На большой площади перед ним стояла мечеть омских мусульман с двумя минаретами. Недалеко от нее высился громадный дом из красного кирпича, в котором жил ахон Мухаммед-Шариф Габдрахман-оглы. Слева, как раз напротив, стояла увенчанная позолоченными крестами церковь. А за ней уже высился прекрасный двухэтажный белый дворец генерал-губернатора. Особо выделялся мезонин с окнами на все четыре стороны под голубой, похожей на девичью тюбетейку крышей. Это был рабочий кабинет князя Горчакова…
Конур-Кульджа решил остановиться у ахона. Мухаммед-Шариф принял его с раскрытыми объятиями. Ага-султан узнал от него, что генерал Талызин болен, и обрадовался этому. Теперь можно будет с полным правом просить спешной аудиенции у самого князя.
На следующий день князь Горчаков сам пригласил ага-султана Конур-Кульджу Кудаймендина на прием. Считавший себя частично ответственным за сдачу Акмолинской крепости, Конур-Кульджа почувствовал вдруг нерешительность и попросил ахона пойти с ним. Но генерал-губернатор принял лишь его одного…
Высокий молодцеватый офицер для особых поручений сделал ему знак рукой, и Конур-Кульджа опасливо прошел в громадную, обитую черной кожей дверь. Этот кабинет давно был ему знаком. Просторный высокий зал с мягкими стульями у стен, в глубине — массивный, крытый толстым зеленым сукном стол. Над креслом с длинной резной спинкой — огромный, до самого потолка, портрет его императорского величества самодержца Николая I во весь рост. А на плечах у царя полковничьи эполеты, почти такие же, как на мундире ага-султана.
На столе стоял горбатый бронзовый беркут с распростертыми крыльями, в когтях его маленькая чернильница. А за столом человек, похожий на этого хищного беркута, — хозяин над жизнью и смертью подвластных ему людей, генерал-губернатор Западной Сибири князь Горчаков. Волосы подстрижены ежиком, на бледно-матовом лице топорщатся жесткие рыжие усы, взгляд не знает колебаний. Сам он стоял и гостю не предложил сесть.
— Подполковник Кудаймендин!.. — Голос у князя был ровен и немного глуховат. — Я пригласил вас, как только узнал, что вы явились в Омск. Нам хорошо известны подробности смуты в киргизских степях. Войсковой старшина Карбышев доложил уже мне о том, как вы проворонили Акмолинскую крепость. Вас вместе с ним положено судить за неисполнение присяги, но на этот раз мы вас прощаем… Так-то! Теперь говори, с чем приехал и чего ты хочешь от нас. Только поживей, без всяких церемоний.
У князя действительно не было времени. Большой любитель собак, он выписал нынешним летом великолепную суку-сеттера из Англии. Сейчас она заболела, и князь вызвал лучшего ветеринара из Томска. Тот как раз приехал, а князю хотелось, чтобы он при нем осмотрел собаку. Всего этого ага-султан Конур-Кульджа Кудаймендин не знал и поэтому растерялся. Больше всего он боялся, что генерал-губернатор уйдет, так и не выслушав его.
— Ваше высокопревосходительство! — буквально взмолился Конур-Кульджа, решив сказать лишь самое главное из всего приготовленного. — Смутьян и разбойник Кенесары с каждым днем набирает силу. Если мы не уничтожим его нынче зимой, то следующим летом его уже не одолеть!..
Князь Горчаков посмотрел на него в упор:
— Ты так думаешь?
— Есть опасность, что к нему присоединятся многочисленные кипчаки, кочующие по Тургаю, а также роды Младшего жуза с берегов Иргиза, Илека и Эмбы. Если так будет продолжаться, то как бы он и вправду не собрал всю степь под свою единую руку!
— Глупый народ твои киргизы! — Усы генерал-губернатора дернулись кверху. — Бунтовать против его императорского величества! Да разве не ясно, что каким-то там Кенесары, будь у них хоть вдесятеро больше сил, не справиться с регулярными войсками. Сейчас не времена Аблая.
— Совершенно верно, ваше высокопревосходительство! — успел вставить Конур-Кульджа. — Умные люди и не помышляют об этом. Только Кенесары в угоду собственным целям.
— Этот твой Кенесары осмеливается писать мне, как равному. Предлагает переговоры и верную службу за признание киргизской самостоятельности. Так у нас не империя будет, а черт знает что! Почему я и не отвечал на его сумасбродные послания.
