» — «Да, но лишь мертвого!..» — говорит кто-то другой, тоже в генеральской одежде с золотыми пуговицами.
— Ну?..
— Дальше везут мою голову самому царю Николаю. В Зимнем дворце выставляют ее… Жаль нет Жусупа. Только он разгадал бы этот сон… — Кенесары потер ладонью лоб. — Хуже всего было потом!..
— Еще хуже? — удивился Абильгазы.
— Хуже!.. Кровавый смерч поднялся над степью. Роды и племена казахские начали резаться друг с другом, мстя за мою смерть, защищаясь от этой мести… Правда, и голову манапа Тюрегельды увидел я во сне, отрубленную жалаирскими, албанскими и суанскими родами. А потом и голову Ормана, потому что вскоре среди киргизских манапов пошла такая же резня, как и среди наших султанов… Да!.. — Глаза Кенесары сверкнули гордостью. — Но их головы держали в подвале. А мою — показывали!..
— Вы жалеете о пролитой крови, Кенесары?
— Стаю диких волков скорее можно объединить, чем мой народ! — жестко сказал Кенесары. — А я не тот, кто жалеет о чем-нибудь совершенном… Но довольно. Лучше растолкуйте, если возможно, мой сон. Подумайте, может ли случиться наяву такое!..
— Может… — Таймас опустил голову. — Не нужно уходить из Сары-Арки… С белым царем придется мириться, Кенеке!
Кенесары повернулся к Абильгазы:
— А ты как понимаешь этот сон, майсара?
— Я могу лишь повторить совет маймене, — развел руками Абильгазы. — Вас приглашают на свои земли Старшего жуза Суюк-тюре и Рустем. Хоть они тоже от корня Аблай-хана и прямые родственники вам, нельзя им доверять до конца…
— Почему?
— Вам ведь известно, что Суюк-тюре еще в год зайца написал прошение белому царю о приеме в русское подданство вместе с подвластным населением. А султан Рустем, пока мы воевали, успел в прошлом году съездить к Бесонтину в Капал и принять от него золотом шитый кафтан в знак признания заслуг перед белым царем… Это не значит, конечно, что они выдадут нас, но, кроме пастбищ для скота, ждать от них ничего не приходится. А хватит ли их пастбищ для всех, кто захочет уйти с нами из Сары-Арки? Придется все равно воевать с Кокандом из-за земли. Хива с Бухарой грызутся сейчас, так что Коканд силен, и одолеть мы его не сможем. Поневоле обратимся за помощью против него к киргизским манапам. И если пришло во сне предчувствие…
— Уж манапов я одолею! — резко сказал Кенесары.
— Значит, к многочисленным врагам прибавятся и манапы… Нет, сейчас нам предстоит чаще обращаться к уму, чем к силе оружия. Потому что сон ваш предсказывает неприятности наяву. А что, если в самом деле сговорятся против нас хан Коканда, киргизские манапы, ваши внутренние враги и генералы белого царя? Всем им есть что вспомнить…
Не ответив на этот вопрос, Кенесары погрузился в думу… Давно уже взошла луна. Тихо было в степи, только виднелись тени конных стражников из отряда Батырмурата, да неподалеку за камнем вздыхал глухой Кара-Улек…
С черного неба сорвалась звезда, прочертила яркую линию и сгорела где-то у горизонта.
— Моя звезда еще светит! — шепнул Таймас.
По казахскому поверью, если упала звезда, то кто-нибудь обязательно умрет. Первый увидевший ее должен шепнуть эти слова, чтобы не стать жертвой. Кенесары и Абильгазы тоже прошептали их… Вдруг где-то в степи запели песню. По мотиву и манере исполнения, сразу можно было узнать, что поет кто-то из Сары-Арки. Словно беркут, царила мелодия на самых высоких нотах, потом камнем падала вниз и снова взмывала под облака. Кенесары прислушался и неожиданно рассмеялся. Ему припомнилась легенда о песне, рассказанная когда-то батыром Бухарбаем…
* * *
Бухарбай происходил из рода табын Младшего жуза, имел небольшой аул и был гол как сокол. С юности питал особую неистребимую ненависть к чиновникам хана Коканда. Дело в том, что полюбил он одну девушку из рода шомекей, который кочевал вместе с табынцами в низовьях Сырдарьи. Собрав при помощи родственников кое-какой калым, он заплатил его и вскоре думал жениться. Но однажды в аул шомекеевцев приехали янычары кокандского хана взыскивать недоимку и в погашение долга увезли двадцать самых молодых и красивых женщин и девушек. Среди них была и невеста Бухарбая.
После этого Бухарбай примкнул к Саржану и Кенесары, совершил немало набегов на кокандские владения и особенно не щадил попавшихся в его руки сборщиков зякета. Как-то ему удалось отбить у кокандцев имущество, скот и семью бая Куреша из рода шекты. Тот поневоле вынужден был отдать ему в жены свою дочь, тем более что этого захотела и сама девушка.
