Поскольку же невежественные люди боялись уродств, полагая их кознями диавольскими, царский указ разъяснял, что сии козни противу естества и им быть невозможно, ибо у диавола ни над каким созданием власти нет…
– Видите, – прервал его Девиер, – указ царский вам объявляет, что ничего противу естества в природе нет, а вы носитесь со своей магией, белой и черной! Однако вы опять далеко хватили, герр Шумахер. Отвечайте, чем занимается у вас карлик и кто за его поведение отвечает?
Шумахер прижал руки к груди, как бы умоляя не прерывать, и продолжал:
– В указах тех предписывалось также, чтобы какие уроды и люди монструозные явятся, живыми их ко государевому двору доставлять. И многие монстры живьем проживали в Кунсткамере на казенном счету. Теперь живет карла Осипов, прозываемый Нулишкой. Рожден он от придворного шута, а науке пожалован покойной царевной Наталией Алексеевной, которая разных уродцев всячески оберегала…
Девиер окончательно убедился, что Шумахер, подобно его высоким покровителям – лейб-медику Блументросту и вице-канцлеру Остерману, – владеет искусством наводить тень на плетень, и встал.
– К вопросам сиим советую вам приготовляться получше. А то, говорят, на придворной цирюльне есть вакантное место. Там тоже наука – что кровь пускать, что пиявки ставить или шею намыливать. А общество какое? И графы, и герцоги, один даже светлейший князь имеется. А вопросы? Только самые простые задаются: «Не беспокоит ли?» Или: «Не угодно ли водицей спрыснуть?»
И ушел, оставив Шумахера в полном расстройстве, – весь Санктпетербург знал, что генерал-полицеймейстер человек двусмысленный и к государыне без доклада входит. Да к тому же, надевая свою черную епанчу, он объявить соизволил:
– Ея императорское величество сего дня поутру изволила путь восприять из Стрельны в свой богохранимый град Санктпетербург.
Как тут его понимать?
А выйдя из Кикиных палат, с высокого крыльца генерал-полицеймейстер увидел напротив, на слободке, завалинку Грачихиного дома, которая дружно грызла тыквенное семя. А перед завалинкой ходуном ходил карлик Нулишка, у которого все шнурки были расшнурованы, отчего он чуть не падал в дорожную канаву.
– Н-на тебе, кавалер вонючий! – грозил он кулачком в окно холявинских антресолей. – Я тебя уже давно заложил со всеми твоими лейб-гвардейскими потрохами!
И икал умопомрачительно.
– Кто его успел напоить? – ужасался бурмистр Данилов.
– Кто-то утром ему пожаловал гривенник, – отвечала вдова. – Много ли такой козявке надо?
– Всех полиции продам! – хорохорился Нулишка. – Я там свой человек. А Аленку выкуплю, мне сам генерал сто пятьдесят рублев обещал.
Генерал-полицеймейстер счел эту сцену недопустимой и сделал знак своим клевретам.
И жители слободки с ужасом увидели, как от Кикиных палат пошли люди в епанчах и в страшных носатых масках. Завалинка кинулась наутек. Тем временем подгулявший монстр обратился в сторону Кунсткамеры.
– И вас заложу, академики безмозглые! – неистовствовал он. – Вот царице расскажу, как один из вас секреты продавал английскому милорду!
– Точнее не выразишь, – сказал Девиер.
Люди в масках скрутили карлика и под полами плащей унесли его с собой.
10
Юный князь Репнин капризничал:
– Маркиза Лена, а маркиза Лена… Давайте не поедем сегодня кататься, останемся лучше вдвоем!
– Ну почему же? – Маркиза за ширмой переодевалась. – Мне без общества скучно.
Ефиопка подала ей щипцы для завивки, маркиза дула на них и обжигала пальцы.
– Что вам эти молдаванские князья… – тянул Николенька. – И этот недоросль Холявин! Разве это общество?
– Но это славные молодые люди! Ах, они всего лишь унтер-офицеры, а вы поручик? А не вы ли, князь, любили повторять, что в обществе женщины любой чин – не чин?
– А если в лодке не хватит места? Придется за шлюпкой посылать, а это долго…
– Зачем посылать? Мы гребцов не возьмем, слуг тоже, кроме моей Зизаньи. Любезные кавалеры – господин Холявин, князь Сербан, – они сами предложили сесть на весла.
И маркиза, подхватив юбки, спустилась в вестибюль, Гайдук Весельчак с поклоном распахнул дверь и сделал на караул булавой. В дверях маркиза обернулась к Николеньке:
– Забыла предупредить… Еще один для вас ожидается сюрприз, милый князь.
И в толпе масок, ожидавших на крыльце, Николенька узнал своего деда, который – прямой и сумрачный – стоял поодаль.
