– А я не забывал. Сразу же, как ты тогда отъехал, я хотел было, понимаешь, тебя догнать…
Железнов досадливо поморщился:
– Ради встречи давай не будем вспоминать!
– Давай не будем! – Добров хлопнул его по плечу и, кивнув головой в сторону вышедших в коридор Нины Николаевны и Юры, спросил шепотом: – Твои?
– Мои. Жена и сын, – слезая с полки, ответил Яков Иванович. Доставая сапоги, он наклонился, поседевшие волосы упали на лоб, обнажив рубец немного выше правого уха. Добров это заметил. «Боевой товарищ», – подумал он.
– Ты все там, в Бресте, по демаркации границы?
– И да и нет. А вернее сказать – пока не знаю. Собираются назначить меня в штаб округа, в оперативный отдел, а я хочу в строй, – признался Железнов.
– Ага!.. – хлопнув себя по коленям, Добров неожиданно загоготал. – В строй, говоришь!.. А в эту контору не хочешь?.. Правильно делаешь!
Яков Иванович помолчал немного. Его покоробило неуместное сравнение штаба с конторой.
– Если здраво рассудить, то меня и это устраивает. Конечно, больше тянет работать с людьми…
– А здесь, с бумагами, тихо… Скомандуешь им: «В сейф – арш!» – и они моментально там. И спокойно. Чепе не сделают… А люди, они ведь беспокойные, на замок их не закроешь!.. – Добров усмехнулся. – Хотя в большой конторе и спокойно, но я туда ни за какие коврижки не пойду! То ли дело в войсках: на твоих глазах люди растут, мужают, овладевают кавалерийской ездой, ловкостью обращения с клинком. Повел людей в атаку, – Добров покрутил над головой кистью руки, словно держал в ней клинок, – и понеслась за тобой лава. В этом лихом порыве чувствуешь силу… Как бы это сказать?.. силу своего влияния… свою волю, чувствуешь молодость людей, их удалую лихость и сам становишься таким же молодым, лихим и сильным. Кра-со-та!
– Красота-то красота… – Железнов помялся. – Но ты, Иван Кузьмич, зря так обидно говоришь о штабе. Это у тебя, дружище… Только ты уж не сердись на меня, я говорю по-товарищески, от души…
– А ты без реверансов, я не барышня, – перебил Добров, – рубай прямо с плеча!..
– Это у тебя, – Железнов чуть было не сказал «от некультурности», но удержался, – от незнания штабной работы…
– Ее работы, а службы, – поправил Добров.
– Я тоже хочу в строй. И даже очень хочу… А вот Алексашин мне определил другую судьбу: «Вас, товарищ Железнов, – говорит он, – обучили для того, чтобы вы работали над большими оперативными вопросами…»
– Ах, этот Алексашин! – Добров покрутил пальцами свой ус. – Многим он линию испортил!.. Вот вчера получил приказ сдать коней, моего Коршуна!.. Да скорее я помру, чем его отдам!..
Оба закурили и вышли из купе. Железнов остановился у открытого окна. Добров выпустил в окно густую струю папиросного дыма.
– Ну, хорошо, – продолжал он, – я сам знаю, что сейчас век моторов и тому подобное… Ну и формируй, пожалуйста, новые мотодивизии, назначай туда молодежь… – словом, тех, кто на коня сесть боится. Но не трогай нас, конармейцев, не лишай нас любимого дела! – Он круто повернулся к Железнову: – Так нет, сунули в эту мехпехоту да еще говорят: «Радуйся, это тебе честь оказана!..»
– А ведь это действительно честь, Иван Кузьмич, – мягко возразил Железнов. – Ты же знаешь, что у этих войск большое будущее…
– Я не против механизированных войск, – перебил его Добров, – но против расформирования прославленных в гражданской войне кавалерийских дивизий. Считаю, что это ляпсус Генштаба, и меня в этом переубедить невозможно.
– А знаешь, Иван Кузьмич, мне кажется, тебе новая служба понравится!..
В серых глазах Доброва показались огоньки, и он отрицательно покачал головой:
– Эх ты, генштабист! Не понимаешь души старого кавалериста!.. Ты в конном строю в атаку ходил? Через хребты гор переваливал? По степям и лесам за бандитами гонялся? Вместе с конем голод и холод делил?..
– Ну что ты налетел на меня? – добродушно запротестовал Железнов, подняв обе руки кверху. – Сдаюсь! Сдаюсь во избежание напрасного кровопролития…
– Ну это у меня сорвалось! – виновато улыбнулся Добров. – Уж очень твои рассуждения похожи на рассуждения Алексашина да теперешнего моего комдива и им присных. Но я не отступлю: либо пусть назначают в конницу, либо увольняют!..
– Это уж ты зря! – холодно заметил Яков Иванович. – Рано в отставку собрался, старина! На границе фашисты… – Яков Иванович оглянулся по сторонам и, убедившись, что их никто не слышит, тихо спросил: – Ты веришь их клятвам? – Добров покачал головой. – Следовательно… – Железнов хотел что-то еще добавить, но Добров его уже не слушал. Он высунулся по пояс из окна, подставил лицо прохладному встречному ветру.
За окном замелькали сосновые кроны знакомых минских лесов.
– Подъезжаем, Железнов! – крикнул Добров.
По коридору шла посвежевшая после умывания Нина Николаевна.
– Знакомься, Иван Кузьмич, – моя жена, – представил Железнов.
– Мы уже виделись, – Добров четко, по-военному повернулся к Нине Николаевне, звякнул шпорами и слегка наклонил голову: – Добров, Иван Кузьмич.
– Садитесь с нами завтракать, – пригласила Нина Николаевна.
– Завтракать поздно! Сейчас Минск. – Войдя в купе, Добров протянул руку Юре, который с восхищением уставился на его орден Красного Знамени.
Яков Иванович кивнул на окно:
– А вот и Минск!
Юра прильнул к стеклу.
– Папа, что там на горе? Вон белое здание с колоннами… А там, где флаг, что? А Дворец пионеров в Минске есть? – расспрашивал он отца.
К переезду по сверкающим рельсам подходил трамвай. У пестрого шлагбаума поблескивали фарами машины. Вдали дымили трубы завода.
Поезд громыхал на стрелках. Яков Иванович через голову сына с волнением вглядывался в знакомые черты встающего перед ними города.
– Я помню Минск в двадцатом году, и даже чуть позже, – сказал он Доброву. – Я ведь на этом фронте в гражданскую воевал. Тогда это был грязный нищий город, с разбитыми мостовыми. Теперь вон как растет!..
Поезд все больше замедлял ход и наконец остановился возле нового, недавно построенного вокзала.
Добров, держа в руке фуражку по-уставному, снова издал шпорами «малиновый звон» и наклонил голову. Нина Николаевна протянула ему руку. Добров пожал ее, надел фуражку и только тогда взял чемоданчик. Яков Иванович и Юра вышли на перрон проводить его.
Часы показывали половину одиннадцатого, но в тени вагонов еще чувствовалась утренняя прохлада. Людской поток тянулся туда, где над металлической аркой большими буквами было написано: «Выход в город». Чтобы избежать толчеи, Добров решил пройти служебным ходом. Он остановил Железнова неподалеку от международного вагона. У входа в этот вагон, расставив ноги и заложив руки в карманы, стоял сухопарый, одетый по-иностранному пассажир, сквозь большие очки в черной оправе он внимательно рассматривал проходивших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123