Выпустите его, отдайте его мне…
– Тогда спрос будет уже с тебя. Ежели ты Канунникова, какая ты Кастеллафранка? Ага, двумужница, а это ведь – каторга!
Опять замолчали. Светлейший громко пососал трубочку, потом щелкнул крышкой карманных часов.
– Ладно, сделаем, – заверил он. – Я прямо к государыне, она теперь для меня все, что захочу… Что еще у тебя?
Маркиза с новым пылом принялась просить о других каторжанах. Взять номер тринадцатый, каково ему среди татей? Он же бывший офицер, но если бы все офицеры императорского флота были как он!
– Да ты что, девочка! – удивился Меншиков. – Ты потребуешь, чтобы я всю каторгу распустил? А потом и всю империю разогнал?
А она вскочила, умоляя, в шелковой волне юбок опустилась прямо на пол и уже на коленях молила, обжигала взглядом из-за неправдоподобных ресниц. «Что за баба! – подумал Меншиков. – Такая на все пойдет, и шилом приколет, и зубами загрызет».
– Ладно, ладно, Софьюшка… – обещал он. – Придумаем что-нибудь, изобретем какое-нибудь крючкотворство. Ты же пойми, я сам еще после давешних событий в себя не пришел…
– Нужна просто решительность! – воскликнула маркиза. – Ежели у вас, господин генерал-фельдмаршал, не достанет решительности, вас никогда не хватит более, чем для придворных интриг.
Вернулся Нулишка, а с ним дежурный офицер, с глазами вялыми от послеобеденного сна. Меншиков приказал Тузова обводить и доставить сюда.
– Что такое «Святой Иаков»? – спросила маркиза.
– Ах вон оно что! Значит, твой этот Тринадцатый со «Святого Иакова»? Да, был у нас такой фрегат.
– А за что по вашему личному приказу он был потоплен?
– Они хотели самодержавие отменить.
– А что такое самодержавие?
Меншиков рассмеялся и стал чинить свою треснувшую носогрейку, хотя рядом висела целая коллекция чубуков и трубок. Он смеялся и добрел, говорил совсем уж по-отечески, с оттенком воркотни:
– Самодержавие, милая, многие желали б отменить. Взять – твой князь Антиох с другими преображенцами, много они об этом рассуждают, тамошние подсыльщики давно докладывали сие… На фрегате же «Святой Иаков» много оказалось шибко образованных, Квинта Курция читали, республику вознамерились учредить. А как без самодержавия? Это же становая жила порядка!
Набив починенную трубочку, он закурил. Часы в огромном доме стали бить – сначала в одних покоях, затем в других. Сунулся в дверь генерал-майор Волков, но светлейший показал – погоди!
Маркиза в тоске безысходной положила на мраморный столик локти, а на них подбородок, закрылась копной черных волос. Меншиков подошел, погладил по затылку, провел пальцем по белой ее шее. Вспомнилась другая, столь же прекрасная голова, в Кунсткамере, в банке, в мутном спирту. Усмехнулся, подумав, что царь покойный без колебаний приказал бы это чудо красоты отсечь да еще объяснил бы боярам анатомию сосудов на свежем срезе шеи…
– Софьюшка! – вкрадчиво сказал он. – Отдай ты мне этот философский камень. Что хочешь возьми у меня!
– Александр Данилович! – в тон ему отвечала маркиза. – Да нет у меня никакого философского камня, в этом вся закавыка. Да и на что вам философский камень? Вам все подвластно – и злато, и власть, и время, и люди. Философский камень – это вы!
Бодро топая, явились Максим Тузов и конвоиры. Светлейший тяжелым взглядом смерил Максюту, конвоирам велел быть свободными. Маркизе он сказал:
– Теперь ступай к себе в дом и ожидай моих решений. Сей корпорал Тузов пусть у меня еще побудет. Даю тебе слово, а мое слово что-нибудь да стоит. Ради тебя ни один волос с его головы не упадет. Но нынче он мне нужен для одного очень ответственного дела!
Выглянув в прихожую, он убедился, что никого нет. И вывел маркизу с карликом тем же путем, как и пришли.
– А насчет камня крепко подумай! – напутствовал он.
5
В народе говорят: Петр и Павел день на час убавил. Хочешь не хочешь, а к петрову дню укоротились северные белесые закаты. Огнями плошек украшались теперь вольные дома в Морской слободке, дым коромыслом!
– Прощай, Цыцурин, владыка игорного счастья! – заявил Евмолп Холявин, нетвердой походочкой взойдя на верхний этаж полнощного вертограда. – Ты не гляди, что я выпимши, покидаю сегодня вас, ухожу в далекие края! Прощай, Фарабуш, старина! Спасибо тебе, что в дубовое свое туловище принял пулю, которая предназначалась мне.