– Это-то зачем? – с болью воскликнул Николенька, но маркиза только обдала его смеющимся взглядом из-под черного кружева маски. Старый генерал-фельдмаршал, как заправский кавалер, склонился к ее руке, целуя.
Через полчаса лодка маркизы Лены, украшенная коврами и роскошными опахалами, выплыла на середину Невы. Сербан Кантемир и Евмолп Холявин, оба в белых рубашках, добросовестно гребли.
– Какой простор! – воскликнула маркиза Лена. – Каждый раз, когда я переплываю Неву, я ощущаю величие неба, огромность мира и тщету смертного человека!
Никто не отвечал. Хотя все были в масках, но каждый знал, кто есть кто. И молодые военные были, конечно, стеснены присутствием генерал-фельдмаршала. Закат пылал в многочисленных окнах дворцов вдоль набережной реки.
– Как быстро все это выросло! – сказал старый Репнин. – Подумать только, а ведь еще вчера здесь были топь и чащоба!
– Деда-то, деда зачем вы взяли? – продолжал расстраиваться Николенька, дыша в ухо маркизы. Но та только смеялась, обмахиваясь опахалом.
– Эй! – вдруг закричал Антиох. Он сидел на корме и держал в обнимку ларец с посудой, потому что был произведен маркизой в ранг буфетчика. – Эй, раззявы! Сразу видно, что князья на веслах, – судно у нас на носу, правьте левее!
Действительно, прямо на носу на их лодку надвигалась обширная черная посудина. Сербан вскочил с веслом, готовый начать перебранку.
Но черное судно пронеслось мимо, обдавая брызгами своих весел, ни словом ни сигналом не отозвавшись на протесты Сербана.
– Это и есть каторга, – сказала маркиза. Привычная веселость сбежала у ней с лица, оно вдруг, под полумаской, стало резким и даже злым. – Это каторга, господа. Видите, гребут каторжники в цепях, а лица их загорожены бортиком?
Все присмирели, даже старый генерал-фельдмаршал. Всем пришла на ум пословица: от сумы да от тюрьмы не отказывайся.
– А кто там на этой каторге наверху сидит? – спросил граф Рафалович, который тоже оказался в числе приглашенных и которому как иноземцу русские пословицы на ум не приходили.
– Это Полторы Хари.
– Кто, кто? – вскричали ее спутники.
– Полторы Хари. Это прозвище такое. Он их конвойный начальник. Видите, на васильковом кафтане галун золотой, широкий – офицер.
– Все-то вы знаете, – залебезил Рафалович, поймал на ветру подол широченной юбки маркизы и поцеловал кружева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Видите, – прервал его Девиер, – указ царский вам объявляет, что ничего противу естества в природе нет, а вы носитесь со своей магией, белой и черной! Однако вы опять далеко хватили, герр Шумахер. Отвечайте, чем занимается у вас карлик и кто за его поведение отвечает?
Шумахер прижал руки к груди, как бы умоляя не прерывать, и продолжал:
– В указах тех предписывалось также, чтобы какие уроды и люди монструозные явятся, живыми их ко государевому двору доставлять. И многие монстры живьем проживали в Кунсткамере на казенном счету. Теперь живет карла Осипов, прозываемый Нулишкой. Рожден он от придворного шута, а науке пожалован покойной царевной Наталией Алексеевной, которая разных уродцев всячески оберегала…
Девиер окончательно убедился, что Шумахер, подобно его высоким покровителям – лейб-медику Блументросту и вице-канцлеру Остерману, – владеет искусством наводить тень на плетень, и встал.
– К вопросам сиим советую вам приготовляться получше. А то, говорят, на придворной цирюльне есть вакантное место. Там тоже наука – что кровь пускать, что пиявки ставить или шею намыливать. А общество какое? И графы, и герцоги, один даже светлейший князь имеется. А вопросы? Только самые простые задаются: «Не беспокоит ли?» Или: «Не угодно ли водицей спрыснуть?»
И ушел, оставив Шумахера в полном расстройстве, – весь Санктпетербург знал, что генерал-полицеймейстер человек двусмысленный и к государыне без доклада входит. Да к тому же, надевая свою черную епанчу, он объявить соизволил:
– Ея императорское величество сего дня поутру изволила путь восприять из Стрельны в свой богохранимый град Санктпетербург.
Как тут его понимать?
А выйдя из Кикиных палат, с высокого крыльца генерал-полицеймейстер увидел напротив, на слободке, завалинку Грачихиного дома, которая дружно грызла тыквенное семя. А перед завалинкой ходуном ходил карлик Нулишка, у которого все шнурки были расшнурованы, отчего он чуть не падал в дорожную канаву.
– Н-на тебе, кавалер вонючий! – грозил он кулачком в окно холявинских антресолей. – Я тебя уже давно заложил со всеми твоими лейб-гвардейскими потрохами!
И икал умопомрачительно.