С тех пор батыр Бухарбай начал петь, и не было у его соратников большей муки, чем слушать его песни. Голос у него был громовой и какой-то надтреснутый. А кроме того, у него совершенно не было слуха, и пел он на один мотив все песни. Забывая при этом слова, он вставлял в текст бессмысленные междометия «аляуаляйляй» или «халауляйляй». Бухарбай, смеясь, говорил, что в их краях люди не так музыкальны, как в вольной Сары-Арке, где эхо само поет за человека…
Все знали древнюю легенду о птице-песне. Пролетая над степью, она не останавливалась над Старшим жузом, немного задерживалась над Младшим жузом и долго парила над Сары-Аркой, где обитал Средний жуз…
Да, нигде нет таких песен, как в Сары-Арке!.. Кенесары глубоко вздохнул. То, что предвидел он каким-то непонятным чутьем, уже происходит. Не обманули его прошлогодние успехи. Сразу же после них с новой силой начались грызня между биями и аксакалами родов аргын, кипчак, шекты, шомекей. Очень суровой выдалась и прошедшая зима, так что многие аулы голодали. Нечего ждать нового притока джигитов…
Самым чувствительным ударом для него было строительство укреплений на берегу Тургая и в Улытау. Дело было не просто в присутствии войск, которые в любую минуту могли теперь вмешаться в его борьбу с враждебными султанами. И не такую уж большую территорию по сравнению со всей степью занимали переселенцы и казаки. Древние пути отгонного животноводства были всему причиной…
Полжизни, от рождения до самой смерти, проводили казахи в кочевке. Лишь только начинались дожди и с севера задували холодные ветры, тысячи аулов снимались со своих мест и вместе со скотом начинали двигаться по многочисленным поймам рек, речек и оврагов с севера к югу. Словно перелетные птицы, из века в век шли они по одним и тем же путям, закрепленным за каждым родом. А возвращались вместе с весной. И вот как раз в самых узловых местах древних путей начали строить укрепления…
Месяц, полтора или два не спеша двигались аулы, а десятки, сотни тысяч лошадей, овец, верблюдов паслись по дороге. Но вот на пути вырастало укрепление, а то и новый городок, и, как неожиданно встретившие препятствие испуганные птицы, начинали метаться кочевники. Для людей, может быть, и хорошо было найти жилье, отдохнуть, но скот на добрых два-три перехода полностью лишался кормов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Ну?..
— Дальше везут мою голову самому царю Николаю. В Зимнем дворце выставляют ее… Жаль нет Жусупа. Только он разгадал бы этот сон… — Кенесары потер ладонью лоб. — Хуже всего было потом!..
— Еще хуже? — удивился Абильгазы.
— Хуже!.. Кровавый смерч поднялся над степью. Роды и племена казахские начали резаться друг с другом, мстя за мою смерть, защищаясь от этой мести… Правда, и голову манапа Тюрегельды увидел я во сне, отрубленную жалаирскими, албанскими и суанскими родами. А потом и голову Ормана, потому что вскоре среди киргизских манапов пошла такая же резня, как и среди наших султанов… Да!.. — Глаза Кенесары сверкнули гордостью. — Но их головы держали в подвале. А мою — показывали!..
— Вы жалеете о пролитой крови, Кенесары?
— Стаю диких волков скорее можно объединить, чем мой народ! — жестко сказал Кенесары. — А я не тот, кто жалеет о чем-нибудь совершенном… Но довольно. Лучше растолкуйте, если возможно, мой сон. Подумайте, может ли случиться наяву такое!..
— Может… — Таймас опустил голову. — Не нужно уходить из Сары-Арки… С белым царем придется мириться, Кенеке!
Кенесары повернулся к Абильгазы:
— А ты как понимаешь этот сон, майсара?
— Я могу лишь повторить совет маймене, — развел руками Абильгазы. — Вас приглашают на свои земли Старшего жуза Суюк-тюре и Рустем. Хоть они тоже от корня Аблай-хана и прямые родственники вам, нельзя им доверять до конца…
— Почему?
— Вам ведь известно, что Суюк-тюре еще в год зайца написал прошение белому царю о приеме в русское подданство вместе с подвластным населением. А султан Рустем, пока мы воевали, успел в прошлом году съездить к Бесонтину в Капал и принять от него золотом шитый кафтан в знак признания заслуг перед белым царем… Это не значит, конечно, что они выдадут нас, но, кроме пастбищ для скота, ждать от них ничего не приходится. А хватит ли их пастбищ для всех, кто захочет уйти с нами из Сары-Арки? Придется все равно воевать с Кокандом из-за земли. Хива с Бухарой грызутся сейчас, так что Коканд силен, и одолеть мы его не сможем. Поневоле обратимся за помощью против него к киргизским манапам. И если пришло во сне предчувствие…
— Уж манапов я одолею! — резко сказал Кенесары.