— Разбойник он, ваше превосходительство! Последний скот у верных слуг его императорского величества угоняет, сиротами оставляет…
Князь не обратил внимания на слова Конур-Кульджи и продолжал развивать свою мысль:
— Да и что зазорного в этом подчинении? За великое счастье почитать надо. Я, например, князь, а радость нахожу в служении престолу. И каждый, кто предан… Нет, киргизы неблагодарны. Я лично докладывал его величеству: «Самый лучший метод установления отношений с киргизами — держать их в постоянном страхе». Эту мысль поддерживает и военный министр — князь Чернышев. В бараний рог следует согнуть, ежели кто не понимает предначертаний… Для собственной же их пользы!
— Разве мы не придерживаемся того же мнения, ваше высокопревосходительство! — Конур-Кульджа украдкой стер пот со лба. — Мы умоляем вас поскорее выслать войска и примерно наказать мятежников. С нашей стороны все возможное…
— Сейчас вырабатывается план уничтожения банд Кенесары и умиротворения киргизской степи. Ты примешь участие… — Князь Горчаков вспомнил о приехавшем ветеринаре и заторопился. — Остальное все разрешишь с начальником области Талызиным. Как переболеет его превосходительство…
Конур-Кульджа ушел от генерал-губернатора вконец растерянным. Но, повидавшись с выздоровевшим генералом Талызиным, приободрился. Хоть дана ему была для личной охраны только сотня солдат, зато он узнал, что к началу следующего лета готовится большой военный поход против Кенесары. А зимой, как известно, Кенесары не сможет предпринять чего-нибудь серьезного. От небольших отрядов можно будет отбиться и собственными силами.
* * *
Но по приближении к своему аулу ага-султан узнал, что мятежные отряды Агибая и Байтабына угнали всех оставшихся у него лошадей. Конур-Кульджа был теперь беден, как последний туленгут…
Вот как это произошло.
Когда Конур-Кульджа выехал в Омск, Есиркеген по его поручению направился к своему родственнику Жамантаю. У юноши не выходило из головы, что он увидел и услышал в доме ага-султана. Он вспомнил, что говорили соученики в школе. «На нашем джайляу начали крепость строить, — значит, аул уйдет дальше к пескам». Некоторые открыто утверждали, что надо противиться этому. А тут все больше стало появляться в городе странных русских, ссыльных, «врагов престола и отечества», как называли их некоторые учителя, запрещавшие даже разговаривать с ними. Эти странные люди говорили о царской колониальной политике, о разбое и грабежах, творимых чиновниками, о праве народа на волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Конур-Кульджа решил остановиться у ахона. Мухаммед-Шариф принял его с раскрытыми объятиями. Ага-султан узнал от него, что генерал Талызин болен, и обрадовался этому. Теперь можно будет с полным правом просить спешной аудиенции у самого князя.
На следующий день князь Горчаков сам пригласил ага-султана Конур-Кульджу Кудаймендина на прием. Считавший себя частично ответственным за сдачу Акмолинской крепости, Конур-Кульджа почувствовал вдруг нерешительность и попросил ахона пойти с ним. Но генерал-губернатор принял лишь его одного…
Высокий молодцеватый офицер для особых поручений сделал ему знак рукой, и Конур-Кульджа опасливо прошел в громадную, обитую черной кожей дверь. Этот кабинет давно был ему знаком. Просторный высокий зал с мягкими стульями у стен, в глубине — массивный, крытый толстым зеленым сукном стол. Над креслом с длинной резной спинкой — огромный, до самого потолка, портрет его императорского величества самодержца Николая I во весь рост. А на плечах у царя полковничьи эполеты, почти такие же, как на мундире ага-султана.
На столе стоял горбатый бронзовый беркут с распростертыми крыльями, в когтях его маленькая чернильница. А за столом человек, похожий на этого хищного беркута, — хозяин над жизнью и смертью подвластных ему людей, генерал-губернатор Западной Сибири князь Горчаков. Волосы подстрижены ежиком, на бледно-матовом лице топорщатся жесткие рыжие усы, взгляд не знает колебаний. Сам он стоял и гостю не предложил сесть.
— Подполковник Кудаймендин!.. — Голос у князя был ровен и немного глуховат. — Я пригласил вас, как только узнал, что вы явились в Омск. Нам хорошо известны подробности смуты в киргизских степях. Войсковой старшина Карбышев доложил уже мне о том, как вы проворонили Акмолинскую крепость. Вас вместе с ним положено судить за неисполнение присяги, но на этот раз мы вас прощаем… Так-то! Теперь говори, с чем приехал и чего ты хочешь от нас. Только поживей, без всяких церемоний.