Сегодня, едва адмиралтейская пушка пробила полдень, они с Сербаном, уговорив Цыцурина, стали играть на реванш. Холявин и петушился, и хвастался, и высмеивал Сербана, но то ли Фортуна отвернулась от него, то ли старшему Кантемиру попалась наконец его счастливая колода, но Сербан быстро отыграл свой проигрыш, отобрал у Евмолпа вексель и разодрал его при кликах собравшихся игроков.
Случившийся тут же граф Рафалович за свой счет угостил всех шампанским, и Холявин не дал Антиоху увести счастливого брата домой. «Не-ет, теперь я желаю играть на реванш!» Но карточная Фортуна, видать, крепко осерчала на Холявина. Весь горя от нетерпения, он поставил безумные деньги – и проиграл! Сербан заставил его написать срочный вексель – такого еще в истории санктпетербургских вольных домов не было. Карточный долг должен быть возвращен в тот же день до полуночи!
– Прощайте, друзья! – кланялся Евмолп завсегдатаям вертограда. – Я выплатил срочный долг Кантемиру, пусть никто не скажет, что Холявины хуже князей!
– Но ты же свое дежурство пропустил! – ужасались приятели. – Ты же на пост не явился!
– А наплевать! – хорохорился Холявин. – А мне наплевать!
«У него какие-то тетушки при государыне…» – передавали приятели.
– Прощай, маркиза Лена, волшебница, – явился он в горницу под аркой. – Возвращаю тебе сорочку, взамен той, которую ты мне дала на Островах. Пощупай – настоящее голландское полотно, у контрабандистов покупал, в Сытном рынке.
– С каких пор это мы с вами на «ты»? – спросила маркиза. Она стояла перед распахнутой скрыней, увязывая какие-то пожитки.
– Как? – завопил Евмолп. – А кто меня уговаривал во Мценск ехать?
– Что было, то сплыло, сударь.
– Но не огорчайтесь, прекраснейшая! Я тоже от вас сплываю.
– Вы уходите в поход?
– Нет! – радостно сообщил Евмолп. – Лучше! Я ухожу в отставку!
– Он выходит в отставку! – сокрушенно сказали его друзья, которые ждали у распахнутой портьеры.
– Да, да! А что делать, братья? Я этому князьку знаете сколько продул? Сумма уму непостижимая!
– Ты уходишь в отставку? – маркиза оторвалась от своих узелков. – Как же без тебя Преображенский полк?
– Вот именно! – закричали преображенцы. – Как мы без тебя?
– Как я без вас! – с ударением сказал Евмолп. – Старый бурбон Бутурлин в меня уж чернильницу швырял и ботфортой топал. Да все же резолюцию наложил… Жизнь теперь будет разлюли малина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Тогда спрос будет уже с тебя. Ежели ты Канунникова, какая ты Кастеллафранка? Ага, двумужница, а это ведь – каторга!
Опять замолчали. Светлейший громко пососал трубочку, потом щелкнул крышкой карманных часов.
– Ладно, сделаем, – заверил он. – Я прямо к государыне, она теперь для меня все, что захочу… Что еще у тебя?
Маркиза с новым пылом принялась просить о других каторжанах. Взять номер тринадцатый, каково ему среди татей? Он же бывший офицер, но если бы все офицеры императорского флота были как он!
– Да ты что, девочка! – удивился Меншиков. – Ты потребуешь, чтобы я всю каторгу распустил? А потом и всю империю разогнал?
А она вскочила, умоляя, в шелковой волне юбок опустилась прямо на пол и уже на коленях молила, обжигала взглядом из-за неправдоподобных ресниц. «Что за баба! – подумал Меншиков. – Такая на все пойдет, и шилом приколет, и зубами загрызет».
– Ладно, ладно, Софьюшка… – обещал он. – Придумаем что-нибудь, изобретем какое-нибудь крючкотворство. Ты же пойми, я сам еще после давешних событий в себя не пришел…
– Нужна просто решительность! – воскликнула маркиза. – Ежели у вас, господин генерал-фельдмаршал, не достанет решительности, вас никогда не хватит более, чем для придворных интриг.
Вернулся Нулишка, а с ним дежурный офицер, с глазами вялыми от послеобеденного сна. Меншиков приказал Тузова обводить и доставить сюда.
– Что такое «Святой Иаков»? – спросила маркиза.
– Ах вон оно что! Значит, твой этот Тринадцатый со «Святого Иакова»? Да, был у нас такой фрегат.
– А за что по вашему личному приказу он был потоплен?
– Они хотели самодержавие отменить.
– А что такое самодержавие?
Меншиков рассмеялся и стал чинить свою треснувшую носогрейку, хотя рядом висела целая коллекция чубуков и трубок. Он смеялся и добрел, говорил совсем уж по-отечески, с оттенком воркотни:
– Самодержавие, милая, многие желали б отменить. Взять – твой князь Антиох с другими преображенцами, много они об этом рассуждают, тамошние подсыльщики давно докладывали сие… На фрегате же «Святой Иаков» много оказалось шибко образованных, Квинта Курция читали, республику вознамерились учредить. А как без самодержавия? Это же становая жила порядка!
