– Ладно, ладно, ступай… Там он, в своей каморке, дома. Я, может быть, и не всесильный полицейский, но уж главный угадчик, это точно!
– Курицын! – крикнул он как можно более зверским тоном, чтобы сбить лирическое настроение. – Чтоб тебя паралик!
Старый служака явился немедленно.
– Кто такая маркиза Лена-Зофия Кастеллафранка да Сервейра?
– Не могу знать, ваше превосходительство!
– Ой ли? – прищурился Девиер. – К вечеру приготовишь о ней выписку из реестра проживающих. А сейчас свистать всех наверх – едем!
4
В полдень трое в черных масках постучались в домик Нартова. Царский токарь встретил их в галстуке, собрался куда-то ехать.
– Андрей Константинович, – вкрадчиво начал Девиер, когда гости сняли плащи и расселись вокруг подноса с камчужной настойкой. – Кому ты сдаешь свой каменный дом в три жилья?
– Как кому? – удивился Нартов. – Чужестранка одна… Но она сказывала, что полиция… Вот и господин аудитор Курицын…
Девиер мрачно обернулся на Курицына, и у того сделалось лицо шафранового цвета.
– Да я не об том, – сказал Девиер. – Куриозно знать, почему та маркиза не спешит представиться ко двору? Или кто ей разрешил противу указа вино в своем доме продавать? Тебе твоя квартирантка не сказывала?
Нартов окончательно растерялся. Прижав руки к кружевной груди, стал говорить о новом поручении государыни. У Шумахера вот никак не клеится с обучением российского юношества. По указу блаженныя и вечнодостойныя памяти государя Петра Алексеевича…
При упоминании покойного императора чины полиции встали и благоговейно перекрестились.
– Но я же другое… – вежливо перебил хозяина Девиер.
Нартов продолжал твердить, что с квартиранткой своей он и не видится, что и сдавал-то дом не он сам – при этом он с недоумением смотрел на аудитора Курицына, – что станок новый они с академикусом Бильфингером придумали.
Генерал-полицеймейстер отпустил Нартова, тем более что его коляска стояла уже готовой во дворе. А сам испросил позволения остаться в его домике с одной чрезвычайно важной целью.
– Понаблюдаем, – сказал он своим спутникам, подходя к окну. – После вчерашних событий сегодня что-нибудь да стрясется.
За его спиной аудитор Курицын встал на колени, гулко ударял себя в грудь.
– Ваше превосходительство, смилуйтесь!
– Морра фуэнтес! – прорычал Девиер, не оборачиваясь от окна. – Вот этого я не прощаю… Сколько от Соньки берешь интересу?
А во дворе и вправду начали разворачиваться новые события. Пугая разомлевших от жары кур, въехали весьма расхлябанные дроги.
– Цо-о! Цом-цобара! – покрикивал на лошадей возница, похожий на цыгана.
– Ба! – удивился генерал-полицеймейстер. – Весь фамильный выезд князей Кантемиров прибыл в Морскую слободку. А это кто с ними в белой рубахе, зубастый?
– Евмолпий Холявин, – ответил из-за его спины аудитор Курицын. – Преображенского полка сержант.
– Персона! – усмехнулся Девиер. – В народе говорят: преображенца и в рогоже узнаешь.
– А еще говорят, – доложил Курицын, – самохвалы и железные носы.
– Курицын! – строго сказал Девиер. – Не подлизывайся, прощения тебе не будет!
– Да ваше превосходительство! – оправдывался Курицын. – Это же такие крохи! Даже стыдно было вам докладывать… Тут все вольные дома на откупе у светлейшего князя, владельцы суть подставные лица.
– Ладно на светлейшего ссылаться, – остановил его Девиер. – Знаете, что мне он не по плечу.
Преображенцы, а за ними слуги, вскочили на крыльцо, стали стучать в дверь. В доме – ни движения, занавеска не дрогнула на окне.
– Э, брат Сербан! – сказал Холявин. – Что искать в полдень потерянное в полночь!
– Но это же долг чести! – с отчаянием в голосе ответил тот.
– Долг чести? – усмехнулся Евмолп. – Долг чести может быть по отношению к человеку благородного происхождения. К тому же он сам во всем виноват. Небось и камень-то себе присвоил!
Темпераментный Сербан даже застонал от несогласия.
– А все карты… – сказал младший Кантемир, который в дверь дубасить с ними не пошел, остался в дрогах, раскрыв от солнца зонтик. – Хотите, лучше я вирши прочту, сочинил по сему поводу. «Вся в картах состоит его крайняя радость, в тех все жития своего время теряет. Ниже о ином иногда лучшем помышляет, нежли как бы и ночи сделать днем, играя…»
– Молчи, пиита несчастный! – погрозил ему Евмолп. – Не язви наши раны!
– Боярышня под зонтиком! – рассердился Сербан и вырвал у него зонтик. – А я простить себе не могу, как я мог забыть об этом Тузове!
Он задергал дверь так, что петли ходуном заходили. Эхо разнеслось в полуденной дреме слободки.
Генерал-полицеймейстер в окне нартовского домика, скрытый резной листвой клена, при этом сказал:
– Дело становится интересным, – и устроился поудобнее.
– Они принимают нас за татей, – предположил Холявин.
Сербан приложил ладони ко рту и объявил раздельно:
– Мы ищем здесь слугу! Кто видел со вчерашнего вечера человека в ливрее Кантемиров?
Вольный дом продолжал безмолвствовать. Окрестные жители, которые сначала вышли на шум, поспешили схорониться, чтоб в свидетели не попасть. Преображенцы сели на ступеньки, задумались.
– Что ж ты, Камараш, – сказал Антиох кучеру, – не берег господина Тузова, как тебе приказали?
Тот вместо ответа покаянно постучал себя кнутовищем по лбу. Сербан снял треуголку, взъерошил мокрые от пота волосы.
– А все проклятый граф Рафалович! – воскликнул он. – Глядь, у него туз пик неизвестно откуда взялся! Я бы ему показал, я бы сорвал у него куш, сотни три! Цесарей окаянный!
– Это вдвойне становится интересным, – сказал себе Девиер.
– Эхма, была не была! – вскричал Холявин, засучивая рукава. – А ну, ребята, преображенцы не отступают!
Они нашли слегу, валявшуюся в лопухах, и, подтащив к двери, стали орудовать ею как рычагом.
– Не пора ли вмешаться? – предложил за спиной генерал-полицеймейстера Курицын.
– За Соньку свою боишься? – усмехнулся Девиер. – Погоди!
Не сумев вывернуть дубовую дверь из петель, Холявин и Сербан перехватили слегу, как таран. «Ать-два-три!» – ударили.
Тогда дверь распахнулась сама. Там стоял вооруженный шпагой Весельчак, за его спиной теснились слуги.
– Барыня почивать изволят, – объявил Весельчак и даже перевел на неведомый язык: – Дормире, грандире, волонтире. Вечером, судари, приходите и без дреколья-с!
– Прочь с дороги! – заявил распалившийся Холявин.
– Потише, господин, – миролюбиво ответил Весельчак, выдвигая ладонь, огромную, как печная заслонка.
– Не смей прикасаться! – закричал Холявин. – Ты знаешь, кто я?
– Да, да, ты знаешь, кто он? – поддержал его Антиох, который успел забраться вновь на дроги и раскрыть свой зонтик.
И поскольку ладонь Весельчака, словно некий пограничный столб, была отодвинута продвигавшимся Холявиным, лязгнула сталь клинков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67