– разгорячился Парахин. Он решил, что Хватов в его лице нашел «козла отпущения» и придирается к нему. – Я там целых два дня работал. Инструктаж политруков и комсоргов провел? Провел. Чтецов выделил? Выделил. Сообщение Информбюро читали? Читали. Сам в ротах беседу провел – «Боец, будь всегда в боевой готовности». Актуально? Актуально. – Парахин загибал пальцы, перечислял все им сделанное.
– А настроения красноармейцев не выявил? Не выявил. Рваные валенки на бойцах не увидел? Не увидел! – В тон ему, так же загибая пальцы на руке, считал Хватов. – Даже баптиста и то проглядел! В итоге ваша работа прошла поверху, не затрагивая глубины жизни роты. И вот из-за беззаботности ротного и батальонного командования, а также и вашей, товарищ Парахин, красноармейцы послезавтра пошли бы в наступление в рваных валенках, без рукавиц и гимнастерок…
– Тогда назначьте меня в тыл полка! – вызывающе крикнул Парахин.
– Бросьте болтать! – не выдержал Хватов. – Слушайте и выполняйте! Политработник должен интересоваться и кружками, и ложками, и тем, как и чем кормят бойцов. Не вредно иногда похлебать с ними из одного котелка, проверить, есть ли у них табак. Политработник должен быть человеком, умеющим понять и распознать нужды солдата, жить тем, чем он живет!..
Парахин раскрыл рот, намереваясь еще что-то возразить, но Хватов осадил его:
– Умейте держать себя, товарищ Парахин! – и обратился к комиссару полка: – Товарищ Семичастный, сейчас же направьте всех своих политработников и хозяйственников полка в батальоны, а товарища Парахина – снова в батальон к Сквозному. Помогите комбатам в вопросах хозяйственного обеспечения. Учтите, что до начала наступления у вас осталось меньше двух суток!
Хватов пробыл в полку Карпова допоздна, ночью перебрался в полк Дьяченко и остался там на весь следующий день. К себе он возвратился затемно и сразу же пошел к комдиву.
Железнов спал, повернувшись лицом к стене. На его спине играл отсвет пламени, пробившийся сквозь щелку в дверце чугунки. На столе лежала записка от Алексашина. Хватов невольно прочел слова: «…из всего того, что я узнал, прихожу к выводу, что ваш сын остался на территории, занятой противником…» Фома Сергеевич опустился на табуретку и, облокотившись на край стола, долго сидел так, следя за пляской огня в печурке.
Весело потрескивали дрова. Никитушкин снял котелок с бушевавшим кипятком. Вода, выплеснувшаяся на горячую печку, зашипела. Железнов перевернулся на другой бок, открыл глаза и увидел Хватова. Выражение его лица поразило Якова Ивановича.
– Что с тобой, Фома Сергеевич?
Хватов вздрогнул от неожиданности, поднялся и протянул Железнову бумагу:
– Вот сообщение о твоем сыне.
– О сыне? – встревожился Яков Иванович и соскочил с кровати. Пробежав глазами записку, охрипшим голосом спросил:
– Что же делать?..
– Сам над этим голову ломаю, Яков Иванович. Увидел эту бумажку, о тебе стал думать и свою боль почувствовал. Смотри-ка, сколько времени прошло, а о жене ни слуху ни духу, куда только ни писал, ниоткуда ответа нет. – Он поднял на Железнова бесконечно усталые глаза. – Я уже начинаю верить, что они все погибли… – Хватов прошелся по землянке, потом прислонился спиной к стене и задымил трубкой. – Я, кажется, Яков Иванович, психически заболел. Боюсь спать ложиться. Только закрою глаза и вижу: то их пытают, то вешают, то расстреливают… Просыпаюсь от собственного крика, потный, с пересохшей глоткой…
Яков Иванович подошел к нему, прикурил из его трубки, положил руку на его плечо.
– А я так думаю: забрались твои куда-нибудь в глушь вроде моих… А куда тебе писать – не знают.
– Нет, Яков Иванович, просто-напросто они со своего места не выбрались… – Хватов выбил из трубки пепел и положил трубку в карман. – Ну что ж, гореванием горю не поможешь!..
– Давай напишем в Главный штаб партизанского движения. Там непременно прикажут разузнать насчет твоих в партизанских отрядах.
Он сел за стол, взял лист бумаги, начал писать. Зазвонил телефон. Яков Иванович снял трубку.
– «Третий» слушает. – И сразу же испуганно воскликнул: – Что ты говоришь!..
– Что случилось? – подался к нему Хватов.
– Машина подорвалась на мине, – ответил Яков Иванович.