— Значит, к многочисленным врагам прибавятся и манапы… Нет, сейчас нам предстоит чаще обращаться к уму, чем к силе оружия. Потому что сон ваш предсказывает неприятности наяву. А что, если в самом деле сговорятся против нас хан Коканда, киргизские манапы, ваши внутренние враги и генералы белого царя? Всем им есть что вспомнить…
Не ответив на этот вопрос, Кенесары погрузился в думу… Давно уже взошла луна. Тихо было в степи, только виднелись тени конных стражников из отряда Батырмурата, да неподалеку за камнем вздыхал глухой Кара-Улек…
С черного неба сорвалась звезда, прочертила яркую линию и сгорела где-то у горизонта.
— Моя звезда еще светит! — шепнул Таймас.
По казахскому поверью, если упала звезда, то кто-нибудь обязательно умрет. Первый увидевший ее должен шепнуть эти слова, чтобы не стать жертвой. Кенесары и Абильгазы тоже прошептали их… Вдруг где-то в степи запели песню. По мотиву и манере исполнения, сразу можно было узнать, что поет кто-то из Сары-Арки. Словно беркут, царила мелодия на самых высоких нотах, потом камнем падала вниз и снова взмывала под облака. Кенесары прислушался и неожиданно рассмеялся. Ему припомнилась легенда о песне, рассказанная когда-то батыром Бухарбаем…
* * *
Бухарбай происходил из рода табын Младшего жуза, имел небольшой аул и был гол как сокол. С юности питал особую неистребимую ненависть к чиновникам хана Коканда. Дело в том, что полюбил он одну девушку из рода шомекей, который кочевал вместе с табынцами в низовьях Сырдарьи. Собрав при помощи родственников кое-какой калым, он заплатил его и вскоре думал жениться. Но однажды в аул шомекеевцев приехали янычары кокандского хана взыскивать недоимку и в погашение долга увезли двадцать самых молодых и красивых женщин и девушек. Среди них была и невеста Бухарбая.
После этого Бухарбай примкнул к Саржану и Кенесары, совершил немало набегов на кокандские владения и особенно не щадил попавшихся в его руки сборщиков зякета. Как-то ему удалось отбить у кокандцев имущество, скот и семью бая Куреша из рода шекты. Тот поневоле вынужден был отдать ему в жены свою дочь, тем более что этого захотела и сама девушка.
С тех пор батыр Бухарбай начал петь, и не было у его соратников большей муки, чем слушать его песни. Голос у него был громовой и какой-то надтреснутый. А кроме того, у него совершенно не было слуха, и пел он на один мотив все песни. Забывая при этом слова, он вставлял в текст бессмысленные междометия «аляуаляйляй» или «халауляйляй». Бухарбай, смеясь, говорил, что в их краях люди не так музыкальны, как в вольной Сары-Арке, где эхо само поет за человека…
Все знали древнюю легенду о птице-песне. Пролетая над степью, она не останавливалась над Старшим жузом, немного задерживалась над Младшим жузом и долго парила над Сары-Аркой, где обитал Средний жуз…
Да, нигде нет таких песен, как в Сары-Арке!.. Кенесары глубоко вздохнул. То, что предвидел он каким-то непонятным чутьем, уже происходит. Не обманули его прошлогодние успехи. Сразу же после них с новой силой начались грызня между биями и аксакалами родов аргын, кипчак, шекты, шомекей. Очень суровой выдалась и прошедшая зима, так что многие аулы голодали. Нечего ждать нового притока джигитов…
Самым чувствительным ударом для него было строительство укреплений на берегу Тургая и в Улытау. Дело было не просто в присутствии войск, которые в любую минуту могли теперь вмешаться в его борьбу с враждебными султанами. И не такую уж большую территорию по сравнению со всей степью занимали переселенцы и казаки. Древние пути отгонного животноводства были всему причиной…
Полжизни, от рождения до самой смерти, проводили казахи в кочевке. Лишь только начинались дожди и с севера задували холодные ветры, тысячи аулов снимались со своих мест и вместе со скотом начинали двигаться по многочисленным поймам рек, речек и оврагов с севера к югу. Словно перелетные птицы, из века в век шли они по одним и тем же путям, закрепленным за каждым родом. А возвращались вместе с весной. И вот как раз в самых узловых местах древних путей начали строить укрепления…
Месяц, полтора или два не спеша двигались аулы, а десятки, сотни тысяч лошадей, овец, верблюдов паслись по дороге. Но вот на пути вырастало укрепление, а то и новый городок, и, как неожиданно встретившие препятствие испуганные птицы, начинали метаться кочевники. Для людей, может быть, и хорошо было найти жилье, отдохнуть, но скот на добрых два-три перехода полностью лишался кормов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89