У князя действительно не было времени. Большой любитель собак, он выписал нынешним летом великолепную суку-сеттера из Англии. Сейчас она заболела, и князь вызвал лучшего ветеринара из Томска. Тот как раз приехал, а князю хотелось, чтобы он при нем осмотрел собаку. Всего этого ага-султан Конур-Кульджа Кудаймендин не знал и поэтому растерялся. Больше всего он боялся, что генерал-губернатор уйдет, так и не выслушав его.
— Ваше высокопревосходительство! — буквально взмолился Конур-Кульджа, решив сказать лишь самое главное из всего приготовленного. — Смутьян и разбойник Кенесары с каждым днем набирает силу. Если мы не уничтожим его нынче зимой, то следующим летом его уже не одолеть!..
Князь Горчаков посмотрел на него в упор:
— Ты так думаешь?
— Есть опасность, что к нему присоединятся многочисленные кипчаки, кочующие по Тургаю, а также роды Младшего жуза с берегов Иргиза, Илека и Эмбы. Если так будет продолжаться, то как бы он и вправду не собрал всю степь под свою единую руку!
— Глупый народ твои киргизы! — Усы генерал-губернатора дернулись кверху. — Бунтовать против его императорского величества! Да разве не ясно, что каким-то там Кенесары, будь у них хоть вдесятеро больше сил, не справиться с регулярными войсками. Сейчас не времена Аблая.
— Совершенно верно, ваше высокопревосходительство! — успел вставить Конур-Кульджа. — Умные люди и не помышляют об этом. Только Кенесары в угоду собственным целям.
— Этот твой Кенесары осмеливается писать мне, как равному. Предлагает переговоры и верную службу за признание киргизской самостоятельности. Так у нас не империя будет, а черт знает что! Почему я и не отвечал на его сумасбродные послания.
— Разбойник он, ваше превосходительство! Последний скот у верных слуг его императорского величества угоняет, сиротами оставляет…
Князь не обратил внимания на слова Конур-Кульджи и продолжал развивать свою мысль:
— Да и что зазорного в этом подчинении? За великое счастье почитать надо. Я, например, князь, а радость нахожу в служении престолу. И каждый, кто предан… Нет, киргизы неблагодарны. Я лично докладывал его величеству: «Самый лучший метод установления отношений с киргизами — держать их в постоянном страхе». Эту мысль поддерживает и военный министр — князь Чернышев. В бараний рог следует согнуть, ежели кто не понимает предначертаний… Для собственной же их пользы!
— Разве мы не придерживаемся того же мнения, ваше высокопревосходительство! — Конур-Кульджа украдкой стер пот со лба. — Мы умоляем вас поскорее выслать войска и примерно наказать мятежников. С нашей стороны все возможное…
— Сейчас вырабатывается план уничтожения банд Кенесары и умиротворения киргизской степи. Ты примешь участие… — Князь Горчаков вспомнил о приехавшем ветеринаре и заторопился. — Остальное все разрешишь с начальником области Талызиным. Как переболеет его превосходительство…
Конур-Кульджа ушел от генерал-губернатора вконец растерянным. Но, повидавшись с выздоровевшим генералом Талызиным, приободрился. Хоть дана ему была для личной охраны только сотня солдат, зато он узнал, что к началу следующего лета готовится большой военный поход против Кенесары. А зимой, как известно, Кенесары не сможет предпринять чего-нибудь серьезного. От небольших отрядов можно будет отбиться и собственными силами.
* * *
Но по приближении к своему аулу ага-султан узнал, что мятежные отряды Агибая и Байтабына угнали всех оставшихся у него лошадей. Конур-Кульджа был теперь беден, как последний туленгут…
Вот как это произошло.
Когда Конур-Кульджа выехал в Омск, Есиркеген по его поручению направился к своему родственнику Жамантаю. У юноши не выходило из головы, что он увидел и услышал в доме ага-султана. Он вспомнил, что говорили соученики в школе. «На нашем джайляу начали крепость строить, — значит, аул уйдет дальше к пескам». Некоторые открыто утверждали, что надо противиться этому. А тут все больше стало появляться в городе странных русских, ссыльных, «врагов престола и отечества», как называли их некоторые учителя, запрещавшие даже разговаривать с ними. Эти странные люди говорили о царской колониальной политике, о разбое и грабежах, творимых чиновниками, о праве народа на волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89