Набив починенную трубочку, он закурил. Часы в огромном доме стали бить – сначала в одних покоях, затем в других. Сунулся в дверь генерал-майор Волков, но светлейший показал – погоди!
Маркиза в тоске безысходной положила на мраморный столик локти, а на них подбородок, закрылась копной черных волос. Меншиков подошел, погладил по затылку, провел пальцем по белой ее шее. Вспомнилась другая, столь же прекрасная голова, в Кунсткамере, в банке, в мутном спирту. Усмехнулся, подумав, что царь покойный без колебаний приказал бы это чудо красоты отсечь да еще объяснил бы боярам анатомию сосудов на свежем срезе шеи…
– Софьюшка! – вкрадчиво сказал он. – Отдай ты мне этот философский камень. Что хочешь возьми у меня!
– Александр Данилович! – в тон ему отвечала маркиза. – Да нет у меня никакого философского камня, в этом вся закавыка. Да и на что вам философский камень? Вам все подвластно – и злато, и власть, и время, и люди. Философский камень – это вы!
Бодро топая, явились Максим Тузов и конвоиры. Светлейший тяжелым взглядом смерил Максюту, конвоирам велел быть свободными. Маркизе он сказал:
– Теперь ступай к себе в дом и ожидай моих решений. Сей корпорал Тузов пусть у меня еще побудет. Даю тебе слово, а мое слово что-нибудь да стоит. Ради тебя ни один волос с его головы не упадет. Но нынче он мне нужен для одного очень ответственного дела!
Выглянув в прихожую, он убедился, что никого нет. И вывел маркизу с карликом тем же путем, как и пришли.
– А насчет камня крепко подумай! – напутствовал он.
5
В народе говорят: Петр и Павел день на час убавил. Хочешь не хочешь, а к петрову дню укоротились северные белесые закаты. Огнями плошек украшались теперь вольные дома в Морской слободке, дым коромыслом!
– Прощай, Цыцурин, владыка игорного счастья! – заявил Евмолп Холявин, нетвердой походочкой взойдя на верхний этаж полнощного вертограда. – Ты не гляди, что я выпимши, покидаю сегодня вас, ухожу в далекие края! Прощай, Фарабуш, старина! Спасибо тебе, что в дубовое свое туловище принял пулю, которая предназначалась мне.
Сегодня, едва адмиралтейская пушка пробила полдень, они с Сербаном, уговорив Цыцурина, стали играть на реванш. Холявин и петушился, и хвастался, и высмеивал Сербана, но то ли Фортуна отвернулась от него, то ли старшему Кантемиру попалась наконец его счастливая колода, но Сербан быстро отыграл свой проигрыш, отобрал у Евмолпа вексель и разодрал его при кликах собравшихся игроков.
Случившийся тут же граф Рафалович за свой счет угостил всех шампанским, и Холявин не дал Антиоху увести счастливого брата домой. «Не-ет, теперь я желаю играть на реванш!» Но карточная Фортуна, видать, крепко осерчала на Холявина. Весь горя от нетерпения, он поставил безумные деньги – и проиграл! Сербан заставил его написать срочный вексель – такого еще в истории санктпетербургских вольных домов не было. Карточный долг должен быть возвращен в тот же день до полуночи!
– Прощайте, друзья! – кланялся Евмолп завсегдатаям вертограда. – Я выплатил срочный долг Кантемиру, пусть никто не скажет, что Холявины хуже князей!
– Но ты же свое дежурство пропустил! – ужасались приятели. – Ты же на пост не явился!
– А наплевать! – хорохорился Холявин. – А мне наплевать!
«У него какие-то тетушки при государыне…» – передавали приятели.
– Прощай, маркиза Лена, волшебница, – явился он в горницу под аркой. – Возвращаю тебе сорочку, взамен той, которую ты мне дала на Островах. Пощупай – настоящее голландское полотно, у контрабандистов покупал, в Сытном рынке.
– С каких пор это мы с вами на «ты»? – спросила маркиза. Она стояла перед распахнутой скрыней, увязывая какие-то пожитки.
– Как? – завопил Евмолп. – А кто меня уговаривал во Мценск ехать?
– Что было, то сплыло, сударь.
– Но не огорчайтесь, прекраснейшая! Я тоже от вас сплываю.
– Вы уходите в поход?
– Нет! – радостно сообщил Евмолп. – Лучше! Я ухожу в отставку!
– Он выходит в отставку! – сокрушенно сказали его друзья, которые ждали у распахнутой портьеры.
– Да, да! А что делать, братья? Я этому князьку знаете сколько продул? Сумма уму непостижимая!
– Ты уходишь в отставку? – маркиза оторвалась от своих узелков. – Как же без тебя Преображенский полк?
– Вот именно! – закричали преображенцы. – Как мы без тебя?
– Как я без вас! – с ударением сказал Евмолп. – Старый бурбон Бутурлин в меня уж чернильницу швырял и ботфортой топал. Да все же резолюцию наложил… Жизнь теперь будет разлюли малина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67