Вдова горестно качала головой, разглядывая боевые прорехи.
– Вот что… – сказал просительно Холявин. – Ты не дашь ли мне на сегодня какую-нибудь рубаху из обывательских, что ты берешь в стирку? Никола свидетель ей-ей, верну в полном бережении!
Грачиха стала божиться, что как раз ни одной мужской, рубахи в стирке у нее нет.
– Или продай! – упрашивал Холявин. – Отдам из родительской присылки.
«Зачем вы, матушка, обманываете? – хотелось сказать Алене. – Вчера же закупили дюжину отменных рубах, на случай, кто из господ пожелает!» Хоть барин ее был ирод, ритатуй безудальный, но тут она ему сочувствовала; как быть ему без рубахи, ежели он едет, скажем, на танцы?
Чтобы не слышать фальшивых причитаний матери, она ушла к себе в дом, за печку. Устала ведь хуже последней жницы!
Там, за печкой, имелся у нее выбеленный известкой уголок – завесь с цветочками, постель с шестью думочками. Над постелью раскрашенная картинка – едет молодец в треуголочке, усы закручены, в руке сабелька, а кафтанчик васильковый, точно как у Максима-свет Петровича!
А на господской половине лейб-гвардии сержант скреб себя в затылке – Грачиха его убедила, что рубахи нет и достать неоткуда.
Тогда распахнулась дверь, и в сени вышел корпорал Тузов, неся за плечики отменную рубаху тонкого тканья и с пышным жабо.
– Берите, господин кавалер, пользуйтесь. Это, правда, не голландская, а бранденбургская, немочка одна шила, когда мы возвращались в Санктпетербург. Думалось, на балы едем да на машкерады! Не побрезгуйте, господин кавалер.
Холявин рубаху принял с некоторым недоумением. Быстро экипировался и укатил в город.
Алена же за печкой никак не могла смежить глаз среди своих картинок и думочек.
– На что я ему, слободская простушка?… У него вон, оказывается, и заграничные дамы в знакомствах бывали!
А тут еще ей вспомнилось, как сказал жестоко генерал-полицеймейстер: «А может, та Сонька полюбила его?»
Лежать стало невмоготу, как в раскаленной топке. Вспомнились глаза этой дьяволицы – страх смертный, выразить нельзя!
Встала, вышла в подклеть, что вела на конюшню. Там звякала цепь у бадьи с водой, пахло конским потом. Максим Петрович чистил своего конька, разговаривал с ним ласково, будто это и не скотина. С Аленой, например, он говорил отрывисто, строго.
Она не выдержала, спустилась, встала в круг света от подвешенной караульной лампы.
– Здравствуйте, милостивый государь Максим Петрович! – По своему обычаю она поклонилась, достав рукой до пола, и коса ее упала со спины. – Нашелся ли ваш этот самый заморский камень?
Сказала, а сама сердцем зашлась от дерзости. Но Максюта и не смотрел в ее сторону. Охаживал щеткой хребет Савраски, приговаривал: «Балуй, балуй!» Наконец шлепнул по мокрому крупу лошади и повернулся к Алене.
– Ты что же, юница беспорочная, меня туда что посылала?
– А что? – вздохнула Алена, вся подавшись к Максюте.
– А то! – он вновь принялся обрабатывать конский бок. – Еле ушел, одному богу известно как…
– Как? – прошептала Алена.
– Сошел вниз Цыцурин, их главный коновод, велел отпустить. Они его больше своей атаманши боятся. Даже ругал их за меня.
– Да я же вам совсем по-иному предлагала… Да я бы сама к ним пошла… Да вы не сомневайтесь, Максим Петрович!
– «Не сомневайтесь, не сомневайтесь»! – Он взял лохань с мыльной водой и опустил туда щетку. – Вот тебе и не сомневайтесь! Да и господа меня обманули. Наобещали всего, а как в картишки завелись, все на свете позабыли.
– Кто? – встрепенулась Алена. – И мой барин?
– Не важно теперь кто. Важно, что диковинки этой, этого камешка, в их вертепе нет.
– Как нет? Почему вы так думаете?
– А послушай, если только поймешь. Я там разговоры многие слыхал, выводы свои делал. Сонькины молодцы, они, конечно, тати явные, дело не в том. Но им суммы нужны, понимаешь, суммы! В гульденах, в ефимках, в рублях, в чем угодно, но суммы! А эта трансцендентальная субстанция, как выражается наш Федя Миллер, эта приманка мудрецов, для них-то она ничуть не приманка.
– Но он же, камень тот, золота наделает сколько хошь!
Максим усмехнулся и ничего не ответил. Шипел фитиль в караульной лампе, Савраска постукивал копытом.
– Дело, однако, не в том…
Максим наклонился, обмывая щетку. Алена молитвенно на него смотрела.
– Знаешь, кого я там неожиданно встретил?
– Кого, кого?
– Да нет, пожалуй… Стоит ли тебе это знать?
– Миленький Максим Петрович! – трепетала Алена.
– Ну, слушай. Дело в том, что эта, как ты ее называешь, Сонька…
– Сонька! – У Алены все померкло в глазах.
– Да, Сонька, а по паспорту она заморская маркиза…
– Мать пречестная, заступница!
– Да что с тобою? Выпей, вон в ковшике ключевая вода.
– Ничего, ничего… Сказывайте!
– Эта маркиза… Да я ж ее знаю давным-давно!
В это время с улицы послышался голос рассыльного из Кунсткамеры:
– Господин унтер-офицер тута? Максим Петрович?
И ответ вдовы Грачевой:
– Тута, тута. Коника-с обихаживают своего. А ты, горластый, потише не можешь? Ишь, иерихонская труба! Доченька моя только-только прикорнула…
Несмотря на такое предупреждение, рассыльный набрал воздуха и повторил:
– Гос-по-дина унтер-офицера кор-по-рала! К его превосходительству господину библиотекариусу требуют! Там полицейский генерал прибыл – уй-уй-уй!
8
– О нет, экселенц! Осмелюсь быть с вами несогласным.
Шумахер особой изысканностью оборотов хотел показать свою полнейшую независимость от всесильного бога полиции.
– Токарь, хотя бы и царский токарь, есть всего-навсего токарь. А потому, господин генерал-полицеймейстер, ваше высокопревосходительство, и ведать ему надлежит делами токарными, а отнюдь не наукой.
Девиер рассматривал баночки с какими-то существами в перламутровом спирту. Услышав слова Шумахера, он сдвинул эти баночки на другой конец стола.
– Надо ли вас понимать иносказательно, господин библиотекариус, то есть что и полиция не должна совать свой нос в дела науки?
– О-о! – всполошился Шумахер. – Не так, не так! Полиция и наука – о-о!
– Государыня опечалена вашими распрями с господином Нартовым, который хотя и токарь, но доверенное лицо при императорской фамилии.
– Вот, извольте взглянуть, экселенц! – Шумахер проворно достал и развернул какой-то свиток. – Списочек, который составил сей лейб-токарь… Государыня ему изволила поручить. Это все элевы, сиречь ученики будущей гимназии санктпетербургской.
Сняв очки, он прошелся по списку и нашел необходимое.
– Вот, пожалуйте… «Сын адмиралтейского плотника». Далее читаем, под номером четырнадцатым, – «сын дворцового кузнеца». Здесь еще хуже – «сын господского человека», а вот – «крестьянин князя Меншикова». Крестьянин!
– Вы забываете, господин Шумахер, – улыбнулся Девиер и полез за неизменной табакерочкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67