– Кто его успел напоить? – ужасался бурмистр Данилов.
– Кто-то утром ему пожаловал гривенник, – отвечала вдова. – Много ли такой козявке надо?
– Всех полиции продам! – хорохорился Нулишка. – Я там свой человек. А Аленку выкуплю, мне сам генерал сто пятьдесят рублев обещал.
Генерал-полицеймейстер счел эту сцену недопустимой и сделал знак своим клевретам.
И жители слободки с ужасом увидели, как от Кикиных палат пошли люди в епанчах и в страшных носатых масках. Завалинка кинулась наутек. Тем временем подгулявший монстр обратился в сторону Кунсткамеры.
– И вас заложу, академики безмозглые! – неистовствовал он. – Вот царице расскажу, как один из вас секреты продавал английскому милорду!
– Точнее не выразишь, – сказал Девиер.
Люди в масках скрутили карлика и под полами плащей унесли его с собой.
10
Юный князь Репнин капризничал:
– Маркиза Лена, а маркиза Лена… Давайте не поедем сегодня кататься, останемся лучше вдвоем!
– Ну почему же? – Маркиза за ширмой переодевалась. – Мне без общества скучно.
Ефиопка подала ей щипцы для завивки, маркиза дула на них и обжигала пальцы.
– Что вам эти молдаванские князья… – тянул Николенька. – И этот недоросль Холявин! Разве это общество?
– Но это славные молодые люди! Ах, они всего лишь унтер-офицеры, а вы поручик? А не вы ли, князь, любили повторять, что в обществе женщины любой чин – не чин?
– А если в лодке не хватит места? Придется за шлюпкой посылать, а это долго…
– Зачем посылать? Мы гребцов не возьмем, слуг тоже, кроме моей Зизаньи. Любезные кавалеры – господин Холявин, князь Сербан, – они сами предложили сесть на весла.
И маркиза, подхватив юбки, спустилась в вестибюль, Гайдук Весельчак с поклоном распахнул дверь и сделал на караул булавой. В дверях маркиза обернулась к Николеньке:
– Забыла предупредить… Еще один для вас ожидается сюрприз, милый князь.
И в толпе масок, ожидавших на крыльце, Николенька узнал своего деда, который – прямой и сумрачный – стоял поодаль.
– Это-то зачем? – с болью воскликнул Николенька, но маркиза только обдала его смеющимся взглядом из-под черного кружева маски. Старый генерал-фельдмаршал, как заправский кавалер, склонился к ее руке, целуя.
Через полчаса лодка маркизы Лены, украшенная коврами и роскошными опахалами, выплыла на середину Невы. Сербан Кантемир и Евмолп Холявин, оба в белых рубашках, добросовестно гребли.
– Какой простор! – воскликнула маркиза Лена. – Каждый раз, когда я переплываю Неву, я ощущаю величие неба, огромность мира и тщету смертного человека!
Никто не отвечал. Хотя все были в масках, но каждый знал, кто есть кто. И молодые военные были, конечно, стеснены присутствием генерал-фельдмаршала. Закат пылал в многочисленных окнах дворцов вдоль набережной реки.
– Как быстро все это выросло! – сказал старый Репнин. – Подумать только, а ведь еще вчера здесь были топь и чащоба!
– Деда-то, деда зачем вы взяли? – продолжал расстраиваться Николенька, дыша в ухо маркизы. Но та только смеялась, обмахиваясь опахалом.
– Эй! – вдруг закричал Антиох. Он сидел на корме и держал в обнимку ларец с посудой, потому что был произведен маркизой в ранг буфетчика. – Эй, раззявы! Сразу видно, что князья на веслах, – судно у нас на носу, правьте левее!
Действительно, прямо на носу на их лодку надвигалась обширная черная посудина. Сербан вскочил с веслом, готовый начать перебранку.
Но черное судно пронеслось мимо, обдавая брызгами своих весел, ни словом ни сигналом не отозвавшись на протесты Сербана.
– Это и есть каторга, – сказала маркиза. Привычная веселость сбежала у ней с лица, оно вдруг, под полумаской, стало резким и даже злым. – Это каторга, господа. Видите, гребут каторжники в цепях, а лица их загорожены бортиком?
Все присмирели, даже старый генерал-фельдмаршал. Всем пришла на ум пословица: от сумы да от тюрьмы не отказывайся.
– А кто там на этой каторге наверху сидит? – спросил граф Рафалович, который тоже оказался в числе приглашенных и которому как иноземцу русские пословицы на ум не приходили.
– Это Полторы Хари.
– Кто, кто? – вскричали ее спутники.
– Полторы Хари. Это прозвище такое. Он их конвойный начальник. Видите, на васильковом кафтане галун золотой, широкий – офицер.
– Все-то вы знаете, – залебезил Рафалович, поймал на ветру подол широченной юбки маркизы и поцеловал кружева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67