В ту же ночь, через час после неудачной попытки немцев захватить город, Пелагруа, закутанный в темный плащ, с капюшоном, надвинутым на глаза, и в кольчуге, надетой под платьем, появился возле дома Лодризио Висконти. Дверь была приоткрыта, и он проскользнул внутрь. Солдаты, несшие там стражу, узнали его, и он прошел в зал, где его встретил сам хозяин, давно ждавший его там с нетерпеливым видом.
— Ты один? В этот час? — проговорил Лодризио. — Чем все кончилось?
— Черт бы меня побрал! Провались они пропадом, эти проклятые горцы! — отвечал Пелагруа, снимая с себя плащ.
— Как! У тебя ничего не вышло?
— Все пропало.
— Ах ты каналья-изменник! — вскричал рыцарь, замахиваясь на него кулаком. — Надо бы сбить с твоей ханжеской рожи христианскую личину.
— Послушайте, — сказал Пелагруа, не подавая и виду, что он хоть сколько-нибудь испуган, — я сделал все, что мог, но дело сорвалось из-за этого висельника Лупо, известного вам оруженосца Отторино. Из-за него я не смог вовремя отпрячь лошадей, а сам еле вырвался из его когтей и сразу же пришел сюда, чтобы все вам рассказать.
— И тебя там, конечно, узнали.
— Нет, капюшон у меня был опущен до самых глаз. А кроме того, там ни зги не было видно.
— А немцы?
— Их приступ отбили.
— Как? Простые мужики, да к тому же застигнутые врасплох? Это невозможно!
Тут управитель замка Розате принялся по порядку рассказывать, как все произошло.
Слушая рассказ о мужественном сопротивлении ополченцев из Лимонты, Лодризио чувствовал ту же досаду, которую испытывает птицелов при виде дроздов, ускользнувших из сети и лишивших его удовольствия свернуть им шею.
— Канальи! — восклицал он. — Негодяи! Дурак же я, что доверился такому простофиле. Я сам во всем виноват и получил по заслугам. А ты — ты сам проворонил свое счастье. Стань я владыкой Милана, ты не знал бы нужды и, уж конечно, не сидел бы до скончания дней управляющим замком у Марко.
— Это еще ничего, — холодно отвечал мошенник. — Хуже будет, если он велит повесить своего управляющего. Но не в этом дело. Известно ведь: кто смел, тот и съел. А я, не жалея себя, сделал все, что можно было сделать. И вы это знаете. Подумайте сами, разве мне, помимо всего прочего, не доставило бы удовольствия насолить этим мошенникам горцам, которые в Лимонте хотели меня убить и из-за которых мне пришлось покинуть селение, где я жил припеваючи, не хуже любого князя?
Лодризио бил себя кулаком по лбу и повторял:
— Проиграть такую игру! Погубить все надежды!
— Хорошо еще, — продолжал Пелагруа, — что нас никто не подозревает. Не мне, конечно, себя хвалить, но дело сделано очень тонко — так тайно, так запутанно, что сам дьявол концов не найдет. Опасность миновала, и ничто не грозит ни мне, ни вам…
— Ну, это еще видно будет, несчастный глупец! — перебил его Лодризио. — Я еще заставлю тебя заплатить за все. Может быть, ты хочешь, чтобы я радовался, что, падая, только повредил себе ноги, а не сломал шею? А теперь прочь с моих глаз! Завтра вечером отправляйся в свой замок в Розате, и будь проклят тот день, когда я тебя оттуда вызвал! А пока узнай, что говорят о ночном сражении, и до отъезда сообщи мне. И помни, что на поверку ты оказался никчемным человеком. Добавлю только одно: держи язык за зубами, а еще лучше — проглоти его вовсе.
— Что до этого, — отвечал Пелагруа, — то можете спать спокойно: считайте, что вы говорили не со мной, а с каменной стеной, а я набрал в рот воды и вообще вас не видел.
Выпроводив управляющего из Розате и оставшись один, Лодризио предался безудержной ярости. Он познакомился с Пелагруа в Розате незадолго до того, как Марко уехал в Черульо. Рыбак рыбака, как говорится, видит издалека: они быстро сошлись друг с другом, разумеется не забывая о разнице в их положении. Господин оставался господином, а слуга — слугой. Понимая друг друга с полуслова и соединив, так сказать, рога и когти, сердца и души, они решили всеми силами помогать Марко в его предприятиях, связав все свои надежды на возвышение с его успехом. Но когда Пелагруа привез из Тосканы известие о том, что Марко стал правителем Лукки, заговорщики растерялись, полагая, что, занимаясь новыми хлопотами и удовольствовавшись своим приобретением, Марко не захочет больше возвращаться к старым делам, которые, как им казалось, с некоторых пор шли весьма плохо. Поэтому они решили сами позаботиться о себе и воспользоваться первым же удобным случаем. Случай этот не замедлил представиться. Отчаявшись завладеть Миланом с помощью оружия, Баварец решил получить его изменой. Он попытался подкупить некоторых миланских военачальников, щедро обещая им деньги, чины, высокие посты, но все было напрасно. Тогда он обратился к Лодризио, уже известному ему своим мятежным и честолюбивым характером и неоднократными изменами Торриани и Висконти, и обещал ему ни много ни мало, как сделать его правителем Милана, если он сумеет сдать ему город. Предатель тут же клюнул на эту приманку, рассказал обо всем Пелагруа, и последний, приехав из замка в Розате, задумал описанную выше операцию, которая окончилась столь неудачно.
Теперь Лодризио горестно вспоминал о грандиозном здании, которое рухнуло на его глазах, и размышлял о том довольно неприятном положении, в котором он оказался.
После неудачи прошедшей ночи не могло быть и речи о новых переговорах с Баварцем: его немецкие отряды, измученные частыми вылазками миланцев, с трудом удерживали свои позиции, а солдаты Италии (так назывались союзники императора), лишенные денег и продовольствия, всеми презираемые и предаваемые, постепенно покидали поля сражения, и было ясно, что император вскоре будет вынужден снять осаду и отправиться восвояси. На Адзоне надеяться не приходилось: Лодризио понимал, что господин Милана его подозревает, хотя тог и оказывал ему ежедневно бесчисленные знаки внимания. Так куда же ему было деваться? За какую соломинку мог он ухватиться в этот миг кораблекрушения?
Когда вместе с известием о судьбе Лукки Пелагруа привез Лодризио другое, не менее странное известие о любви Марко к дочери графа дель Бальцо, Лодризио сразу усмотрел в этой любви нить, с помощью которой можно было вновь втянуть Висконти в миланские интриги. Затем завязанные с Баварцем сношения, которые должны были поднять его на такую высоту, о какой раньше он даже и не помышлял, заставили его позабыть об этой возможности. Так дневной свет, врывающийся в распахнутые окна комнатушки, затмевает мерцание лучины, которая кажется нам яркой и красивой, когда ставни закрыты; но теперь в душе тщеславного интригана, не находившего иного выхода, вновь затеплилась прежняя, хотя и слабая надежда.
Мысль о том, что эта глупая блажь (так Лодризио называл любовь Марко к Биче) может оказаться достаточно сильной, чтобы заставить его друга рисковать уже приобретенной им властью над Луккой, ни на минуту не приходила в голову человеку такого склада, каким был Лодризио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89