– Машина со снарядами?
– Нет… Валентинова в ней ехала.
«Насмерть?» – чуть было не спросил Фома Сергеевич, но ему было страшно произнести это слово. – А она жива?
– Жива. В госпиталь отправили. Карпову об этом пока говорить не будем…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Действуя на левом фланге армии, дивизия Железнова успешно продвигалась в направлении Семлева. Стремясь сдержать наступление армии, гитлеровское командование спешно снимало части и соединения с других участков фронта и бросало их против прорвавшихся дивизий.
Полкам дивизии Железнова приходилось каждый день вести бои со свежими гитлеровскими частями, численно их превосходящими. Единственное преимущество советских войск заключалось в том, что вся дивизия была поставлена на лыжи и полозья и свободно маневрировала. Ее передовой отряд сковывал врага на том направлении, куда двигалась дивизия. В то же время ее основные силы обходили вражескую группировку и внезапно ударяли по ней то с фланга, то с тыла.
За пять дней боев успели продвинуться далеко. Позади остались реки – Боря, извилистая, словно змея, Угра и невеличка Волоста. Вышли к реке, Осьме. На этом рубеже дивизия резерва армии должна была опередить их, вырваться вперед на север, потом, действуя вместе с войсками генерала Белова, захватить шоссе Москва – Минск и, соединившись с армией Калининского фронта, наступающей с севера, завершить окружение ржевско-вяземской группировки.
Однако никто дивизию Железнова не опередил. С каждым новым этапом боя это все больше волновало Якова Ивановича. Он запросил по радио командарма и на всякий случай по нескольким дорогам навстречу ожидаемой дивизии направил офицеров своего штаба.
Настала ночь, но посланные офицеры обратно не вернулись. Из штаба армии пришла странная шифровка, приказывающая «занять оборону на достигнутом рубеже». Причины не были объяснены. При этом фронт обороны указывался значительно более широкий, чем занимала сейчас дивизия Железнова.
– Что-то неладное случилось, – сказал Яков Иванович, передавая шифровку Хватову. – Ну что ж, придется переходить к обороне.
Но, странное дело, противник, точно ему было известно указание штаба армии, перешел по всему фронту к активным действиям.
– Нельзя нам терять время, товарищи, – сказал Железнов, и его взгляд остановился на Доброве. – Вот ты, Иван Кузьмич, говоришь: «Оборона – медленная смерть». А оказывается, хочешь не хочешь, нужно переходить к обороне.
– Пока что я не вижу причин, – возразил Добров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– А настроения красноармейцев не выявил? Не выявил. Рваные валенки на бойцах не увидел? Не увидел! – В тон ему, так же загибая пальцы на руке, считал Хватов. – Даже баптиста и то проглядел! В итоге ваша работа прошла поверху, не затрагивая глубины жизни роты. И вот из-за беззаботности ротного и батальонного командования, а также и вашей, товарищ Парахин, красноармейцы послезавтра пошли бы в наступление в рваных валенках, без рукавиц и гимнастерок…
– Тогда назначьте меня в тыл полка! – вызывающе крикнул Парахин.
– Бросьте болтать! – не выдержал Хватов. – Слушайте и выполняйте! Политработник должен интересоваться и кружками, и ложками, и тем, как и чем кормят бойцов. Не вредно иногда похлебать с ними из одного котелка, проверить, есть ли у них табак. Политработник должен быть человеком, умеющим понять и распознать нужды солдата, жить тем, чем он живет!..
Парахин раскрыл рот, намереваясь еще что-то возразить, но Хватов осадил его:
– Умейте держать себя, товарищ Парахин! – и обратился к комиссару полка: – Товарищ Семичастный, сейчас же направьте всех своих политработников и хозяйственников полка в батальоны, а товарища Парахина – снова в батальон к Сквозному. Помогите комбатам в вопросах хозяйственного обеспечения. Учтите, что до начала наступления у вас осталось меньше двух суток!
Хватов пробыл в полку Карпова допоздна, ночью перебрался в полк Дьяченко и остался там на весь следующий день. К себе он возвратился затемно и сразу же пошел к комдиву.
Железнов спал, повернувшись лицом к стене. На его спине играл отсвет пламени, пробившийся сквозь щелку в дверце чугунки. На столе лежала записка от Алексашина. Хватов невольно прочел слова: «…из всего того, что я узнал, прихожу к выводу, что ваш сын остался на территории, занятой противником…» Фома Сергеевич опустился на табуретку и, облокотившись на край стола, долго сидел так, следя за пляской огня в печурке.
