У нас есть время прогуляться, — сказал я.
Дойдя до закругленного конца, так называемого сфендона, мы рискнули подняться на его верхний ярус, украшенный колоннадой. Мы оказались в окружении очередных статуй, а нашим глазам предстал поистине великолепный вид на Константинополь и его окрестности. Прямо перед нами маячил купол храма Святой Софии, а за ним до самого Хрисополя тянулось изрезанное протоками побережье.
— Кафизмой называют вон ту двухъярусную императорскую трибуну на южной стороне, — пояснил я. — Император и его свита занимают второй ярус. Основная часть приближенных императора сидит справа, а за ними устраиваются сенаторы. За теми ложами мы и должны будем понаблюдать, когда затрубят фанфары. Места на северной стороне амфитеатра принадлежат двум основным здешним фракциям — «синим» и «зеленым». Именно они обычно бывают зачинщиками беспорядков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72