Весело потрескивали дрова. Никитушкин снял котелок с бушевавшим кипятком. Вода, выплеснувшаяся на горячую печку, зашипела. Железнов перевернулся на другой бок, открыл глаза и увидел Хватова. Выражение его лица поразило Якова Ивановича.
– Что с тобой, Фома Сергеевич?
Хватов вздрогнул от неожиданности, поднялся и протянул Железнову бумагу:
– Вот сообщение о твоем сыне.
– О сыне? – встревожился Яков Иванович и соскочил с кровати. Пробежав глазами записку, охрипшим голосом спросил:
– Что же делать?..
– Сам над этим голову ломаю, Яков Иванович. Увидел эту бумажку, о тебе стал думать и свою боль почувствовал. Смотри-ка, сколько времени прошло, а о жене ни слуху ни духу, куда только ни писал, ниоткуда ответа нет. – Он поднял на Железнова бесконечно усталые глаза. – Я уже начинаю верить, что они все погибли… – Хватов прошелся по землянке, потом прислонился спиной к стене и задымил трубкой. – Я, кажется, Яков Иванович, психически заболел. Боюсь спать ложиться. Только закрою глаза и вижу: то их пытают, то вешают, то расстреливают… Просыпаюсь от собственного крика, потный, с пересохшей глоткой…
Яков Иванович подошел к нему, прикурил из его трубки, положил руку на его плечо.
– А я так думаю: забрались твои куда-нибудь в глушь вроде моих… А куда тебе писать – не знают.
– Нет, Яков Иванович, просто-напросто они со своего места не выбрались… – Хватов выбил из трубки пепел и положил трубку в карман. – Ну что ж, гореванием горю не поможешь!..
– Давай напишем в Главный штаб партизанского движения. Там непременно прикажут разузнать насчет твоих в партизанских отрядах.
Он сел за стол, взял лист бумаги, начал писать. Зазвонил телефон. Яков Иванович снял трубку.
– «Третий» слушает. – И сразу же испуганно воскликнул: – Что ты говоришь!..
– Что случилось? – подался к нему Хватов.
– Машина подорвалась на мине, – ответил Яков Иванович.
– Машина со снарядами?
– Нет… Валентинова в ней ехала.
«Насмерть?» – чуть было не спросил Фома Сергеевич, но ему было страшно произнести это слово. – А она жива?
– Жива. В госпиталь отправили. Карпову об этом пока говорить не будем…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Действуя на левом фланге армии, дивизия Железнова успешно продвигалась в направлении Семлева. Стремясь сдержать наступление армии, гитлеровское командование спешно снимало части и соединения с других участков фронта и бросало их против прорвавшихся дивизий.
Полкам дивизии Железнова приходилось каждый день вести бои со свежими гитлеровскими частями, численно их превосходящими. Единственное преимущество советских войск заключалось в том, что вся дивизия была поставлена на лыжи и полозья и свободно маневрировала. Ее передовой отряд сковывал врага на том направлении, куда двигалась дивизия. В то же время ее основные силы обходили вражескую группировку и внезапно ударяли по ней то с фланга, то с тыла.
За пять дней боев успели продвинуться далеко. Позади остались реки – Боря, извилистая, словно змея, Угра и невеличка Волоста. Вышли к реке, Осьме. На этом рубеже дивизия резерва армии должна была опередить их, вырваться вперед на север, потом, действуя вместе с войсками генерала Белова, захватить шоссе Москва – Минск и, соединившись с армией Калининского фронта, наступающей с севера, завершить окружение ржевско-вяземской группировки.
Однако никто дивизию Железнова не опередил. С каждым новым этапом боя это все больше волновало Якова Ивановича. Он запросил по радио командарма и на всякий случай по нескольким дорогам навстречу ожидаемой дивизии направил офицеров своего штаба.
Настала ночь, но посланные офицеры обратно не вернулись. Из штаба армии пришла странная шифровка, приказывающая «занять оборону на достигнутом рубеже». Причины не были объяснены. При этом фронт обороны указывался значительно более широкий, чем занимала сейчас дивизия Железнова.
– Что-то неладное случилось, – сказал Яков Иванович, передавая шифровку Хватову. – Ну что ж, придется переходить к обороне.
Но, странное дело, противник, точно ему было известно указание штаба армии, перешел по всему фронту к активным действиям.
– Нельзя нам терять время, товарищи, – сказал Железнов, и его взгляд остановился на Доброве. – Вот ты, Иван Кузьмич, говоришь: «Оборона – медленная смерть». А оказывается, хочешь не хочешь, нужно переходить к обороне.
– Пока что я не вижу причин, – возразил Добров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123